Когда он снова взглянул на нее, Тамара радостно прожужжала. Она отбросила каравай и поманила его к себе.

Она заставила себя дождаться, пока он не окажется чуть ближе, чем на расстоянии вытянутой руки – в противном случае он мог вырваться и вовлечь ее в погоню, которая могла оказаться не по силам ее изголодавшемуся телу. Но прежде, чем он успел ее обнять, Тамара схватила его за шею и силой развернула кругом. Затем она подсекла его ноги и наклонила вперед, прижав его к земле лицом вниз.

Он раздраженно уставился на нее задними глазами. Тамара накрыла их рукой и отрастила еще два конечности; он и сам выпустил пару дополнительных рук, надеясь вырваться на свободу, но они были короткими и хилыми, и больше мешали, чем помогали.

– Где ключ? – тихо спросила она. Тамаро не ответил. – Где бы он ни был, я его найду. – Она ощупала его тело при помощи новых рук, начав чуть ниже тимпана; все время, пока Тамара искала характерную складку кармана, кончики ее пальцев оставались острыми и чувствительными.

От прикосновения к коже Тамаро запах его тела стал сильнее, чем он казался ей в течение многих лет, заставив Тамару вспомнить, как они вдвоем боролись, еще будучи детьми. Она без колебаний пользовалась своим преимуществом в размерах, чтобы его одолеть, хотя ей становилось стыдно всякий раз, когда это происходило в порыве ярости, и причиняло Тамаро вред. Но позволить подобные сентименты в данный момент она не могла. Он больше не был ее ко, он был просто тюремщиком, который хранил секрет, ставший для нее жизненно важной необходимостью.

Тамара обыскала каждый мизер его тела; карманов на нем не было.

– Где он? – строго спросила она. Он не стал бы прятать ключ в известных ей погребках, а на раскопки всей фермы ушел бы целый год.

– Я же сказал тебе: ключ есть только у Эрминио, – произнес он.

– Открой рот, – сказала она, переворачивая его набок.

– Слезь с меня!

Крепко ухватившись за его нижнюю челюсть, Тамара потянула ее вниз. Тамаро заострил кончики пальцев и попытался проткнуть ей руку, но она упрочнила свою кожу и упорно стояла на своем. От голода у нее кружилась голова, и она не была уверена, что мыслит трезво, но ее сила все еще была при ней.

Ей удалось открыть рот Тамаро достаточно широко, чтобы заглянуть внутрь. Растянув по два пальца с каждой стороны, Тамара прижала их к его скулам и придала своим суставам твердость, чтобы ей не пришлось напрягаться, удерживая их от сгибания. Затем она отрастила у себя на груди пятую конечность – длинную и тонкую, с небольшими пальцами, расположенными наподобие круглого веера, как лепестки цветка.

Сначала она проверила его нёбо, затем отвела в сторону язык и ощупала пространство под ним.

– Ты родишь детей здесь, – радостно заявил он. – Что бы ты ни делала, этого не изменить. А я буду любить этих детей точно так же, как своих собственных. Они даже не узнают о том, что я им не отец.

Тамара просунула руку вглубь его пищевода и растопырила пальцы, одновременно борясь с собственным отвращением и мышечными сокращениями трубочек, ответвлявшихся от основного прохода. Она стала обшаривать гущу пережеванной пищи и пищеварительной смолы, ожидая наткнуться на какой-нибудь твердый предмет. Ключ был не так уж мал, поэтому протиснуться в эти боковые каналы он мог лишь до определенного предела. Правда, внутри тела он мог находиться как угодно глубоко.

Мучения Тамаро невольно выдавал его рокот – такой тихий, что Тамара едва ощущала движение его тимпана. Неужели она и правда верила, что он бы стал глотать ключ, или же ей просто хотелось его унизить? Что она собиралась делать дальше – засунуть руку ему в анус? Разрезать его с головы до ног?

Она извлекла руку из глотки Тамаро и втянула запачканную конечность; налипшая на нее кашица потекла у нее по груди.

– Возьми мою норму, – произнесла она умоляющим голосом. – Это все, что я могу тебе дать.

– А с чего мне идти на компромисс? – сказал в ответ Тамаро.

– С того, что это моя жизнь, – ответила она. – Что здесь непонятного?

Тамаро ничего не ответил. Даже если бы она схватила его за ноги и ударила головой об землю, он бы умер, так и не признав, что их судьбы хоть в чем-то подобны друг другу. Да и что бы ей это дало? Возможность обыскать ферму, пока никто не будет мешать и не сможет перепрятать ключ?

Осуществить это было бы несложно. Она бы смогла сделать все быстро. Позже она, конечно, будет скорбеть и оплакивать его смерть, но удовлетворение от самого поступка будет несравненно выше. Теперь ты в состоянии понять мое упрямство? Теперь ты понимаешь, насколько плохо тому, чей мозг рассечен пополам?

Она продолжала мысленно прокручивать это восхитительный образ, теша себя головокружительной перспективой воздаяния даже в тот момент, когда усилием воли заставила себя ослабить хватку. Тамаро вырвался и пополз по земле, выплевывая разрозненные остатки пищи. Затем он поднялся на ноги и убежал по тропинке.

Тамара закрыла глаза. Если бы у нее не было иной надежды, она бы сделала что угодно. Но Эрминио не удастся сбежать от собственной лжи, и кто-нибудь обязательно начнет ее разыскивать.

Карла молча ждала у входа в кабинет Ассунто, пока он не поднял глаза от своей работы и знаком не пригласил ее войти.

– У меня есть две новости – хорошая и плохая, – объявила она, пробираясь к его столу. – Но что самое приятное, у плохой новости есть шанс стать хорошей.

В ответ Ассунто лишь устало прожужжал.

– Почему с тобой всегда так сложно?

– Я стараюсь действовать настолько просто, насколько это возможно, – ответила Карла. – Но не проще.

– Ну давай, поведай мне хорошую новость.

Карла достала из кармана лист бумаги и передала его Ассунто.

– Вот что произойдет, если светород, имеющий доступ всего к двум энергетическим уровням, столкнется с лучом света, частота которого настроена на разницу между этими уровнями.

Ассунто ее прервал.

– Что это значит? «Настроена на разницу»?

– А. – Карла поняла, что мысль о взаимозаменяемости энергий и частот стала для нее практически второй натурой. Чтобы раскрыть детали, спрятанные за этим инстинктивно понятым соотношением, ей потребовалось приложить сознательное усилие. – Если вообразить частицу и волну, движущиеся с одной и той же скоростью, то энергия частицы будет пропорциональна частоте волны – причем коэффициент пропорциональности будет оставаться постоянным вне зависимости от их общей скорости. Если считать скорость равной нулю, то этот коэффициент равен отношению массы частицы к максимальной частоте волны – и это значение будет сохраняться при всех остальных скоростях.

– Да это же простая геометрия! – воскликнул Ассунто. – Волновой вектор будет направлен параллельно вектору энергии-импульса частицы. Благодаря этому, между их компонентами возникает жесткое соотношение.

– Да, – сказала Карла, – но теперь сделаем шаг вперед и предположим, что точно такое же соотношение справедливо для любой волны и соответствующей ей частицы, будь то светородная волны и светород или световая волны и фотон. Если коэффициент пропорциональности не является универсальной константой, вся физика теряет смысл; я называю ее «постоянной Патриции», потому что именно она впервые высказала эту идею. Все выглядит так, будто массы этих частиц – это и есть максимальные частоты соответствующих волн… просто выраженные в других единицах измерения.

На мгновение лицо Ассунто приняло мученический вид, но затем он сказал: «Вроде времени и расстояния – ты это имеешь в виду?»

– Возможно. – Карла не хотела преувеличивать силу аналогии: в первом случае речь шла о фундаментальной космической истине, которую едва ли можно было поставить под сомнение – в том числе и благодаря самой Бесподобной; во втором – о соблазнительной, но по-прежнему непроверенной гипотезе.