— Ты смог ее пробудить! — воскликнула Сурувайя. — Как здорово.

— И теперь нужно, чтобы она не стала прежней. Есть идеи?

— Зачем?

Мы все повернулись к девушке.

— Что? — спросил я.

— Зачем вы влезли ко мне? Зачем освободили? Мне незачем жить. Потому что нет будущего. Теперь не будет ни спасения, ни воскрешения. И время чудесного возрождения никогда не настанет.

Она уже полностью пришла в себя, но осталась унылой и безрадостной. Я опустился перед ней на колени и взял ее за руку, чтобы крепче удерживать в реальном мире.

— Что это означает? То, что ты сейчас сказала.

Мой вопрос ее озадачил. И я еще несколько минут делал вид, что не понимаю, о чем она говорит. Я надеялся, что, дав ей возможность объяснить, я ее расшевелю.

Мне еще не доводилось встречать искренне верующего человека, который сумел бы устоять перед искушением поделиться своей конкретной и выстраданной истиной. И Бубу не стала исключением, хотя и взяла медленный старт.

Я не прерывал ее почти до самого конца. До этого момента она не упомянула ничего такого, чего я уже не слышал прежде в той или иной версии. Но потом…

— Извини. Кажется, я что-то пропустил. Так ты сказала, что Год Черепов не станет концом мира?

Бхиджар, старший сын Сурувайи, принес еду и питье. Я попросил его подойти сперва к Бубу. Она жадно выпила кружку воды, потом сказала:

— Да, это конец мира. Этого мира, какой он сейчас. Это очищение. Время, когда все зло и порок будут сметены с лица земли и лишь души, имеющие истинный шанс на искупление, останутся в Колесе Жизни.

Я окончательно запутался. Потому что не понял. Я знал, что Обманники хотели ускорить наступление Года Черепов. Это как раз и было сутью их культа. Я знал, что большинство гуннитов желает противоположного, но верит, что Год Черепов неизбежен. Когда-нибудь. Потому что это одна из Эпох Творения, четвертая по счету, если считать от начала времен. Но сейчас я впервые услышал, что и после него ожидается нечто. И нечто явно положительное.

— Все зло умирает там бесконечной смертью, — пробормотал я. Потом спросил:

— Так ты утверждаешь, что главной задачей Кины было избавить человечество от всяческой швали, чтобы хорошие и праведные люди смогли попасть в рай?

Раздраженная моей непонятливостью, она яростно затрясла головой и принялась объяснять сначала.

— Пусть приведут мою жену, — шепнул я Аркане.

Я вовсе не такой болван, каким прикинулся в тот вечер перед дочерью, но должен признать, что так и не понял всего, что она пыталась объяснить. Однако я уяснил — она искренне верила в то, что, уничтожив Кину, я лишил мир возможности перейти от нынешней эпохи греха и разврата к эпохе всеобщего блаженства.

Очевидно, предполагалось, что Кина вновь сожрет всех демонов, только на сей раз это будут демоны в человеческом облике, превратившие жизнь и историю в камеру пыток.

А затем Повелители Света займутся своим делом, предварительно придумав совершенно новую схему всемирного искупления грехов. Разумеется, при том условии, что они к тому времени еще где-то уцелеют.

Бхиджар привел Госпожу. Увидев, что Бубу пришла в себя, она расплакалась.

Ошеломленный, я смотрел, как она заняла мое прежнее место, встав на колени перед Дщерью Ночи. И это моя жена? Это воплощение сопливой сентиментальности и есть та самая Госпожа, некогда одним своим именем нагонявшая ужас на целую империю?

Я не прислушивался к ее воркованию. Должен признать, что меня смутило ее поведение. Потому что я никогда не догадывался, что внутри у нее таится такой запас чувств. Оставаясь наедине со мной, Госпожа всегда примеряла на себя остатки своего прежнего образа… когда не удалялась во внутренний мир, где упивалась жалостью к себе.

Дщерь Ночи эта сцена откровенно изумила. Она явно не знала, как себя вести дальше.

Сурувайя тоже смутилась и торопливо вывела своих отпрысков из комнаты. Мальчики ушли быстро — они были не в силах выдержать лошадиные дозы сентиментальности. А Сурувайя, прежде чем закрыть дверь, взглянула на меня с сочувствием.

Я хотел сказать ей, что мне хочется пить, но не успел. В горле у меня пересохло, и я вышел следом за ней. Подходя к двери, я споткнулся. Впрочем, физическая неуклюжесть — чепуха. Мой настоящий недостаток — неуклюжесть умственная.

Выйдя в коридор, я окликнул уходящую Сурувайю:

— Принеси, пожалуйста, еще воды. Мы еще не напились.

Она понимающе кивнула. И снова смутилась, на сей раз потому, что оказалась наедине с мужчиной, который не был ее мужем. Я уже собрался сказать ей что-то бодренькое, но тут услышал крик Арканы. Она звала меня.

Секунда — и я ворвался в комнату.

В руках Бубу я увидел румель — шарф-удавку, которым пользовались душилы. И этот румель сейчас стягивал горло ее матери. В потемневших глазах Бубу маячил призрак Кины — он-то, очевидно, и придал сверхъестественную силу. Аркана безуспешно пыталась оторвать ее руки от румеля, а ведь эта блондиночка весьма сильна.

Мне не нужно было умереть, чтобы очутиться в аду. У меня имелась секунда — чтобы выбрать, от какой пытки я желаю страдать до конца своих дней.

Я влепил Бубу пощечину. Она не разжала пальцы. Я ее ударил. Она покачнулась. Из носа у нее хлынула кровь, но желтый шарф она не выпустила. Я выхватил кинжал — он у меня всегда с собой, и я им обычно пользуюсь только когда ем — и ткнул ей в лицо под левым глазом.

Она и тогда не остановилась.

— Это месть Кины, Костоправ, — промолвила белая ворона.

Какой ад мне понравится больше? Госпожа почти не дышала…Я ударил девушку кинжалом в руку. Из раны даже кровь почти не пошла. Я ударил снова, целясь в локтевой сгиб. Бесполезно.

Я попытался перерезать ей сухожилия на запястьях. Все это время Аркана старалась оттащить ее, вцепившись сзади, оторвать ее пальцы от шелковой ткани или перерезать румель.

Я снова ударил ее — яростно, вложив в удар все свои силы. Голова Бубу дернулась, но румель она не выпустила. И тогда я утратил над собой контроль. Как говорится, «его глаза затуманила кровь».

Когда Аркане удалось меня остановить, я успел нанести родной дочери более двадцати ударов кинжалом. Но, несмотря на это, так ее и не убил. Однако ее пальцы, стискивавшие шарф-удавку, все-таки разжались.

Наверное, слишком поздно. Госпожа рухнула на пол, судорожно хватая воздух ртом. Она задыхалась. Я присел и попытался осмотреть ее горло. Похоже, у нее была повреждена гортань.

Но Аркана не потеряла головы. И позвала на помощь.

— Откуда у Бубу шарф-удавка? — спросил я. — У нее не было румеля, когда мы улетали на юг. — Ее раздели донага, вымыли и переодели. А уж потом поместили в эту комнату. Значит, румель ей кто-то принес. Тайный Обманник. — Нам нужно точно знать, кто входил к ней в комнату. — Мне очень не хотелось, чтобы виновной оказалась Сурувайя, хотя, если рассуждать логически, на нее подозрение падало прежде всего. Если позабыть о том, что она женщина. До сих пор лишь моя жена и дочь были единственными известными нам женщинами, допущенными в тайное братство.

Впрочем, сейчас было время великих перемен. А печаль и туповатость Сурувайи могли оказаться притворными.

Люди назвали их Обманниками не зря.

Как выяснилось, злодеем оказался не Обманник. Он даже не знал, кто такие Обманники. То был Бхиджар, сын Сурувайи, которого Бубу приманила чарами «люби меня», причем обрабатывала она мальчишку лишь тогда, когда рядом никого не было. Она отправила его к тайному члену братства душил, и тот передал ей шарф. Случилось это еще в то время, когда мы возвращались с равнины.

Мальчик получил лишь то наказание, которое Сурувайя сочла для него подходящим. Однако Обманник, передавший румель, скоро отправился следом за своей богиней. В компании нескольких своих друзей. Жалости к душилам не будет до тех пор, пока последний из них не умрет.