И тогда Шурка оскорбился по-настоящему.
— Дура! — закричал он на весь магазин. — Идиотка расфуфыренная! Да ваша Москва поганая всю дорогу на деревнях стоит и деревнями кормится! Да чего вы смогли бы сами без деревни-то?! Сдохли бы с голоду давно, все бы повымерли! Чем гордишься-то, безмозглая?!
И вылетел вон.
Катя стояла молча, глядя в пол. На ресницах подрагивали горючие слезы…
Больше Шурка решил к столичной кукле не ходить. Сидел у себя в подсобке с мужиками-грузчиками, лакал водяру…
Через неделю в подсобку ввалился полупьяный новый кореш Шурки и завопил:
— Лександр, выйди! Тебя там срочно деваха спрашивает!
Шурка обомлел. Остальные грузчики тоже.
— Какая еще деваха? — осторожно спросил он.
— Гарная! — проорал приятель. — Мне б такую… — и заржал.
Остальные с радостью начали ему дружно вторить.
— Ладно зубы-то скалить… — проворчал Шурка и вышел.
Возле служебного входа его поджидала гордячка из кондитерского отдела. Она стояла вся ровненькая и строго смотрела прямо перед собой.
Шурка глянул на нее и понял, что жизнь его без этой дуры невозможна…
— Чего приперлась? — грубо спросил он. — У тебя небось перерыв?
— У меня выходной, — холодно сказала девчонка. — Я живу тут близко… Давай мириться… Я прощения пришла просить, глупость я тогда брякнула, ты уж извини… А то у меня с того дня сердце не на месте…
— Да ладно, чего уж там… — пробормотал расчувствовавшийся незлобивый Шурка. — Я и забыл думать о том давно…
Врал, конечно…
— Ничего ты не забыл! — сурово сказала девчонка и повторила: — Прости меня… Ну, я пойду…
Она неловко потопталась на месте и двинулась на улицу.
— Стой! — крикнул Шурка и в два прыжка догнал ее. И цепко ухватил за руку. — Ты кино любишь?
— Я мороженое люблю, — строго сказала девчонка, высвобождая руку. — Меня Катей зовут…
Именно ей, Кате, удалось довольно удачно и надолго взять в свои ручки Шуркину заблудшую душу, удалось руководить им, управлять. Они долго работали потом вместе в ресторане, растили дочь Лизу… Но к концу жизни то ли Шура вышел из-под влияния жены, то ли с годами оно ослабело, по только вернулся он к своим прежним привычкам…
И сначала Катя стала подмечать излишне веселое настроение мужа к вечеру, а потом и его приход домой «на бровях».
— Прекратить! — холодно распорядилась Катя, как привыкла повелевать своим послушным домашним мужем много лет.
Но к ее изумлению, Шурка не прекратил. Наоборот, запил еще сильнее.
— Что с тобой? — спросила его вконец растерявшаяся Катя.
— Скучно мне чего-то стало вдруг, Катерина, — поделился наболевшим муж. — Просил я тебя когда-то родить мне второго ребенка, я бы им занимался, глядишь, и занятие бы мне нашлось… Да ты не захотела… А от этой внуков не дождешься! — И он печально махнул рукой в сторону комнаты дочери. — И чего ищет в небе, сама не знает! Виктора бросила… Такой хороший парень у нее был… На руках прямо носил… Не говорила она тебе, что промеж них вышло?
Катя тяжко вздохнула:
— Не говорила… Все молчком да тишком… она ведь теперь, Шура, свои полеты бросила… Не хотела я тебе говорить, зря расстраивать…
Муж шлепнулся на стул.
— Да ты что?! Да как же это?.. — прошептал он в замешательстве. — Что ж теперь будет?.. Как она жить собирается?..
Катерина горестно нахмурилась:
— Пусть как хочет, так и живет… Я тоже устала, Шура…
Через год пьяный Климов, возвращаясь поздно вечером домой из ресторана, где все еще работал, упал в котлован, вырытый для строительства нового дома. Как уж Шура забрел на стройку, осталось неизвестным… Пьяного ноги ведут. Утром его нашли уже холодного…
Катерина порыдала над гробом мужа, покричала и продолжала работать все в том же ресторане, где ее давно знали. Только волосы перестала красить да стала носить темный вдовий платок.
А Лизавета прекрасно вела свои талантливо организованные подпольные курсы, обучая девчонок обчищать карманы новых русских. Ее способным ученицам вроде Лады сопутствовал успех.
— Я не очень тебя понимаю… — осторожно как-то сказала ей Алиса, которая была в курсе дела, но предпочитала не вмешиваться.
Самая лучшая политика — политика невмешательства.
— Всем хочется пожить лучше, — лаконично отозвалась сестра. — У меня есть свои неплохо продуманные планы, а я терпеть не могу, когда они срываются.
— Но ты очень рискуешь… Не боишься?
— Мы все рискуем каждый день, выходя на улицу, — хмыкнула Лизонька. — И я рискую не больше, чем ты, выходя замуж за этого непромытого. Видела я его тут недавно по «ящику»… Дебил-дебилом, но костюмчик сидит.
— Почему это я рискую? — обиженно вскинула голову Алиса.
— На баб падок, — коротко бросила Лиза и усмехнулась. — Эмоциональный чересчур. Прямо до болезненности. Информацию имею. Но она секретная. Не про тебя.
— В России без секретности даже котята не родятся! Обсмеешься! — злобно бросила Алиса.
Она знала, что приставать к сестре, если та не хочет ничего рассказывать, совершенно бесполезно. И вообще Миша уже купил дом в Лондоне и собирался перевозить туда семью…
Думать о чем-нибудь плохом не хотелось. Кроме того, на манер многих женщин, переживших бури страстей, она теперь искренне стремилась к добродетели. И видела ее для себя в своем собственном доме.
Алиса съездила в Казань попрощаться с родными.
— Зачем куда-то ехать, если и здесь плохо? — философски заметил отец..
— Лисонька… — заплакала мать и тотчас перестала. — Я так рада за тебя, дочка… Хоть ты поживешь в достатке…
— Достаток, достаток… — проворчал отец. — Достал меня этот достаток… Чем твоему мужу, этому огрызку, плох родной страна? За свои годы твой обмылок так ничему и не научился! Только и умеет отличать правый рука от левой.
— Миша космополит, — объяснила Алиса.
— Он… чего? — растерялся отец от незнакомого слова. — Космонавт, что ли? А ты же говорила: нефть…
— Это значит — весь мир принадлежит ему, — дала Алиса вольное толкование слова.
— Этот ушлепок купил весь мир?! — поразился отец. — Как это вышло-то?.. Ничего не понимаю…
Мать украдкой пожаловалась Алисе, что отец стал слишком религиозным.
— Как это — слишком? — удивилась та. — Слишком религии не бывает…
— Да он без конца в мечети! Намаз пять раз в день! — не выдержав, закричала мать. — Советуется только с муллой! Чуть что — и сразу к нему! А я одна!
— Это эгоизм, мама… Так нельзя… — прошептала Алиса и замолчала.
Не ей бы рассуждать об эгоизме… Но сейчас, когда она была так счастлива, хотелось быть великодушной, тем более по отношению к отцу. Пусть себе молится и живет как хочет…
Прибежала Люба и бросилась целовать сестру.
— Лиска, я так давно тебя не видела!
— А теперь не увидишь еще дольше! — мрачно пообещал отец. — Зачем ей мы, когда у нее есть весь мир?! Она теперь уверена, что часы за двести баксов показывают другое время, чем будильник за сто рублей! Или юбка за шесть тысяч сделана не из такой же тряпки, что мать купила себе за триста!
Люба захохотала и махнула рукой.
— Ты звони! И пиши, ладно? Может, и я к тебе как-нибудь соберусь…
Мать горько вздохнула:
— Ей замуж давно пора… Приискала бы ты ей, Лисонька, кого-нибудь из мужниных приятелей…
Отец побагровел от гнева.
— Любе эти хмыри не нужны!
— А кто же ей нужен? — хмыкнула Алиса.
— Ей настоящий человек нужен, живой, простой! — закричал отец.
— А мой, значит, не настоящий?
Назревал очередной скандал.
— Да хватит, успокойтесь вы! — Люба обняла отца. — Никуда я не поеду, что ты! Это я так ляпнула… Мне и тут хорошо… Наша Казань — это песня!
— Правильно… — пробормотал отец, остывая. — У нас тут такая красота… Даже огрызок все восхищался без конца… И тут всегда можно подыскать себе нормальный муж, но ни у кого не получится найти другой родина… Только вот внуков бы мне увидеть…
