Я потянул шею, высвобождаясь из-под спутанных локонов, облизал губы и сплюнул волосы, заползшие в рот.

– Грубо, капитан, – донесся женский голос, – очень грубо.

– Кто здесь?! – воскликнул я, приподнимаясь.

– Не смешно, – Серафина подняла голову с моего плеча.

Глазам предстало светлое лицо, не состаренное косметикой: "мягкие" скулы, прямой нос, широкая челюсть с острым подбородком. Женское дыхание звучало сбивчиво и устало, высокий лоб покрылся испариной – в каюте и впрямь несколько жарко, – но из-под черных, растрепанных прядей бодро искрились серые глаза; длинные ресницы хлопали за ниточной шторой волос; холмики грудей острыми кончиками упирались мне в ребра.

Я улыбнулся и аккуратно отвел непослушные локоны за ухо. Серафина не отдернула голову, как делают многие, несмотря на то, что именно на открывшейся щеке "красовался" шрам. И продолжала вдумчиво разглядывать хищный оскал, каким казалось любое выражение моего "украшенного" лица.

– Почему не уберешь? – дотронулся я до рубца, протянувшегося от ее правого глаза по скуле на щеку.

Она ничуть не смутилась – ее, вообще, трудно смутить или вывести из себя. Положила ладонь мне на плечо, опустила на нее голову, но глаз не отвела ни на секунду.

– Противно? – изогнулась "разрубленная" шрамом правая бровь.

– Видела б ты себя, когда я тебя бессознательную в лазарет приволок! – хмыкнул я. – Да, можно спросить у медиков, наверняка, снимки сохранились. Они ж тебя полностью раздетой на стол уложили!.. Ты в беспамятстве, пол лица в ошметки, вся в крови, а им – сиськи! Твари извратные… Но хочешь, поговорю, копию сделают? Посмотришь, что значит "противно", когда глаз на щеке болтается.

– Не нужно. Я верю.

– Так почему оставила?

– На память. О том, что обязана тебе жизнью.

– Ни чем ты мне не обязана, – скривился я. – Капитан, как Бог, за своих отвечает головой, иначе он – не капитан!

– Уберу, если хочешь, – шепнула она, заглядывая мне в глаза.

– Решай сама. Мне все равно.

Женские губы поджались; она привстала, упираясь ладонью мне в грудь; показались острые розовые ореолы. Нога щекотно скользнула по моему бедру, и взору открылись "крылья угольной бабочки" внизу упругого живота.

– Что с тобой происходит? – с укором нахмурилась Серафина. – Ты, постоянно будто… "не здесь". Мне, конечно, нравится "быть на коне", но иногда хотелось бы и самой расслабиться и получать удовольствие.

– Разве не ты стонала минуту назад? – наигранно удивился я, оглядывая каюту.

Серафина состроила детскую гримасу и высунула язык.

– Ты понял, о чем я.

Моя ладонь накрыла тонкие женские пальцы, поглаживая бархатистую, "мраморную" кожу. Потянулся к ним губами… Хотелось ответить ей. Но слова вертелись на границе мысли, не позволяя за них зацепиться. И только я, казалось, ухвачусь, они выскальзывали, будто склизкие головастики. Я ощущал тепло ее нежной руки на груди, и просто хотел сказать… что-то… важное.

И просто смотрел. Смотрел, как она чуть закусила губу в ожидании. Как флуоресцентный свет играет тенями на аккуратной груди и мышцах живота в такт дыханию. Как при этих движениях то появляется, то вновь скрывается в полумраке ямочка пупка…

Раздался металлический стук по переборке и шлюз, фыркнув сервоприводами, скользнул в сторону.

– Капитан, я… – женский голос сбился. – Простите, лейтенант, я не знала, что вы здесь…

Тусклое дежурное освещение коридора выхватило, неуверенно замершую на пороге Эмилию, очерчивая стройную фигуру. Она укуталась то ли в простыню, то ли… все-таки в простыню. Светлые, по-мальчишечьи коротко остриженные волосы топорщились в разные стороны – видимо, только из душа.

– Я уже ухожу, – высвободила Серафина ладонь, попутно дернув меня за "шерсть" на груди.

Поднималась она медленно и грациозно, словно пантера только открывшая глаза ото сна и не совсем осознающая, что происходит вокруг, но понимающая, что за ней могут наблюдать и надо держать планку.

И за ней действительно наблюдали.

Мой взгляд соскользнул с ее плеч вслед за черными волосами, струящимися по ключицам, будто ленточки ручейков. Обогнул, проступающие под локонами, холмики лопаток. Устремился ниже: вдоль бугорков позвоночника, по призывно изогнутой пояснице, и уперся в бедра, что маняще колыхнулись, когда Серафина поднялась с кровати. А когда нагнулась собрать одежду, я вновь ощутил, что меня умышленно дразнят.

Она, не распрямляясь, оглянулась. И я, наткнувшись на хитрый "оскал", с вызовом усмехнулся в ответ.

– До утра, капитан, – бросила Серафина, покидая каюту.

Шлюз "фыркнул", и переборка встала на место. Но воображение дорисовывало, как она удаляется, закинув на плечо графитовую форму; как покачиваются бедра, играя тенями при точечном, дежурном освещении; и как, сквозь растворившиеся во мраке волосы, блеснул веселый взгляд, когда она обернулась…

Об Эмилии я вспомнил, когда ее икры коснулись бедер. Рядовая без разговоров взобралась на меня, холодная ладонь уперлась в грудь, другая потянулась вниз, и мой живот непроизвольно дернулся от влажного прикосновения.

– Лейтенант, похоже… О-о-ох! – раздался протяжный выдох, когда она опустилась.

Что "похоже" Эмилия так и не договорила.

Раскачивания стали быстро наращивать темп, кожа, соприкасаясь – шлепать громче. Женская грудь напряглась и колыхалась сдержанней, ореолы встопорщились. Эмилия вскинула подбородок, закрытые веки подрагивали, из горла вырывалось тяжелое дыхание…

А я все пялился на закрытый шлюз. И перед взором застыли прекрасные серые глаза, порхание длинных ресниц за ниточной шторой черных волос, и шрам, рассекший правую бровь на две части протянувшись по скуле на щеку.

"Останься…"

Мысль мелькнула, словно молния: быстро ударила и вновь скрылась за границей сознания, оставив после себя тоскливое пепелище.

"Похоже, все же стареешь, капитан…"

– О-о-о! – выгнулась Эмилия, кусая губы и содрогаясь всем телом.

Свежевыбритое лицо хмуро уставилось на меня из отражения в зеркале.

"Стальной взгляд…" – всплыло в памяти определение Серафины.

Искривленный переломами нос, разбитая губа, рубец на подбородке. Тонкий шрам полумесяцем справа, от уголка губ на щеку. Еще один, менее аккуратный и рваный – наискось пересекший лоб. От правого уха – только две трети, без верхней части ушной раковины… Да ничего особенного, в общем-то. Обычное лицо космопеха, ставшего со смертью на равных.

Но кое-что все же выбивается из привычного образа.

Вокруг серых глаз проступила легкая паутинка самых настоящих морщинок, и симметричные складки у крыльев носа слишком уж резко очертили щеки, не позволяя усомнится в их биологическом происхождении. И вот это уже крайне не характерно, потому что старость для космопеха также недосягаема, как укус собственного локтя.

Стерев остатки пены для бритья, я прополоскал рот и сплюнул. Вода с шумом закружилась в стоке, унося все на переработку.

"Черт, неужели старею?!" – вернулась непривычная мысль.

Надо признать, она уже начала порядком… не пугать, нет, но надоедать. Она стала обретать плоть, въедаясь в подкорку и овладевая разумом. Да так, что все решения придется взвешивать и продумывать дважды… А, может, "бледная" устала ждать? Решила зайти с другого конца?

…На выходе из каюты меня дожидался молодой лейтенант в темно-синей с золотом форме – флотский, из "аналитиков-консультантов". Они не особо требуются на борту боевого фрегата, но таков порядок. Согласно уставу, они следят за системами корабля, навигацией и прочими техническими аспектами. Анализируют, сортируют… в общем, прикрывают умными словами свое "ничего неделание", пока мы, космопехи, "танцуем с бледной" под "свинцовым салютом".