Карла вздрогнула и вытошнила разжиженную массу в свой шлем. Она чувствовал себя так, будто по каждому чахлику ее тела прошлись кувалдой. Открыв задние глаза и заглянув вниз, она увидела проблески голубого пламени над серыми камнями. Снова? Она чуть не разразилась истерическим жужжанием, прежде чем ее разум достаточно прояснился, и она поняла, что огонь может и не быть плохим знаком.

Она протянула руку к часам, опасаясь, что шланг мог попасть внутрь механизма и заклинить его, но судя по стрелкам, которые спокойно продолжали свой ход, прошло больше времени, чем она могла представить, исходя из самых смелых ожиданий. Зудень миновал нижнюю точку. Она была жива, а опасность оставалась позади, все дальше и дальше.

Она поспешила восстановить движение воздуха в мешке Иво. В ответ пламя взвилось, но она терпела, пока жар не стал угрожающе горяч, после чего слегка уменьшила воздушный поток.

Иво не двигался. Свой воздух он перекрыл задолго до нее. Карла содрогнулась, но оплакивать его отказалась. Через несколько махов пламя погасло, и она полностью восстановила охлаждение его мешка. Шланг, спасший ей жизнь, оторвался от вала часов и теперь плавал перед ней раздражающими кругами, поэтому она снова соединила свой охладительный мешок с баллоном воздуха и убрала шланг в одну из небольших камер для хранения, которыми был оборудован Зудень.

Иво шевельнулся и принялся вращать головой, как будто пытаясь расслабить мышцы шеи. Карла оставила его в покое, пока Иво не открыл глаза и сам не оценил ситуацию.

Он взял ее за руку. – Мы поднимаемся?

Да.

Он не просил ее объяснить, что произошло. Немного погодя он убрал руку и начал ослаблять свою страховочную привязь.

Первым инстинктивным желанием Карлы было не вмешиваться; если он пострадал из-за недавнего происшествия, то ему, вероятно, требовалось сменить позу, чтобы устроиться поудобнее. И только когда он полностью избавился от страховки и уже был готов оттолкнуться от Зудня, она поняла и схватила его за руку. Она находилась не на пике сил, но Иво был не в том состоянии, чтобы сопротивляться.

Она снова взяла его за руку.

Лучше мне умереть, – написал он.

Карла не знала, что на это ответить, но подавила в себе настойчиво желание шлепнуть его по голове. Он совершил непреднамеренную ошибку, которая поставила их под угрозу, но они оба выжили. Он подорвал шансы Москита на захват Объекта, но будущая, более подготовленная миссия, сможет повторить попытку. И хотя этот провал подпортит его репутацию, никто не отменит того факта, что без него полет Москита бы вообще не состоялся.

Допустить загрязнение воздуха означало проявить несвойственную оплошность. Карла видела, как Иво изучал воздушные фильтры под микроскопом, чтобы убедиться, что в них нет разрывов. Но если проблема возникла не по небрежности, то что могло быть ее причиной? Какое-то недопонимание. С другой стороны, какой процесс был изучен лучше: очистка воздуха от пыли… или поведение воздуха в присутствии ортогональной материи?

А что, если в воздухе нет примесей? – написала она.

Иво не удостоил ее ответом. Во всей химии не было более проверенного факта, чем инертность воздуха. Дать этому идеальное объяснение никто не мог, но согласно давней гипотезе, каждая частица газа представляла собой сферический кластер светородов, расположенных таким образом, что вне его силы Нерео практически полностью компенсировали друг друга.

Тем не менее, когда воздух отскакивал от камня, отскакивать его заставляла именно сила Нерео. Стоило частице воздуха вступить с чем-либо в контакт, и находящиеся внутри нее светороды уже не смогут полностью скрыть свое присутствие. А значит, идея о том, что на воздух, состоящий из положительных светородов, ортогональное вещество может реагировать не так, как на его инвертированную, и предположительно безобидную, версию, не была такой уж немыслимой. Пусть в таком случае вину разделит весь экипаж Москита и Бесподобной – ведь о таком варианте развития событий никто из них не подумал.

Карле не пришло в голову попытаться зафиксировать спектр огня, спровоцированного их воздухом, но она была готова биться об заклад, что в нем бы обнаружилась та самая преобладающая спектральная линия, которую они наблюдали раньше. Каждый минерал обладал по-своему сложной структурой, и даже частицы воздуха отличались собственной замысловатой геометрией, но конкретно эта линия просто кричала о простоте.

Какова частота ультрафиолетовой линии? – написала она.

Иво передал ей длину волны.

Нет, именно частота.

Понятия не имею, – ответил он. – Его спектрограф был откалиброван по длинам волн; среди химиков было принято выражать все результаты именно таким образом.

А пересчитать не можешь? – Карла могла сделать это и сама – не настолько велико было ее потрясение, – но ей не хотелось, чтобы Иво замыкался в себе.

Иво уступил и произвел расчеты на общем для них лоскутке кожи. Длина волны этой спектральной линии была чуть больше минимальной длины световой волны. Согласно формуле Ялды, частота составляла почти три десятых максимума; Иво прилежно перемножил числа, получив круглым счетом дюжину и три генеросоцикла на паузу.

Последнее число Карлу не интересовало; тот факт, что «пауза» представляла собой удобную в расчетах долю периода вращения планеты, возможно, был на руку предкам, но к остальному космосу эта единица измерения никакого отношения не имела. Реальная физика была заключена в отношениях чисел, не зависящих от прихотей истории и условностей.

Ультрафиолетовая линия, которую они наблюдали в каждой вспышке пламени на поверхности Объекта, находилась на уровне трех десятых относительно максимальной частоты света. Каждый фотон, обладающий такой частотой, двигался со скоростью, которая так сильно наклоняла его вектор энергии-импульса, что высота вектора уменьшалась до трех десятых от первоначальной.

Но три к десяти было именно тем соотношением, которое обнаружила Патриция, подогнав кривые, описывающие соударение частиц, к данным по рассеиванию светородов под действием света. Масса светорода равнялась трем десятым массы фотона. Это означало, что каждый фотон в ультрафиолетовой линии обладал энергией, равной энергии покоящегося светорода.

Что, если светород превратился в фотон? – написала Карла.

Иво весело прожужжал, и она почувствовала, как затряслось его тело. – Активность источника? – ответил он.

Возражение было справедливым; светород нес в себе единицу активности источника, в то время как у фотона ее не было. А исходя из уравнения Нерео, можно было с математической достоверностью установить, что активность источника не может просто так исчезать без следа.

Правда, с точки зрения математики… активности источников могли скомпенсировать друг друга.

Один светород положительный, другой – отрицательный, – предположила Карла. Строго говоря, сохраняться была обязана лишь полная активность источника: количество положительных частиц минус количество отрицательных. В то время как эти количества, взятые по отдельности, могли меняться.

Иво не ответил. Карла взглянула на его лицо; похоже, что он обдумывал ее слова.

Она попыталась представить себе процесс взаимодействия. Два разноименных светорода сталкиваются друг с другом…, но вместо того, чтобы разлететься в разные стороны, исходные частицы исчезают и на их месте возникают два фотона.

Это звучало абсурдно, но разве при этом нарушался хоть один принцип? Активность источника в этом случае осталась бы неизменной, поскольку она была равна нулю как до взаимодействия, так и после него. Энергия будет сохраняться при условии, что энергия каждого фотона совпадет с энергией одного светорода. А для сохранения импульса было необходимо, чтобы фотоны двигались в противоположных направлениях, что в сумме даст ноль и до, и после реакции.