Комната в доме Мартина была обставлена довольно просто, но стены и потолок украшала резьба. Под распятием в углу стояли несколько лавок и грубый стол. Печь была хорошо натоплена и дышала приятным теплом.

Франц уже сидел за столом, голова у него была перемотана. Перед ним стояла кружка шнапса. Он поднял ее.

– Ваше здоровье. И твое, Элизабет, в особенности.

– Угощайся, Франц, ты сегодня хорошо потрудился, – с легкой усмешкой произнес Мартин.

– Будь они прокляты, собаки баварские… Еще повезло, что они мне второе ухо не оттяпали.

– Или еще кое-чего, – съязвил Альбин.

– Если вспомнить, как поглядывал на меня их капитан, с него станется… Он лично стоял у меня за спиной и следил, чтобы я чистил как следует. – Франц покачал головой.

– У него нет выбора. Он в ответе за своих солдат, и караул тут на первом месте. Без караула нечего и говорить о безопасности, – заметил Иоганн.

Он вдруг заметил, как тихо стало в комнате. Все смотрели на него.

Болван. Помалкивай.

– Безопасности? Ты на чьей стороне-то? И вообще, кто сюда придет? – с удивлением спросил Франц. – Эта деревня отрезана от мира.

– Это не помешало кому-то увести корову из сарая.

– Давайте-ка лучше рассаживайтесь. Выпьем, а потом будем петь, – вмешался Мартин.

– Печь, конечно, греет, но это снаружи. Надо бы добавить чего-нибудь изнутри… Иоганн, как насчет шнапса? – Франц ухмыльнулся. – Я слышал, у тебя к нему особая страсть.

Лист смиренно кивнул и закатил глаза. Остальные рассмеялись.

Франц налил всем понемногу. Они подняли кружки.

– За деревню!

– За деревню!

Иоганн выпил. Как ни странно, шнапс оказался яблочным.

Когда выпили еще по одной, Мартин хлопнул в ладоши.

– Ну, давайте начнем. Я читаю «Аве Марию», Элизабет, ты потом споешь, а ты, Альбин, бери цитру.

Элизабет кивнула.

– Хорошо, дедушка.

Альбин поднялся, взял висевшую над скамьей цитру и снова сел. Все сложили руки.

– Радуйся, Мария…

Иоганн задумался, что же последует после молитвы.

– Святая Матерь Божья, обереги нас от бедствий и защити нас от них. Аминь.

С другой стороны, если местные жители даже молитвы заканчивали подобным образом, то и с песнями дело обстояло так же.

Лист не ошибся.

Все перекрестились и теперь в ожидании смотрели на Элизабет. Она негромко кашлянула и запела. Альбин подыгрывал ей на цитре.

Никогда еще Иоганн не слышал такого красивого голоса. Густой и выразительный, и в то же время мягкий. Элизабет пела старую песню о Тироле, однако куплеты перемежались псалмами и строками из молитв, и получалось нечто новое, самобытное.

Все это время девушка смотрела на Иоганна, и он отвечал ей тем же. Казалось, что-то связало их, и это…

Элизабет сделала паузу. Теперь к ней присоединились и остальные, запевая один и тот же припев всякий раз, когда она допевала.

Исполненное красоты, пение создавало в комнате особое настроение. И все-таки Лист отчетливо слышал истинный смысл звучавших куплетов – он словно врезался в саму мелодию. Просьба к Деве Марии защитить.

От них.

Из маленьких окон, различимые даже сквозь ветер, пробивались мелодичные голоса. В это самое время по занесенной снегом тропе шагал баварский солдат – его только что сменили на посту, и он возвращался в расположение отряда. Солдат остановился, посмотрел на освещенные окна, прислушался к пению. Его охватывала тоска. Он вспомнил собственный дом, жену и детей, с которыми так долго не виделся. Странно, подумал солдат. Стоит вот так, на мгновение, прислушаться к людям, против которых ты воевал, и только тогда понимаешь, насколько же вы в действительности похожи… Друзья или враги – всеми движет одно.

Мир и покой.

Любовь.

Или такие вот посиделки в морозную ночь…

Солдат вслушивался в пение, и на душе у него становилось тягостно. Было что-то тревожное и в мелодии, и в самой песне. Горло словно чем-то сдавило…

Солдат невольно перекрестился и пошел прочь. Старина Альбрехт прав, подумал он. Лучше убраться отсюда, как только появится возможность, что-то в этой долине не так, будь она проклята.

Было в этом что-то волшебное: метель за окном, теплая комната, песни, пусть и странные, но такие знакомые…

Хотя и без шнапса тут, конечно, не обошлось. Франц еще трижды подливал ему в кружку. Когда Иоганн попытался было отказаться от пятой, тот ехидно заметил:

– Ты же не хочешь, чтобы я один завтра в церкви мучился. К тому же скоро Рождество, а значит, Бихтер наговорится вволю. Тяжелая проповедь на тяжелую голову…

Когда они кончили петь, голова у Иоганна ощутимо кружилась.

В комнате воцарилась тишина.

– Лишь бы они только помогли, песни эти, – прервал молчание Мартин.

Иоганн взглянул на него.

– Дайте угадаю. Вы поете их только зимой, когда особенно холодно.

Старик промолчал.

– И они должны уберечь вас от изгнанных.

Мартин перевел взгляд на Альбина.

– У тебя, видно, язык подлиннее, чем у Франца…

– Это Игнац ему рассказал, в лесу, – стал оправдываться батрак. – И правильно сделал. Иоганн имеет право знать правду.

– Что ты в этом понимаешь? – недовольно проворчал Мартин.

Иоганн не унимался:

– Я слышал россказни про изгоев, про них, обитающих в лесу. Про Божью кару, бледную кожу и острые зубы, – тут он сделал паузу и заглянул в глаза старику. – Мне интересно другое. Если они действительно существуют, то откуда же они взялись?

– Они всегда были, – быстро ответил Мартин. – А больше я и сам ничего не знаю. – Он поднялся. – Думаю, вам пора возвращаться, пока Якоб ничего не подумал.

При этих словах он взглянул сначала на Элизабет, затем на Иоганна.

Лист чувствовал, что старик лжет и знает куда больше, чем пытается показать. Однако момент был не самый подходящий. Иоганну не хотелось допытываться при Элизабет.

Он поднялся. Его качнуло в сторону, голова готова была взорваться.

Суровый жнец в смертельной пляске со своими жертвами. Бледное лицо, мольбы о пощаде.

Откуда взялись эти голоса? Почему именно теперь перед глазами возникли образы, которые преследовали его в кошмарах?

Кровь забрызгала стену, стекает по фрескам, черная в блеклом свете луны, пульсирует точно в венах…

Альбин ухватил его за плечо и придержал.

Голоса и видения исчезли, в глазах прояснилось. Иоганн стряхнул с плеча руку Альбина.

– Спасибо. Я уже в порядке.

– Тебе лучше знать, – сказал с ухмылкой Альбин и подмигнул Францу. Тот подмигнул в ответ.

Элизабет поцеловала деда в щеку.

– До завтра, дедушка.

– До завтра, дитя мое.

Элизабет вышла. Альбин последовал за ней. Старик посмотрел Иоганну в глаза.

– Береги себя, парень.

Лист молча кивнул и вышел из комнаты.

Тяжелая проповедь на тяжелую голову.

Надо же сморозить такую глупость, подумал Иоганн и потер виски. Чувствовал он себя ужасно. Его мутило, голова гудела, во рту до сих пор ощущался яблочный привкус шнапса. Глаза распухли и покраснели.

И что самое скверное, в этом состоянии он вынужден был стоять в церкви и выслушивать нескончаемую проповедь Кайетана Бихтера. В церкви было не протолкнуться. Как верно заметил Франц, близилось Рождество, и у Бихтера нашлось немало слов к предстоящим празднествам. Когда Иоганн думал уже, что больше не вытерпит, проповедь наконец-то завершилась.

– Аминь, – хором произнесли прихожане.

– Аминь, братья мои и сестры.

Бихтер помедлил в нерешительности. Обвел взглядом первые ряды, посмотрел на Каррера и Риглера. Потом как будто собрался с духом и произнес:

– Позвольте еще слово…

Иоганн простонал про себя.

– Как нам известно, пути Господни неисповедимы, – Бихтер сделал глубокий вдох. – Он забрал у нас корову и навлек на деревню солдат. А зима в этом году пришла слишком рано. И я понимаю, что многие из вас обеспокоены. Но вам не придется ни голодать, ни мерзнуть. – Снова короткая пауза. – И ваша потеря пойдет на пользу тем, кто сейчас нуждается особенно остро. И те среди вас, кто не желает проявить милосердие даже в такое суровое время, пусть поднимутся.