Спустившись, Лист решил перевести дух и опустился на большой замшелый камень, над которым росла искривленная сосна. Ощущение эйфории, которое овладело им прежде, исчезло без следа. Дождь усилился, вода стала просачиваться сквозь швы плаща и теперь стекала по спине.

Иоганн вновь попытался сориентироваться. По его расчетам, если держаться юго-востока, то рано или поздно он выйдет к Швацу. А оттуда по старым трактам на запад, подальше от войны и разоренных деревень, которые оставляли после себя баварские отряды.

Рана в боку напомнила о себе тянущей болью. Иоганн приподнял повязку: воспаление усилилось. Он знал, что ему предстояло сделать, и при мысли об этом содрогнулся. Снова туго затянув повязку, Лист обвел хмурым взглядом необитаемую долину.

И сердце вдруг подскочило в груди. Слева, едва заметная, по дну долины змеилась заросшая тропа.

Тропа, которая, возможно, вела к деревне. К людям, которые могли бы его приютить.

С новыми силами Иоганн закинул мешок на плечо и двинулся по тропе.

Когда опустились сумерки и начали тускнеть окружающие краски, он наконец-то понял, что шел по ложному пути. Тропа сужалась, и горы с каждым шагом становились все ближе. Прежде это ощущение дарило чувство защищенности; теперь те же горы выглядели холодными и зловещими. Кроме того, рана болела все сильнее, и дождь не прекращался: еще одну ночь под открытым небом ему не пережить.

Иоганн уже отчаялся найти полноценное укрытие и поэтому не поверил своему везенью. Впереди, примерно в двух милях, вырисовывалось какое-то строение: дощатый сарай, надежное убежище на ночь! Лист стиснул зубы и двинулся дальше. Нужно непременно преодолеть этот последний отрезок до наступления темноты…

По гнилым доскам и худой крыше Иоганн понял, что сарай уже многие годы как заброшен. Между половицами проросли сорняки. Но ему по крайней мере не придется вторую ночь спать на голой земле…

Лист сдвинул несколько досок перед входом и сгреб остатки соломы. Стоило ему сесть, как его покинули последние силы. Он закрыл глаза и позволил себе краткий миг передышки.

За последние полчаса дождь наконец-то прекратился, и ветер разогнал тучи. Холодный лунный свет пробивался сквозь щели, расчерчивая полосами противоположную стену.

Иоганн раскрыл мешок и вынул последнюю краюху хлеба, похожую скорее на комок зеленоватой плесени. С человеческой едой этот вонючий ломоть не имел ничего общего. Ему вспомнились густые супы, жаркое, куски мяса с поджаристой корочкой. Иоганн буквально чувствовал их аромат… Но воспоминаниями сыт не будешь. Поэтому он сделал над собой усилие, откусил кусочек хлеба и заставил себя проглотить эту тягучую массу. Когда последний кусок был с трудом проглочен, остатки провизии оказались исчерпаны.

Что теперь? Как ему пережить следующие несколько дней? Он был слишком слаб, чтобы охотиться, а ягод и корней почти не осталось, и…

Тянущая боль прервала его мрачные раздумья. Рана в последние часы болела все сильнее. Выбора не оставалось, ее следовало обработать.

Иоганн стянул рубашку и для начала попытался осторожно снять присохшую повязку. Он все делал медленно, и чтобы содрать даже небольшой клочок, приходилось превозмогать жуткую боль.

А ведь он только приступил…

Нет, это делается иначе. Иоганн стиснул зубы и одним рывком сорвал повязку.

Отрывистый крик прорезал ночь, и снова все стихло.

С дрожью во всем теле Лист взглянул на рану. Края сильно воспалились, кожа стала бледной, и сквозь нее проглядывали сосуды. Наружу сочился густой гной.

Первые признаки гангрены.

Дрожащей рукой Иоганн взялся за нож, убеждая себя, что хуже не будет.

Лжец.

Он аккуратно вытер клинок о штаны, после чего срезал корку. От боли на лбу выступил пот, а на глазах – слезы. Иоганн замер, с трудом перевел дух. Затем подобрал щепку и вставил в рот. Впился зубами в старую древесину. Левой рукой раздвинул края раны и погрузил палец в гноящуюся плоть, глубже, еще глубже…

Перед глазами плясали искры. Иоганн знал, что долго ему этого не выдержать. Наконец, когда минула целая вечность, едва не потеряв сознание, он вытащил то, что искал: обломавшийся кончик острия вил.

Лист брезгливо отшвырнул окровавленную щепку и выплюнул бесполезную теперь деревяшку – от боли он перекусил ее надвое. Из раны снова обильно потекла кровь, но это только к лучшему, так она хоть как-то очистится. Место было неудобное, Иоганн даже не мог помочиться на рану, чтобы обеззаразить ее. Про этот способ ему рассказал один рудокоп из Шваца, и это не раз ему помогало. Но, так или иначе, сейчас прибегать к нему поздно.

Иоганн нашел чистое место в своей повязке и прижал к ране. Затем, одевшись из последних сил, забился в угол и укрылся плащом.

Сквозь щели в полу тянуло холодом. Он был уверен, что не сможет сомкнуть глаз.

Через некоторое время Лист крепко спал.

Пороховой дым окружал его плотной стеной. Крики, взрывы, барабанная дробь – все сливалось, какофония звуков нарастала. Затем все стихло в ослепительно-яркой вспышке.

И если шум был гнетущим и невыносимым, то полная тишина казалась зловещей.

В тумане вырисовывались фигуры и исчезали столь же быстро, как и появлялись. Иоганн чувствовал себя одиноко, но и чужим не был. Все это казалось знакомым, только не находилось слов, чтобы назвать. Он затаил дыхание. К нему приближалось что-то, похожее на…

Лист проснулся весь в поту. Его трясло, дыхание было прерывистым; оно паром поднималось в морозном воздухе и сразу рассеивалось. Иоганн бросил взгляд на лужу, подтекшую вечером на полу, – она замерзла. В противоположном углу намело кучу снега.

Зима пришла.

Лист торопливо поднялся, но его зашатало, и пришлось ухватиться за деревянную балку. Он почувствовал слабость. Левая сторона тела горела, кровь шумела в ушах, руки и ноги плохо слушались.

Не может так все кончиться – соберись! Определи себе цель!

Иоганн так и сделал. Сосредоточился на сегодняшней цели – найти надежное убежище, где он сможет поправиться. Тироль был населен негусто, но в этих долинах все же попадались небольшие поселения, горные деревни или, на худой конец, скопление крестьянских дворов и выгоны.

Тогда в путь!

Иоганн оттолкнулся от балки, открыл дверь и выглянул наружу. Снега выпало почти по колено, и он по-прежнему валил так, словно сам Господь вывернул наизнанку серое небо. Снежные хлопья кружились в воздухе и укрывали все вокруг белым одеянием.

При виде этого толстого покрова настроение у Иоганна мгновенно упало. Теперь каждый шаг будет даваться с огромным трудом. Но выбора не оставалось, нужно было идти.

Лист взял свой мешок и вышел из сарая. С первых же шагов он увяз в снегу; изношенные сапоги не спасали от холода, пальцы ног коченели.

День обещал быть скверным.

Иоганн обернулся и в последний раз взглянул на сарай, который дал ему приют хотя бы на эту ночь. Он уже двинулся дальше, как вдруг заметил узор, вырезанный над дверью. Кто-то аккуратно выдолбил в бревне круг, но вместо привычной пентаграммы, призванной оберегать от ночных кобольдов[3], этот рисунок содержал куда больше символов: по вертикали круг делил крест, а поверх него от подножия к краям расходились две изогнутые линии, оканчиваясь у перекладины в тех местах, где должны быть прибиты руки Христа. Справа и слева от креста стояли греческие буквы X и P – Христос и Вседержитель.

Иоганн впервые видел нечто подобное. Должно быть, это был какой-то местный ритуальный символ.

Он задумчиво смотрел на узор. Было в нем что-то притягательное, и выглядело это все каким-то зловещим и судьбоносным…

Приглушенный удар вывел Иоганна из задумчивости. С покосившейся крыши съехала груда снега, и в этом виделось некое предостережение. Он не стал терять времени и двинулся в путь.