Пока Невр с Малышом разгружали ящики, в нашу сторону с поста охраны неспешно двинулись трое. Точнее, пятеро, но двое – гусеничные боты. По виду, далеко не военные, хоть и вооруженные здоровыми пулеметами – по два на брата. "Берсерка" такие, конечно, даже не поцарапают, но…

– Эни, не забывай, что мы "голяком", – глянул я на сержанта. – Не "нагнетай" без причины.

– Вежливость – наше все, капитан, – блеснул зубами Джонс.

– И не "капитанкай". Мы, – я окинул взглядом Сынов Амарны, – наемники. Промышляем, чем придется.

Да, на торговцев мы даже "голые" не потянем: графитовая форма, хоть и без знаков отличия, явно не походит на гражданскую одежду. Даже мелкая, и та – в "термушке" Сандерса. Которая, впрочем, с обкромсанными рукавами больше смахивает на подобие платья едва не до пят. Или ночнушки. Джонс ей свою сперва дал – всем взводом посмеялись, когда девчушка вместе с плечами "провалилась" в горловину.

Я внимательно пригляделся к нехитрому обмундированию таможенников. В космопехоте их броню и защитой-то назвать постыдились бы. А штурмовые винтовки в руках и вовсе – меня старше. Но "САРы" нам пришлось оставить на "Амарне", так что выглядели они – против пустых-то рук! – куда как внушительно. Может, пару выстрелов сделать успеют. Кто знает, вдруг да попадут?

– Какого хрена "уселись" так далеко? – раздраженно начал "старший". – Все полосы ж пустые! Бегай за вами!..

Он вышел вперед; двое молодых настороженно замерли, удобнее перехватывая оружие; боты остались чуть поодаль, не сводя с нас вороненых стволов.

– Документы на груз где? – уставился "старший" на Джонса, решив, что амбал – явно, главный.

Разубеждать его никто не стал; Дэшэн с Невром, молча, будто разминаясь, чуть разошлись в стороны.

– Какие такие документы? – пробасил Эйнштей, удивленно разводя руками. – На какой груз?

Ладони молодых нервно стиснулись на рукоятках.

– Так вот на эти десять ящиков! – "старший" чуть пнул один, и тот тихо звякнул.

– Откуда десять-то? Девять! – тем же удивленным басом продолжил Джонс.

Таможенник хлопнул глазами на сержанта, прищурился, "потыкал" пальцем в ящики, бормоча под нос, и взревел:

– Да ты чо, думаешь, я считать не умею?!

Эйнштейн и ухом не повел, перевел взгляд на груз, наивно моргнул для пущего эффекта.

– Так ты этот тоже считаешь, что ли? – он пнул тот же ящик, что и "старший" до него, снова тихо звякнуло. – А я думал это ваш?

Таможенник открыл рот, намереваясь заорать… Сообразил, захлопнул. "Оттаял", уголки губ дрогнули. Пальцы ловко отстегнули защелки, крышка сдвинулась и на свет показалась прямоугольная бутылка с черно-серебристой этикеткой. "Старший" присвистнул… Еще бы не присвистнул! В его-то захолустье за такой бурбон гражданскую войну можно развязать!

– Ну, не ваш, так – не ваш, – пожал плечами Джонс и начал разворачиваться к челноку. – Ща документы поищу.

– Стой-стой-стой! – схватил его за локоть "старший", прижимая бурбон к груди. – Наш это, наш! Забыли, видимо… с прошлого раза, – и спохватился: – А в остальных что? Что опасное – пропустить не смогу.

– Так, это, как посмотреть, – улыбнулся Эйнштейн. – Кофе, сигары, еще чуть такого же, – кивнул на "лишний" ящик. – Смотри, щупай, нюхай.

– А зерновой? Кофе-то? – хитро прищурился таможенник, даже не дернувшись проверять, сразу поверив на слово.

Что ни говори, а умеет Джонс вызывать доверие в людях, этого не отнять! На лице явно читается, что врать не обучен. Да и не зачем ему. Если говорит: "Это – мое!", значит, его.

– А то! – развел руками сержант. – "Краски-то" у вас своей, небось, хоть жо… много.

Глаза "старшего" хитро заблестели.

– А как же вы на себе-то ВОСЕМЬ ящиков потащите? – заботливо поинтересовался он. – Тут ведь… на транспорте-то сподручнее.

Джонс хохотнул:

– Подскажи хоть, куда ехать, с восьмью-то ящиками.

– И даже карту нарисую, – "расплылся" таможенник, довольный удачным торгом, и обернулся к своим: – Хватай "документы", молодежь! Нечего людей добрых задерживать!

Спустя двадцать минут мы уже покачивались в "транспорте". Шестиколесный "Мак-35" бодро катил по проселочной дороге в сторону города, таща за собой такого же "малыша", лишенного, правда, всего не нужного прицепу. Вокруг мелькали зеленые поля, ярко контрастирующие на фоне "выжженного" красного грунта космопорта, в отдалении виднелись посевы и даже огороженные пастбища. Но чем ближе мы подъезжали к городу, тем очевиднее становился всеобщий упадок. На витринах многих лавок – как и прочих заведений – красовались надписи "Закрыто", или "Продается". Да и сам мегаполис, нельзя сказать, чтобы кишел народонаселением.

– "Забытый фронтир", – констатировал Романов, ведя "тридцать пятого" по пустующим улицам.

Редкие жители провожали вездеход любопытными взглядами – по большей части, старики и женщины. Ребятня "садилась на хвост", но повинуясь окрикам взрослых, вскоре отставала, тут же "передавая эстафету сопровождения". Я легко сделал вывод, что совершеннолетнее население – из тех, кто не успел "сбежать" – поголовно занято на заводе.

Но мы бывали в местах и похуже.

– Может, еще "перестроятся". С такой-то природой, – отозвался Дэшэн. – Фермы же, вон, есть.

– Если всякое отребье раньше не налетит, – буркнул Джонс, придерживая мелкую, что липла к окну.

Да, все мы видели подобные "забытые фронтиры". Они, как правило, становятся либо процветающими аграрными планетами – а то и курортами, – либо обыкновенными помойками, пристанищем для различного сброда.

Мы чаще проводили отпуск на последних, но местный контингент нам никогда не досаждал. Они всегда знали заранее, что в их края прибудут космопехи, и дружно предпочитали не "мозолить глаза". Ни нам, ни флоту.

Заведения на таких "жемчужинах", нами посещенные, зачастую закрывались на "рестайлинг". А то и навсегда: после самого "активного отдыха" восстановлению мало что подлежало. Но, в отличие от местного и залетного "мусора", флот всегда щедро возмещал ущерб. Подобные "посещения" владельцами заведений приравнивались к выгодной продаже не шибко прибыльного бизнеса. Они, пресытившиеся вольной жизни, сразу паковали манатки и с первым же транспортом скрывались в более благодатных местах, подальше от Периферии.

Да и гражданских космопехи никогда не "обижали действием". Без причины, по крайней мере. Как, впрочем, и "насмерть" тоже. Правда, слово "гражданский" для космопехоты понятие относительное: пока без оружия – мирный житель. Эти воспринимаются, как детишки: дерзкие, но неразумные. Полезет такой на рожон – щелкнешь по носу, дашь подзатыльник, и он, поднимаясь, быстро осознает, что "виноват, был не прав". Ну, а достанет "дедушкин обрез" – сам дурак: любой вооруженный, либо за нас, либо – против. А с врагами мы не церемонимся: космопехи "не рисуют полутонами".

Но сами мы никогда гражданских не задирали. И даже чужих женщин без их "красноречивого согласия" не трогали. У нас, вообще, не терпят подобных "любителей слабой плоти", они, как правило, и до выпуска не доживают. Мы же, черт побери, рождены, чтобы защищать тех, кто сам неспособен! Да и, как однажды сказал Джонс: "Новые сиськи – это всегда хорошо, но чо я там не видел? – и при этом, как-то разочарованно вздохнул: – Всегда только две…" К тому же "свободных нимф", желающих "гульнуть на широкие ноги" хватало. Под конец отпуска, порой, отбиваться приходилось…

– Прибыли, – сообщил Невр, тормозя у забегаловки на другом конце города.