Когда появилась вспышка, Тамара подняла руку, чтобы прикрыть глаза, хотя свет начал слабеть еще до того, как она успела пошевелить хоть одним мускулом. Порошкообразный солярит горел быстро и ярко; Роберто бы воспользовался фильтром, но показания, которые он ощущал кончиками пальцев, укол светового луча выжег бы прямо у него в мозгу. Тамару взяла оторопь, она была наполовину ослеплена, но теперь могла с уверенностью сказать, что свет маяка будет виден в космической пустоте даже через скромную оптику Москита – при условии, что ничего не сломается, ничего не застопорится, а какая-нибудь крупинка ортогональной материи не превратит машину в огненный шар еще до того, как будет запущен сам Москит.

Дожидаться второй вспышки не было смысла; из-за вращения Бесподобной пандус поднимался вверх, скрывая маяк у нее за спиной. Однако у Роберто и ее антипода будет не одна дюжина возможностей повторить свои измерения и триангулировать целую серию точек, расположенных вдоль траектории маяка, до того, как машина перейдет в спящий режим. После этого следующая вспышка произойдет только за череду до запуска Москита.

Вивиана и Вивиано уже возвращались к шлюзу с пустой тележкой. Тамара продолжала стоять на краю пандуса, обхватив одной рукой страховочный тросс и оценивая его успокаивающую силу натяжения. Она не ввязывается в какую-то глупую миссию; они не отправятся в пустоту вслепую. Задолго до начала путешествия они окутают окружающее их пространство светом, геометрией и числами.

***

Когда Тамара шла вдоль тропинки, проходившей посередине фермы, цветки пшеницы уже раскрывались – безжизненные серые мешочки распускали свои лепестки, пока их красное сияние не наполнило весь зал, возобладав над светом мха, исходившим от потолка и стен. Над полем нависал слабый запах дыма, но следов выгорания видно не было.

Тамара протянула руку и погладила желтые стебельки кончиками пальцев. Хотя злаки вырастали и увядали, сама ферма казалась неизменной, будто существующей вне времени. Но она помнила, как ее дедушка рассказывал, что при жизни его родителей вся каменная стена, расположенная слева от нее, была настоящем полем, покрытым слоем почвы. Тогда не было ни низких потолков, ни пристроенных над ними вторых, третьих или четвертых ферм; когда в горе вырезали эти залы, никто брал в расчет центробежную силу. Порой Тамара замечала в себе возмутительно желание, чтобы двигатели не запускались как можно дольше и ее потомки, таким образом, были бы избавлены от нудной работы по переоборудованию фермы во второй и третий раз. А может быть, к тому моменту какому-нибудь блестящему агроному удастся настолько поднять урожаи, что в течение обратного полета все смогут прожить, питаясь исключительно запасенным зерном, а фермеры смогут взять трехлетний отпуск.

– Привет! – прокричала она, подходя к полянке. В поле зрения никого не было. Она подошла к погребку и достала небольшой мешок муки, оставшейся после вчерашнего помола.

Тамаро и Эрминио вернулись, когда она уже доедала караваи; каждый из них нес косы и лампы. Лампы были потушены, но запах дыма, все еще цеплявшегося за их кожу, говорил Тамаре об огне совершенно другого рода.

– Насколько все плохо? – спросила она.

– Все под контролем, – заверил ее отец. – Болезнь затронула всего несколько квадратных поступей, и теперь на их месте нет ничего, кроме пепла.

Глаза Тамары расширились от облегчения. Болезнь, поразившая пшеницу, проявлялась на тыльной стороне лепестков, вблизи стебля, поэтому ее было практически невозможно заметить при открытых цветках. Чтобы ее обнаружить, приходилось вооружаться лампами и осматривать спящие цветки при свете мха – а единственным решением было немедленно сжечь больные растения.

Двое мужчин сели и присоединились к Тамаре за приготовленным ею ужином. Тамара знала, что поблизости у них есть свой погребок и что они приступят к еде поутру, как только она уйдет, но какая-то ее часть была по-прежнему в состоянии закрыть глаза на это абстрактное знание и сшить воедино ту версию будничной семейной рутины, которая ограничивалась лишь ее повседневным опытом. Каждый вечер она готовила три каравая и делилась ими со своим отцом и ко; возвращаясь, она неизменно убеждалась в том, что ее запасы зерна и муки оставались такими же, как и до ее ухода – и это давало ей возможность убеждать себя в том, что втроем они вели одинаково аскетичный образ жизни. Она ни на мгновение не забывала о том, что все это – ее выдумки, но несмотря ни на что эти выдумки делали ее жизнь более сносной, чем любое время, проведенное в раздумьях над последствиями, которые она, в конечном счете, испытает на себе, поддавшись своему голоду.

– Как дела с маяком? – спросил у нее Тамаро.

– Мы наконец-то отправили его в полет! – Тамара пересказала подробности запуска. – Потом я узнала от Роберто, что траекторию нам, похоже, удалось задать довольно точно. Так что мы продолжим работу и займемся остальными маяками. Следующий должен быть готов в течение одной череды.

Говоря это, она заметила, как нарастает беспокойство Тамаро.

– Уверен, ты сумеешь привести навигационную систему в рабочее состояние, – сказал он. – Но меня по-прежнему беспокоит этот идиот Иво.

Тамара задумалась, не могла ли она нечаянно очернить этого человека; было нелегко устоять перед шутками о его ящеричной бумаге, но свое дело он, без сомнения, знал.

– Он немного эксцентричен, – сказала она, – но никак не идиот.

– Он ведет себя безрассудно. – Тамаро смахнул крошки со своего тимпана. – Стоит мужчине увидеть своих внуков, и его совершенно перестает заботить собственная жизнь.

– Это просто глупое обобщение, – с раздражением ответила Тамара. – В любом случае решения насчет Москита принимает не он. Совет назначил собственных экспертов, которые будут проверять все, чем мы планируем заниматься – эти люди не войдут в состав экспедиции и поэтому смогут взглянуть на ситуацию с иной точки зрения.

– Как можно быть экспертом по веществу, которого никогда не видел? – спросил Эрминио.

– И если они сами не войдут в команду Москита, – добавил Тамаро, – то с чего бы им беспокоиться о судьбе его пассажиров?

– Ты уж определись, – резко возразила Тамара. – Кто ведет себя безрассудно: Иво или советники, которые остаются на Бесподобной?

– Всех их будет больше волновать то, как поймать Объект, чем жизни или смерти пассажиров, – в сердцах ответил Тамаро. – Как только этот драгоценный кладезь ортогональной материи будет неподвижно висеть в пустоте, Москит останется не у дел, верно?

Тамара зарокотала от досады.

– Да ты сам-то себя послушай! Чтобы поймать Объект, потребуется решить задачку из области точного ракетостроения. Москит пострадает только в том случае, если мы потеряем контроль над ситуацией. Два исхода взаимно исключают друг друга! Нельзя достичь первого, рискнув вторым.

Тамаро слегка наклонил голову, признавая, что, вероятно, перегнул палку.

– Тем не менее, факт остается фактом: Иво – старик, он уже прожил свою жизнь. Я не утверждаю, что он планирует суицидальную миссию, но когда на одной чаше весов окажутся риски, а на другой – его шанс обрести славу, он не станет выбирать самый безопасный маршрут.

– Так чего ты от меня хочешь? – строго спросила Тамара. – Нарушить данное ему слово и не брать его в команду? Сказать, чтобы он поручил эту задачу более молодому коллеге, который рискует больше него?

– Нет, – ответил Тамаро. – Но ты можешь остаться сама. Найти другого старика, который бы занял твое место.

Тамара взглянула на своего отца в надежде, что тот хоть как-то возразит против подобного деления людей на две принципиально разные категории: отживших свой век «расходников» и людей, достойных того, чтобы жить. Но в ответ он с укором посмотрел на нее, как бы говоря: Послушай, что говорит твой ко, он заботится о твоих же интересах.

– Я главный навигатор, – спокойно ответила Тамара. – Без меня не будет никакой миссии.