— Падать ниц пристойно только пред Христом и Его Богородицей, а пред человеком грешно…

Тогда человек, сидевший на престоле, вдруг закричал страшным голосом:

— Если пред королём не хочешь, то пред Папежем Римским ты поклонишься и падёшь.

И увидел Потёмкин, что на престоле сидит уже не король, а сам Папа Римский в тройной короне и красных туфлях и белом платье.

— Пади ниц и поклонись! — зашептали опять кругом Потёмкину. — Это — сам Папа Римский.

Потёмкин опять ответил:

— Я не римской веры и потому Папежу Римскому кланяться не буду.

Папеж тогда заговорил:

— Ну, если и Папежу не хочешь кланяться, то вот этому человеку поклонишься.

И увидел Потёмкин, что вместо Папы на престоле сидит Румянцев Семён и, оскалив от усмешки свои зубы, говорит:

— А вот мне поклонишься, Пётр Иванович! А вот мне поклонишься!..

— Ну, уж это ты врёшь, Семён! — рассердился Потёмкин. — Коли королю да Папежу Римскому я не поклонился, так тебе и подавно не буду…

— А я, как на Москву вернёмся, в Посольском приказе наговорю на тебя, что ты за рубежом имени царёва не держал страшно и грозно. За это либо ты в опалу попадёшь, либо тебе на Лобном месте голову отрубят. И поскачет твоя голова по ступенькам, как капустный кочан. Хочешь этого?

— Отстань! — с досадой отмахнулся от него Потёмкин. — Не можешь ты это сказать: я государево имя честно и грозно держу.

— А я крест целовать на том буду, что ты на государево имя поруху сделал, — продолжал издеваться Румянцев. — Вот ты и отвертись. А хочешь, я тебя съем, Пётр Иванович? — вдруг переменил он разговор и, сбежав с престола, впился в горло Потёмкину.

Пётр Иванович со страха вскрикнул и проснулся, весь потный.

— И приснится же такое, прости, Господи! — с досадой прошептал он и, перекрестившись, повернулся на другой бок.

Четвёртого сентября, в восемь часов утра, к помещению посольства приехали верхами маршал Беллефон с кавалеристами в парадных мундирах. За ними подъехали шесть золочёных карет для членов посольства.

В посольстве все чуть свет были уже на ногах. Посланники оделись в свои лучшие кафтаны из золотой парчи, поверх которых надели шубы из дорогих мехов и высокие горлатные шапки из тёмно-бурых лисиц с плюмажами, прикреплёнными драгоценными камнями. Затем Потёмкин осмотрел всех остальных членов посольства и заставил каждого прорепетировать свою роль согласно установленному с Берлизом порядку церемонии. Посланники, подьячие, переводчики и слуги, нёсшие подарки для короля, сели в золочёные кареты; остальные следовали верхом.

Кортеж, по словам историка этого посольства Луи Батиффоля, был живописен, благодаря богатым азиатским костюмам, но любопытных опять собралось мало. Однако Потёмкин воздержался на этот раз от раздражения и не сделал никаких замечаний.

Когда посольство приехало в Сен-Жермен, то посланники увидали, что по дороге к замку расставлена шпалерами, в три ряда, французская гвардия. Копьеносцы в стальных кирасах и шлемах имели в правых руках бердыши, а левые были положены на эфес шпаг. Выставив правые ноги вперёд, они, загорелые и усатые, имели очень внушительный вид. Далее стояли мушкетёры с пищалями, горизонтально закинутыми на левое плечо. В своих синих с красным мундирах они казались воинственными. При появлении посольства забили барабаны и заиграли флейты.

Кортеж остановился во дворе, где находились кухни. Когда посланники вышли из экипажей, их повели в апартаменты первого камергера короля и губернатора Сен-Жермена графа де Люда, который встретил их, окружённый пажами. Здесь русские стали приводить в порядок свои туалеты.

Сильно билось сердце Потёмкина, когда составлялась процессия, над чем хлопотали Румянцев с Яглиным и подьячим.

«Что-то даст Бог?» — думалось ему, когда он надевал на голову свою великолепную высокую шапку с плюмажем.

Наконец, когда порядок был установлен, процессия двинулась вперёд, во внутренние комнаты дворца, где их должен был принять Людовик XIV. Впереди шёл один из дворян свиты посланников, неся в руках дамасскую саблю, украшенную драгоценными камнями и предназначенную в подарок королю. За ним — младший подьячий, за которыми следовали пятнадцать слуг, нёсших подарки: сабли, украшенные бирюзой и яшмой, шкуры соболей и бобров, меха черно-бурой лисицы и горностая, подкладки на шубы из редких мехов, муфты, перчатки из соболя и так далее. Потом шёл Прокофьич, торжественно нёсший на пурпурной тафте письмо царя к королю. Оба посланника, Яглин с Урбановским и Гозеном и ещё несколько дворян замыкали шествие.

От апартаментов графа де Люда до собственных покоев короля стояли шпалерами шестьсот гвардейцев в своих живописных парадных мундирах и отдавали шествию честь своим оружием. На ступенях подъезда была расположена личная стража короля, состоявшая из ста швейцарцев. При шествии посольства трубили трубы.

У подъезда шествие встретили двое церемониймейстеров, которые пошли впереди посольства. У самого входа навстречу вышел капитан дежурного гвардейского отряда, маркиз Жевр, который приветствовал посольство и пошёл во главе процессии.

«И увидали мы многое тут, что и во сне не видывали, — записал после в своих записках Румянцев. — И зал, зело украшенный, и царедворцев, вельми изодетых, и самого короля».

На троне с голубым балдахином, с гербами Бурбонов — белыми лилиями — и с золотыми кистями сидел в шляпе Людовик XIV. Направо от него, в кресле пониже, сидел дофин — наследник престола, а слева стоял с обнажённой головой герцог Орлеанский. Вокруг трона стояли придворные.

Потёмкин остановился у подножия трона, снял свою шапку и отдал низкий поклон, касаясь рукой земли. Король в свою очередь встал, снял шляпу и сказал:

— Приветствую посольство любезнейшего нашего брата, его величества царя и великого князя Алексея Михайловича.

Затем он надел шляпу и снова сел.

Урбановский перевёл слова короля. Потёмкин был чрезвычайно доволен, услыхав, как король титулует московского царя. Порухи царскому имени здесь не было. После этого он произнёс:

— Наш великий государь, царь московский и великий князь всея Великой и Малой Руссии и многих земель и народов отчич и обладатель, приказал нам, холопам своим, передать тебе, государю великому, свой братский поклон. — Он низко поклонился королю. — И приказал ещё он нам передать тебе, великому государю, своё царское письмо с приветом, — и он взял с подушки письмо.

Один из стоявших около трона церемониймейстеров сделал было два шага по направлению к Потёмкину и протянул свою руку к письму, но посланник энергично отстранил его рукою и письма ему не дал.

Когда Урбановский переводил слова Потёмкина, король при произнесении царского имени встал и слегка приподнял шляпу, после чего опять сел.

Тогда Потёмкин ступил на первую ступеньку трона и с низким поклоном подал письмо королю. Принимая его, Людовик встал с места, снял с руки перчатку, взял письмо, подержал несколько минут в руках и затем отдал одному из придворных, министру Льону. Тот оглядел печать, висевшую на привязанном к письму красном шнуре, затем развернул и подал его обратно Потёмкину, а тот Румянцеву, который и стал читать его. Король слушал чтение письма стоя и с непокрытой головой.

В письме указывалось на необходимость поддерживать мир со своими соседями, Швецией и Польшей, и предлагалась дружба французскому королю, которого царь просил каким-нибудь образом повлиять на турецкого султана, чтобы тот не предпринимал опустошительных набегов на русские пределы.

Урбановский переводил содержание письма.

После чтения король встал и спросил:

— Как здоровье любезнейшего нашего брата, его величества царя и великого князя Алексея Михайловича?

— Государь наш, по милости Божией, Пресвятой Богородицы и по молитвам святых угодников, в добром здравии пребывает и того же тебе, брату своему, желает, — ответил посланник и опять подал письмо королю.