— Алла! Алла! — раздался их крик, и наша абордажная партия принуждена была отступить с неприятельского корабля. За ними и турки полезли к нам со всех сторон. Их встретила вся команда, отмахиваясь интрепелями, коля пиками и поражая пистолетными выстрелами. Но турки храбро лезли вперёд; силы были слишком неравны, и турки начинали решительно одолевать.

Орлов стоял всё это время спокойно на командной площадке.

Несмотря на общую суету, отчаянные крики, лязг оружия, стоны раненых, пистолетные выстрелы, он молчал. Вот капитан повёл лично последний резерв. Орлов всё стоял. Он собирал отступавших, выправлял, подкураживал... а сам всё стоял на той же площадке. Турки дошли уже до половины шкафута. В это время показалась их новая партия; наши отступали, бежали... Кривая турецкая сабля отсекала легко кончики длинных русских абордажных пик, а затем рубила головы. Матросики схватились за ганшпуги[3], но ничего нельзя было поделать, сила ломила...

Вдруг сердце первого кулачного бойца не вытерпело, дрогнуло. Без всякого оружия, с голыми руками, Орлов мгновенно соскочил с площадки, на которой стоял, крикнул, как говорят в старинных сказках, зычным голосом: «За мной, за мной!» — и ринулся в толпу. Перед ним были два турка. Он схватил их, приподнял, ударил один о другого и бросил обоих бесчувственными на палубу. У одного пистолет разрядился на воздухе и попал в своего же. Против Орлова стоял третий, готовясь ударить его ятаганом. Но Орлов перекинул его через свою голову. Потом он поднял упавший у кого-то ганшпуг и начал размахивать этим ганшпугом, нанося смертельные удары и образуя около себя груды мёртвых тел, именно как сказочный богатырь, взмахом меча делающий улицу. В это время, оглянувшись, он увидел, что подле него, рядом, подражая ему вполне, делал то же самое флаг-офицер Лукин, размахивая схваченным им за ноги убитым турком.

   — Вперёд! Ура! — крикнул Орлов. — Идём вместе, Лукин! Ура! Вперёд!

И всё ожило, всё закипело.

   — Ура! — крикнула вся команда и полезла на вошедших на корабль турок.

   — Шайтаны! Шайтаны! — раздался крик среди турок, и все бросились назад!

За ними полезли и наши вновь сформированные абордажные партии.

Но всё же Орлову взять турецкий корабль не удалось. Пользуясь силой и многочисленностью, турецкий капитан успел подать назад вошедшие на его корабль русские абордажные партии и, прежде чем могли явиться новые, успел обрубить абордажные сетки и выпустить канат. Пользуясь ветром, он распустил марсели и спустился в Чесменский залив.

Между тем «Евстафий» и турецкий адмиральский корабль были в огне. На них происходил ужасный бой, среди пожара, падающих сверху снастей и ожесточённой абордажной битвы; грот-мачта турецкого корабля со всеми снастями пылала и, наконец, обгорелая, упала на корабль «Евстафий», осыпая его искрами. Орлов и адмирал Спиридов уже съехали с него и отправились на корабль «Святой Януарий», чтобы искать нового абордажного противника. Но такового для них уже не было.

Корабль Орлова, навалив на турецкий, заставил его дрейфовать, а стоявший прямо за ним турецкий корабль, видя, что сражающиеся суда непременно навалят на него, выпустил канат и сдался под ветер к Чесменскому заливу. Орлов и Спиридов напрасно искали себе противника. Вдруг раздался страшный удар. Всех как бы ослепило. Последовал взрыв обоих, и русского «Евстафия», и турецкого корабля. Горящие осколки осыпали весь рейд, угрожая пожаром обоим флотам.

На минуту всё смолкло. Алексей Орлов спокойно приводил в порядок расстройство, происшедшее на его корабле. Спиридов с Фёдором Орловым направились к следующему турецкому кораблю. Но турки не выдержали. Все до одного, выпустив канаты, при помощи попутного ветра, направились в Чесменскую бухту, где, под прикрытием крепостных орудий и береговых батарей, считали себя безопасными от всякого нападения.

На Чесменском рейде собралось всего до ста вымпелов разного ранга судов, прикрываемых 15-ю линейными кораблями и пятью боевыми фрегатами. Под защитой береговых батарей и крепостных верков, которых, они знали хорошо, срыть было невозможно, они считали себя неуязвимыми.

Но Орлов недаром изучал последнее время различного рода применения к морскому делу сухопутных приёмов войны. И точно так же, как сперва он составил предположение атаковать стоящие на якоре корабли по очереди абордажем, так и тут, видя теснившиеся в небольшом заливе разного ранга суда, он решил, что их нужно во что бы то ни стало, каким бы то ни было образом сжечь.

   — Пустить брандеры! — сказал Спиридов.

   — Что это за брандеры?

   — Небольшие суда, начиненные порохом и наполненные разными горючими материалами, ваше сиятельство. Их ведут два-три удальца, направляют на неприятеля, сцепляются с ним и зажигают, стараясь спастись на маленькой, взятой ими для того с собой шлюпке. Ветер теперь как раз на них, и пускать нам теперь брандеры весьма удобно.

   — Да, ваше сиятельство, в настоящем положении дела брандеры есть не только лучшее, но и единственное средство истребления неприятеля, — сказал Грейг. — Мы можем подойти, открыть бомбардировку и, под прикрытием её, пустить брандеры. Если бомбардировать только без брандеров, то дело может продолжаться долго. Турки, разумеется, будут всеми мерами поддерживать свой флот; но брандеры — другое дело, они в один миг всё порешат.

   — Вызвать охотников вести брандеры, — приказал Орлов в ответ на это объяснение.

Охотников нашлось более, чем нужно. Общим начальником команды брандеров был назначен старый, морщинистый, брюзгливый, но беззаветно храбрый лейтенант Ильин. Лукин тоже просился было на брандеры, но Орлов его не пустил.

   — Чтобы зажечь фитиль, немного силы нужно, — сказал Орлов, — а ты мне понадобишься там, где именно нужна сила.

Начальником бомбардирской эскадры, на которую возложено было устроить пожар на неприятельском флоте, был назначен капитан-командир Грейг.

Часу в восьмом вечера, уже после захода солнца, эскадра Грейга, из четырёх кораблей и трёх фрегатов, снялась с якоря и, предводимая своим храбрым командором, под брейд-вымпелом, поднятым на корабле «Ростислав», направилась к заливу и стала в линию напротив леса мачт, составлявших турецкую эскадру. Загремели береговые батареи; против них стал корабль «Европа», корпусом своим прикрывая эскадру. Среди атакующей эскадры поставили бомбардирское судно «Гром», долженствовавшее зажечь неприятельский флот бомбами. В 10 часов вечера бомбардирское судно открыло огонь, а за ним и вся эскадра, поражая неприятеля брандскугелями. Не прошло четверти часа, несколько судов неприятельского флота уже горело. Эскадра продолжала огонь, несмотря на страшное разорение, производимое турецкими выстрелами. Весь залив покрылся дымом, сквозь который виднелись только языки пламени горящих судов. В эту минуту, по сигналу командора, русская эскадра замолчала. От большой эскадры Орлова отделилась новая эскадра небольших судов и под страшным турецким огнём ринулась в середину залива... Через час весь турецкий флот горел, и русские старались только о том, как бы спасти несколько турецких судов от всепожирающего пламени.

Победа была полная. Турецкий флот был уничтожен; русская эскадра на Средиземном море получила преобладающее значение. Можно сказать, что она владела Средиземным морем, потому что для снаряжения эскадр со стороны Англии и Франции, которые могли бы быть грозными для русской эскадры, усиленной взятыми в плен турецкими судами и укомплектованием команд из греков и славян, хороших моряков, требовалось много времени и много средств.

Екатерина, узнав о победе, была обрадована несказанно. Она не знала, чем наградить и чем поощрить победителей. Чем менее ждала она победных вестей, чем более опасалась за положение своей эскадры, тем радость её была сильнее. Первоначальная медленность движения эскадры, беспрерывные возвраты кораблей с пути, разъединённые действия, наконец, донесение о дурном состоянии судов и команд приводили её в отчаяние. И вдруг — не только победа, но разгром, уничтожение неприятеля и затем торжество полное и совершенное. Недаром Спиридов сообщал своим кронштадтским сослуживцам: «Пришли, напали, победили, уничтожили, сожгли... «Евстафий» взлетел на воздух, зато весь турецкий флот пропал».