Стараясь не смотреть на разбросанное по полу оружие, я направился к двери. Главное сейчас – чтобы никто из местных со мной не заговорил, иначе я точно не сдержусь. Осторожно приоткрыв дверь, я первым делом нашёл глазами всех людей поблизости. Они занимались своими делами: трое перебирали оружие, сидя за столом, заваленным коробками со всевозможными боеприпасами, ещё двое несли какие-то ящики, ещё компания склонилась над неким крупным аппаратом, похожим, на бурильную установку. Одним словом, все выглядели вполне естественно. Кроме одного. Он сидел на лавке прямо напротив моего нового дома. Просто сидел. Не нужно было много ума, чтобы догадаться, что он ожидает меня. Молодой человек не был мне знаком, и это сильно разозлило меня. Гелий, Лиса или, на худой конец, Бледный, сейчас были бы очень кстати… А, может быть, и нет.

Резко захлопнув дверь, дабы оборвать поток агрессии, нарастающей от вида этого присланного за мной бойца, я начал бегать глазами по комнате. Плита, холодильник, кровать, тумба с огромным зеркалом, дверь… До сих пор я её не замечал. Трёмя широкими шагами я подскочил к ней и дёрнул на себя. Белоснежная ванна, унитаз, стены, покрытые чёрной плиткой, раковина, навесной шкаф с зеркалом на дверце… Открыв его, я схватил обеими руками все пластиковые и бумажные упаковки с таблетками, какие смог, и, выйдя из полутёмной комнатки обратно в главную, присел и ссыпал всё на пол. С того момента, как проснулся, я старался не допускать мысли о Тетре и лагере до сознания, чтобы окончательно не потерять контроль над собой, и, мне казалось, что у меня это неплохо получается. Но теперь, когда я начал брать коробки одну за другой, выискивая на них тип препарата, я понял, что состояние моё быстро ухудшается: руки начали трястись, внутри всё напряглось от ярости, воздуха не хватало.

Наконец, я увидел надпись мелким шрифтом: �Обезболивающее�. Не идеал, но уже что-то. Наспех разорвав коробку, я выдавил из блестящей пластиковой упаковки три крупные розоватые таблетки и, крепко сжав их в руке, рванул обратно в ванную комнату. Вода из-под крана была так холодна, что, набрав её в рот, я сразу почувствовал режущую боль в зубах. С размаху забросив таблетки, я не без труда проглотил их и замер. Практически сразу язык начал неметь. За ним горло и пищевод. Лекарство подействовало моментально – от этой мысли по телу побежал адреналин, и руки у меня рефлекторно сжались в кулаки.

Подняв глаза на чуть приоткрытую дверцу белого шкафчика, я изо всей силы ударил в висящее на ней прямоугольное зеркало кулаком. Больше я уже не мог себя сдерживать: горячей волной ярость накрыла меня целиком и полностью. Мне хотелось убить кого-нибудь. Не при помощи оружия, а своими руками, и не одного! Всё равно, кого. Крепко сжав зубы, я начал бить по шкафчику, с как можно большей скоростью выбрасывая кулаки вперёд один за другим. Дрожь сразу ушла, но за ней мышцы начало сводить – их хотелось напрягать изо всей силы раз за разом. Громкие звонкие удары качающейся на маленьких петлях дверцы о деревянную коробку порядочно оглушали меня, но от этого жар внутри становился только злее.

Я не мог остановиться. Я продолжал бить, чувствуя, как пульс всё сильнее стучит в висках, заставляя терять ощущение реальности. На зеркале начали появляться тёмные разводы крови, но само оно осталось абсолютно целым. Я понимал, что это к лучшему: пока я не разобью его, остановиться я не смогу, а значит, не стану искать новую цель, на этот раз, живую. И я продолжал бить. Со стенок шкафчика начала мелкими тонкими кусочками сыпаться краска. Тут я, наконец-то, почувствовал онемение. Руки начали понемногу замедляться, каждый удар стал пружинистым, разгоняющим колючую волну от пальцев до локтей, потом до плеч.

Я резко остановился. В голове поднялся высокий звон, который, не будь он таким неприятным, можно было бы назвать звуком озарения. Передо мной начали всплывать бессвязные образы – очевидно, с таблетками я перебрал. Но всё было лучше, чем убить кого-нибудь в лагере.

Немного постояв на месте, я повернулся и, ступая как можно осторожнее, чтобы не поднимать в ногах колючих нервных импульсов, двинулся к двери. Казалось, что внутри меня всё превратилось в единый плотный неподвижный ком. Пальцы не слушались, пришлось приложить немалые усилия, чтобы повернуть ручку. Но настоящие проблемы начались, когда я вышел наружу и попытался закрыть за собой дверь. Теперь уже не только руки, но и всё тело было ватным, а каждое прикосновение вызывало мелкое дребезжание, словно я был подключён к слабой электрической цепи…

…я вдруг обнаружил, что уже добрался до самого медпункта. Здесь, к счастью, широкие пластиковые двери были открыты…

–

Вам что-то нужно?

Передо мной стояли две женщины в белых халатах. Одна из них была совсем ещё подростком, наверняка, помощницей той, что постарше. Лиц их я рассмотреть не мог – перед глазами появились белые пятна, смазывающие чуть ли не половину всего, что я видел. Звон в ушах стал просто оглушительным, а разум отчаянно пытался собрать выхваченные из разных частей окружающего пространства картинки…

–

Что с Вами произошло?

На этот раз я обнаружил себя лежащим на одном из операционных столов. Тело всё ещё было ватным, однако ощущение вибрации отпускало меня. Сложность заключалась в том, что я не знал: это ослабевание препарата или его кульминация.

Оба врача, лиц которых я по-прежнему не мог рассмотреть, склонились надо мной, ожидая ответа.

–

Внуш-ш-шение. – язык не слушался меня, щёки кололо.

–

Внушение? Вы под внушением?

Я медленно кивнул, не понимая даже, кто из присутствующих со мной говорит.

–

Что Вы должны были сделать?

На миг мои мысли прояснились, последствия воздействия обезболивающего улетучились, и в голове прогремел уже знакомый рычащий голос:

–

Убить всех!

На удивление легко я громко повторил за ним.

–

Убить всех!

Доктора, как мне показалось, переглянулись.

–

Что Вы сделали?

Лёгкость, охватившая меня всего на мгновение, канула, и я вновь погрузился в состояние апатии. Тело окаменело. Нужно было как-то найти в себе силы и ответить.

–

О-обез-з… обез-з – вторая буква «б» никак не хотела произноситься.

–

Обезболивающее!? – доктора снова переглянулись. – Ну, в лагере у Нас есть только одно обезболивающее. Сколько?

Я изо всей силы напрягся, но мысли буквально выскочили из головы. Я никак не мог вспомнить, как произносится эта цифра.

–

Ну, сколько? Одна? – оба врача в упор наклонились ко мне. – Две? Не в силах повернуть голову я повёл глазами в сторону.

–

Что, три!?

Я моргнул посильнее, чтобы дать понять, что это утвердительный ответ, а не просто рефлекс.

–

Это очень много!

То ли в помещении резко воцарилась тишина, то ли я на какое-то время перестал слышать, но мне стало не по себе. Вкупе с почти полным отсутствием зрения потеря звуковой ориентации делала меня более, чем беспомощным.

Вдруг в районе моей груди разошлась мелкая вибрирующая волна, вслед за которой по венам разлетелось что-то горячее. Я буквально чувствовал, как глубоко под кожей, обжигая меня изнутри, разогреваются тонкие кровеносные сосуды. В ответ им судорожно задёргались все мышцы, но, несмотря на предельную неприятность изменений, я сразу почувствовал, что медленно выхожу из оцепенения. Марево перед глазами начало обретать более чёткие формы, пустые пространства стали заполняться, откуда-то издалека донеслись голоса. Ещё несколько напряжённых секунд, и я начал разбирать слова:

–

…думаю, Нам стоит учитывать это средство, если возникнет похожая ситуация. Хотя, три таблетки, это, конечно, перебор – если не нейтрализовать в течении пятнадцати-двадцати минут, препарат начнёт глушить мозг, и органы отключатся один за другим.

–

В любом случае, это временная мера. – из неоткуда появился знакомый мне мужской голос.

Я хотел повернуться и найти того, кому он принадлежит, но тело всё ещё меня не слушалось.