В зале возникает оживление, и профессор не без смущения разводит руками:

– В нашей группе очень много молодежи, – с улыбкой поясняет он. – Иногда они берут верх. Признаться, мы, старики, не сразу привыкли к этому... несколько динамичному наименованию. Наши юные энтузиасты мечтают о потоках растительности, с быстротою смерча покоряющих пустыни земного шара. Впрочем...

– Сдается мне, этот белогривый чародей по части энтузиазма не уступит и самому юному из своих учеников, – шепчет по-французски сосед маленького гражданина.

– ...Впрочем, предоставим слово им самим. Мне кажется, в качестве названия кинофильма «Зеленый смерч» во всяком случае не вызовет ваших возражений.

Шумное одобрение служит ответом Боровику.

– Итак, друзья, демонстрируем вам фильм, снятый нашими молодыми кинолюбителями.

Голос профессора смолкает, и в тот же миг свет в зале гаснет.

Во всю ширину дугового, внезапно ожившего перед зрителями экрана – беспорядочное сплетение каких-то фантастических растений. Заметно, как колышутся огромные листья гигантских папоротников, изгибаются под ветром гибкие ветви странных деревьев.

– Старый хитрец укрылся от оваций, – замечает сосед-француз. – Говорят, он застенчив, как девушка.

– А вы утверждали – Челленджер, – возражает невидимый собеседник. – Что общего со спесивым англосаксом? Борода?

– И дерзость.

Лес трогается, набегает на зал... Нет, это кто-то невидимый, подхватив всех здесь сидящих, несет их в глубь сумрачной чащобы. Рушатся, освобождая дорогу, чешуйчатые стволы, чавкают по болоту гусеницы невидимого вездехода, испуганно мечутся в стороны еле различимые в полумраке твари.

В центре экрана возникают рубиновые буквы: «Зеленый смерч».

И одновременно вступает диктор. Молодой, задорный голос наполняет зал:

– Так выглядела Земля двести пятьдесят миллионов лет назад. С началом палеозоя пышная растительность покрыла нашу планету. В лесах кишели мириады насекомых, зарождались рептилии колоссальнейших размеров... Чем же вызван был этот мощный, непревзойденный в истории Земли взрыв жизнедеятельности? Наука говорит о глобальном потеплении, обмелении морей, образовании бесчисленных болот и лагун. Но не было ли здесь, и других причин?

Вопрос остается без ответа. Диктор ведет сквозь геологическое прошлое планеты, показывает огнедышащие вулканы перми и бесплодные триасовые пустыни, полные жизни океаны верхнего мезозоя и суровые пейзажи Великого оледенения.

А вот уже на экране мелькают пустыни наших дней. Ровные, как стол, каменистые гаммады, набухшие ядовитыми солями шоры, застывшие моря сыпучих песков. Каракумы, Бет-Пак-Дала, Сахара, Колорадо... Тысячи, миллионы квадратных километров.

– Пустынна ли пустыня? – спрашивает диктор. – Нет, она живет своей особой, подчас незаметной жизнью. А раз в году, когда весенние ливни обрушиваются на ее поверхность, даже самые бесплодные пески покрываются бурной эфемеровой растительностью. Вот знаменитое «сено на корню» – илак, сплошным ковром укрывающий бугристые пески. Здесь цветут эремусы. А это детище среднеазиатских пустынь – кандым.

...Кудрявые, шарообразные кусты упрямо карабкаются по склону бархана. Изогнутые, блестящие красноватой корою ветви, нежно-зеленые, безлистые, с изящными раструбами побеги...

– Но непродолжительно весеннее цветение пустыни. Жгучее солнце быстро и беспощадно подавляет эфемеры. Выгорает илак, вянут прекрасные эремусы, даже кандым сбрасывает свои зеленые, заменяющие листву побеги.

...На густом сплетении красноватых, словно отлакированных веток вместо утраченных побегов – разноцветные, щетинистые шарики плодов...

– Уже в начале мая жизнь в Каракумах замирает. Блекнут краски. Только семена, мириады созревших семян напоминают о недавнем.

...Катятся по песку цветные шарики кандыма, несутся в воздухе крылатые семена эремуса и черкеза, илака и саксаула...

– Мириады семян падают в пески, чтобы после долгой-долгой спячки пробудить их к новой короткой вспышке буйного цветения. И так из года в год, из столетия в столетие. Подобно тугой пружине сжаты могучие силы роста суровым климатом пустыни. Но быть может, существует на свете сила, способная разомкнуть тиски?

И вновь диктор уходит от ответа.

А на экране внезапно возникают знакомые всему миру картины непроходимых оранжевых зарослей Венеры.

– Большой это было неожиданностью, – напоминает диктор. – Немногие из ученых надеялись встретить органическую жизнь на раскаленной поверхности «Утренней звезды». До самого момента приземления на Венере советской автоматической лаборатории, передавшей эти снимки, не утихали яростные споры. Мало кто знал тогда о «Космическом ключе», открытом еще во время экспериментов над саранчой. А между тем в пустынном урочище под Джанабадом уже закладывался грандиозный опыт.

...Под крылом самолета плывут, перемежаясь коричневыми такырами, белые пятна солончаков. Вот сменяются они утомительно однообразной рябью барханов. Пески, пески...

– В глубине избранного участка оборудуется ЦЭБ – Центральная экспериментальная база, – сообщает диктор. – Здесь группе ученых предстоит провести своеобразную «зимовку».

...Землеройные машины вздымают тучи песка. Массивные бетонные плиты одна за другой исчезают в большом круглом котловане...

– Отсюда с помощью сложных телемеханических устройств сотрудники ЦЭБ будут управлять работой излучателей академика Боровика, следить за обстановкой на всем опытном участке.

...Уложена последняя плита. Глаз киноаппарата ведет по узким подземным галереям, заглядывает в освещенные лампами дневного света лаборатории, в пункты управления, оборудованные большими, во всю стену телеэкранами...

– В начале марта, – звучит голос диктора, – «зимовщики» совершают последнюю прогулку по своему опытному полю. Десять долгих месяцев предстоит провести им в подземном укрытии. Усиленные излучатели профессора Боровика опасны для жизни человека...

Маленький гражданин с жадностью всматривается в мелькающие на экране лица. Белогривый профессор Боровик, какие-то незнакомые, очень оживленные молодые люди... Да, черт побери, им можно позавидовать. Делают настоящее большое дело. И без всякой позы, без шумихи. Как ничтожно, мелко, какой мышиной возней выглядят сейчас все эти интриги, наветы, провокации... А сам-то он кто? Великий Какаду, король сенсаций? Как бы не так! Шут гороховый, а не король. Нет, нет, к черту-дьяволу! Больше он в этом не участник. Разве нельзя ему оставаться просто человеком, гражданином, рядовым свидетелем одного из величайших на Земле свершений?

Вот небольшая группа ученых на трех вездеходах возвращается с последнего осмотра излучателей. Машины съезжают в наклонный, уходящий вниз тоннель, стальная плита прикрывает отверстие. На обширном, огражденном колючей проволокой участке более ни души. Расположенные в шахматном порядке, установки Боровика напоминают уэллсовских марсиан, застывших на барханах.