Когда Яглин вышел из последнего, то первой его мыслью было оттянуть отъезд посольства из Байоны. Он стал думать об этом — и вдруг у него мелькнула мысль о Вирениусе.

Дело в том, что Потёмкин совсем оправился от болезни и стал ходить. Поэтому можно было опасаться, что отъезд из Байоны будет не за горами.

«Надобно уговорить лекаря, чтобы он сказал посланнику, что раньше недели ему двигаться в дорогу нельзя. Пусть он пугнёт его хорошенько», — подумал Яглин и быстро зашагал к знакомому ему домику Вирениуса.

Элеоноры дома не оказалось — и дверь ему отворил сам лекарь.

— Вы, должно быть, за ответом пришли, мой молодой друг? — спросил он Яглина.

— Да… если, конечно, вы на что-нибудь решились.

— Собственно, я ничего против вашего предложения не имею, так как мне улыбается мысль насаждать правильные понятия по нашему искусству в такой тёмной стране, как ваша Московия. Но я ещё не знаю хорошо тех условий, которые ваш царь может предложить мне. Если они будут лучше тех, которые предлагают мне от имени немецкого князя, то я соглашусь ехать в вашу Московию.

Яглин стал уверять лекаря, что московский царь милостив и щедр и Вирениус не будет внакладе, отправляясь на службу к московскому двору.

— Хорошо, я поговорю об условиях с самим посланником, — ответил на это Вирениус.

Тогда Яглин изложил ему свою просьбу относительно того, чтобы задержать посланника в постели.

— Это вам зачем? — удивлённо смотря на молодого человека, спросил лекарь.

— Так. Свои дела здесь есть.

— Любовные, вероятно? Ну да хорошо. Ещё на неделю можно будет задержать вашего посланника.

В тот же вечер Вирениус отправился к Потёмкину и сказал тому, что его болезнь заставляет предложить ему побыть в покое ещё несколько дней.

— Что он там говорит? — воскликнул Потёмкин, когда Яглин перевёл ему слова Вирениуса. — Да как же я это могу сделать, когда у меня на руках его царского величества дело? Мне в посольской избе строго-настрого было заказано, чтобы я спешил с посольством со всяким тщанием. А он тут лежать велит. Никак не могу это сделать.

— Тогда он не ручается за твоё здоровье, государь, — сказал Яглин. — Ты можешь опять расхвораться в дороге. Подумай, вдруг да это случится. Тогда ведь царскому делу большой ущерб будет, если ты ещё больше пролежишь в постели. Вот и Семён Иванович-то всё тебе скажет, — докончил он, указывая на стоявшего около них Румянцева.

Яглин знал, куда бить, и Потёмкин покосился на своего советника.

«А вдруг да как и на самом деле расхвораюсь да больше пролежу? — подумал он. — Ведь тогда этот чёрт обо всём донесёт в Посольском приказе. Был-де лекарь и говорил-де ему полежать ещё, а он не согласился. Из-за малого пролежал больше. Ещё зададут тогда мне жара!»

— Как ты думаешь, Семён? А? — обратился он к своему советнику.

— Да как тут сказать-то? Царское дело. Его, ты знаешь, надо со скоростью делать. Не было бы чего из-за задержки этой. Вот оно какое дело.

— Да ты не виляй! Вилять тут нечего. А вдруг да как в дороге ещё больше расхвораюсь да из-за того посольство в дороге станет? Как тогда? А?

— Конечно, и стать может, — продолжал вертеться Румянцев. — Сам знаешь, всё от Бога: и здоровье и болезнь.

— Да Бога нечего тут вмешивать. Говори прямо: ехать дальше или подождать ещё здесь, как вот лекарь советует?

Румянцев вынужден был высказаться определённее:

— Конечно, уж лучше остаться, а то ведь Бог знает что случится в дороге. Как тогда быть посольству?

Обрадованный Яглин поскорее вышел из комнаты и поспешил отыскать Баптиста.

Сделать это было нетрудно, так как солдат, завязавший большую дружбу с подьячим, почти целый день торчал в гостинице.

Накинув на себя плащи, они вышли на улицу, и Баптист повёл Яглина по узеньким улицам куда-то на окраину. Они дошли до небольшого, низенького дома, совсем скрытого в зелени, и вошли в калитку.

На дворе их встретила громким лаем собака, и тотчас же из дома выскочил рыжий испанец.

— Прошу сеньора пожаловать, — произнёс он, указывая рукою на дверь.

Яглин и Баптист вошли.

В большой комнате с горевшим очагом, около которого возились двое людей, что-то жаривших на вертеле, было до десяти человек. Одни из них сидели за столами, уставленными кувшинами и бутылками, и пили, другие играли в кости и карты. Все они шумели, пели и переругивались между собою.

К Яглину тотчас же подошёл второй испанец и пожал ему руку.

Так как на приход Романа почти никто не обратил внимания, то он скоро оправился и, осмотревшись кругом, подивился про себя тому обществу, среди которого находились давешние испанские дворяне: большинство из них походило скорее всего на разбойников, а никак не на мирных и честных людей.

— Сеньор выпьет с нами вина? — спросил высокий испанец и, не дожидаясь согласия Яглина, налил ему кружку вина.

Роман поблагодарил и выпил. Оба испанца сели по обеим сторонам его.

— Так когда же дуэль? — спросил рыжий и при этом как-то странно усмехнулся.

— Это будет зависеть от вас, — ответил Яглин. — Для меня чем скорее, тем лучше.

— А быть может, сеньор и без дуэли обойдётся? — загадочно спросил высокий.

— Не понимаю вас, — ответил Роман.

— Да что вы, маленький разве? — спросил рыжий. — Ведь зачем вы выходите на поединок? Чтобы убить соперника?

— Сказать правду, я вовсе не имею желания убить его.

— Так зачем же вы думаете драться?

— Потому что он меня вызвал — и я не могу отказаться, так как я — не трус.

— Но ведь который-нибудь из вас — или вы, или он — должен быть убитым.

— Быть может.

— Так не лучше ли самому остаться в живых, а ему умереть? Как вы на это смотрите?

— То есть, иначе говоря, вы мне предлагаете убить Гастона де Вигоня? — спросил Яглин.

— Сеньор угадал, — улыбаясь, произнесли оба испанца.

Роман оглянулся кругом и понял, куда он попал. Этот народ не внушал ему доверия, и ему казалось, что присутствующие не постояли бы тут же, на месте, угостить и его и Баптиста ударом ножа. Он находился в затруднительном положении. Что делать? Отказаться? Но эти разбойники не задумаются покончить с ними обоими. Драться же было не под силу двум против десяти — пятнадцати человек.

Тогда Роман Андреевич решил пуститься на хитрость.

— А ведь вы правы, господа, — с деланной улыбкой сказал он им. — Чего же лучше-то? Отделаться разом — и никакой дуэли не нужно. Ведь этот офицер, я слышал, — страшный рубака?

— О, большой! — вполголоса ответил рыжий. — И мы положительно советуем вам не доводить дела до поединка, а отделаться от него иным способом.

— А чем я отплачу вам за эту услугу? — спросил Яглин.

— О, пустяки! — с преувеличенной небрежностью ответил рыжий. — Несколько золотых — и делу конец!

— Нам надобно было бы сговориться о подробностях, — сказал Яглин, оглядываясь кругом. — Удобно ли это будет здесь?

— Мы можем выйти и переговорить об этом на улице…

Трое собеседников поднялись с места и направились к выходу. Проходя мимо Баптиста, Яглин успел шепнуть ему: «Гляди в оба глаза!» Солдат мотнул головою, как бы давая этим знать, что понимает его.

Все четверо двинулись вдоль улицы.

— Сколько же вы хотите за свои услуги? — спросил Яглин, когда все они отошли довольно порядочно от дома.

— Да что же с вас взять… — начал было рыжий, но в это время Роман сильным ударом кулака сшиб его с ног.

Второй, увидав это, вытащил из ножен шпагу и бросился на Яглина. Но последний успел увернуться от удара и, подскочив вплотную к противнику, ударил его своим ножом, с которым никогда не расставался. Разбойник с проклятием покачнулся в сторону, но вслед за тем опять кинулся было на Яглина, однако в это время его ударил сзади кулаком по голове Баптист. Он покачнулся опять и на этот раз, не сохранив равновесия, упал на землю.

— А теперь бежим скорее, — крикнул Баптист, — а то, пожалуй, сюда ещё нагрянут из той же шайки.