– Она... Она пуста, – густо покраснел Красиков.

– Ничего, – спокойно отозвался Владимир Степанович, пристегивая к поясу баклажку. – Она еще может пригодиться.

Они тронулись в обратный путь при свете звезд. Верблюжьи следы отчетливо читались на рыхлом песке. Владимир Степанович уверенно шел вперед. Красиков, проклиная все на свете и чертыхаясь вполголоса, ковылял за ним на непослушных полусогнутых ногах.

К полуночи следы исчезли. Владимир Степанович поднес к глазам циферблат ручных часов.

– Через сорок минут взойдет луна, – сказал он. – Пока можно передохнуть.

Красиков, ни слова не говоря, повалился на песок. Сон пришел мгновенно. Проснулся он скоро с недоумением и досадой, – Боровик осторожно потряхивал его за плечо.

– Как? Уже!..

– Надо идти, Вася. Пора.

Луна, большая, приплюснутая, цвета красной меди, повисла над горизонтом.

– Вот он, след. Смотри.

На освещенной луною поверхности плотных песков можно было различить скупо отпечатавшиеся следы.

– Пошли, Вася.

Красиков попытался встать, но тут же со стоном откинулся назад. Глухая, ноющая боль гнездилась в каждом суставе, в каждой мышце.

– Нельзя разве обождать утра?

– В жару мы недалеко уйдем. К тому же, если подует ветер...

Василий вздрогнул: «Если подует ветер...» Ему живо представились струйки песка, обегающие с барханов, заметающие след. Как слаба, однако, как ненадежна единственная ниточка, связывающая их с миром, с жизнью...

– Да, да, пошли, конечно, пошли!

Он поднимается с помощью Боровика, ноги его подкашиваются.

– Как деревянные, – жалуется он.

– Это пройдет, – успокаивает Владимир Степанович. – Пройдет.

И снова идут она за бесконечным, петляющим среди барханов следом. Широко расставляя тяжелые, будто свинцом налитые ноги, потеряв всякое представление о времени, Красиков тщетно борется со сном. Веки его смыкаются сами собой, он спотыкается, падает, поднимается вновь... Но вот, случайно оглянувшись, Василий замечает странные зеленые огоньки позади себя.

– Волки! – пугается он. – Владимир Степанович, волки!..

Боровик вглядывается в темноту. Парные зеленые огоньки замирают.

– Шакалы, – успокаивает он юношу и вдруг, резко взмахнув руками, громко кричит:

– Эге-ге-ей!

Зеленые огоньки исчезают.

– Пошли.

Сонливости как не бывало. Да и силенок будто прибыло. Опасливо оглядываясь, Василий спешит за Боровиком, едва не наступая ему на пятки. Всевозможные рассказы о различных «ужасах пустыни» возникают в памяти. В каждой тени чудится сейчас затаившаяся опасность, в каждом шорохе слышится угроза.

Так бредут они до рассвета.

Когда звезды поблекли и растаяли в забелевшем небе, а на северо-востоке четко обозначилась яркая малиновая полоска, Боровик скомандовал короткий привал.

– Только пятнадцать минут, – предупреждает он.

Василий и не пытается возражать. Странная безучастность овладевает им. Ночные страхи испарились, но ему уже не хочется спать. Опрокинувшись навзничь, он смотрит в высокое, медленно наливающееся голубизною небо. Если б можно было лежать так долго-долго! Он готов даже примириться с чувством голода и жажды, которая опять дает о себе знать. Все это, в сущности, не так уж и страшно. Немного сосет под ложечкой, да побаливают растрескавшиеся губы, когда прикасаешься к ним распухшим, шершавым языком. Пустяки. Главное – покой! Если б можно было лежать так...

– Пошли, Вася.

Красиков без ропота поднимается. «Пошли»... Сколько раз уже слышал он это слово! Тысячу? Миллион?

Кругом пески, только пески, без конца и края. Песчаные волны убегают к горизонту. А там выплывает уже над краем пустыни слепяще лучистый диск.

Боровик идет как заведенный. Странно, откуда столько силы у старика? Впрочем, ничего особенного – привычка. Будь у него, Эдика, время потренироваться, сто очков вперед дал бы своему «патрону». Он, Эдик... Хотя, теперь он Василий, Вася. И обращаются к нему на ты... Не слишком ли много позволяет себе старый гриб? Впрочем, «патрон» – молодчина, нельзя отрицать этого. С таким не пропадешь. Они выберутся, обязательно выберутся, просто смешно было бы остаться здесь, в песках. До колодца, наверно, совсем уже недалеко, ведь они шли всю ночь... А старик, между прочим, прав – идти становится все тяжелее. Еще недавно воздух был прохладен, а сейчас... Какая жарища! И жажда! Кто это сказал – пустяк? Как колет в горле! И язык... Он распух, отяжелел. Что за муки... Сейчас бы – каплю воды. Одну только каплю! Неужели не осталось во фляжке? Не может быть, если потрясти как следует...

Владимир Степанович обернулся. Красиков, сидя на песке, смотрел на него безумными глазами.

– Каплю! Одну только каплю!..

Заметив невдалеке куст саксаула, Боровик, ни слова не говоря, направился гуда.

– Нету?.. Не верю! Не может быть!

Боровик вздохнул. Да, если б было хотя полфляжки. Тогда бы он поручился за исход. А сейчас... Продержатся ли они до вечера? И хватит ли сил потом продолжить путь? Он и сам еле на ногах стоит. А сколько еще осталось до колодца? Вчера он был как во сне... Меткий удар, что и говорить! Сразу видна опытная рука.

С хрустом ломаются ветки саксаула. Скорее, скорее, бедняга совсем раскис. Выдержит ли до вечера? Во всяком случае, если завтра к утру не выйдут они к колодцу, все будет кончено. Это определенно...

Наконец, сооруженный на скорую руку шалаш готов. Вернее, это даже не шалаш – так, небольшое укрытие от солнца. Владимир Степанович накидывает сверху свой серенький пиджачок. Узорчатая тень на песке густеет. Отлично, здесь можно отлежаться, пока не спадет жара.

– Пошли, Вася.

Опять «пошли»? Когда ж прекратится эта пытка! И неужели действительно нет ни глотка воды!..

Опираясь на Боровика, Василий бредет к укрытию. Песчаные волны приплясывают вокруг. В глазах темнеет, он чувствует легкий приступ тошноты.

– Вот так. Ложись и спи. Понял? Сейчас надо спать.

Владимир Степанович и сам устраивается рядом. Спать, только спать. Сберегать силы. Предстоящая ночь будет решающей. Они должны выйти, они выйдут к колодцу. Если только не поднимется ветер, не занесет следы.

В полдень Владимир Степанович проснулся, с тревогою выглянул из шалаша. Солнце стояло в зените, пески плавились и блестели, источая невыносимый зной. Но кругом было тихо. Тихо-тихо, только Красиков стонал и бормотал в тяжелом забытьи. Передвинув пиджак, чтобы тень снова легла на голову Васи, Боровик вернулся под навес. Но заснуть он был уже не в состоянии. Мучила жажда. Верный своей привычке не злоупотреблять водой в пустыне, Владимир Степанович сделал всего несколько глотков накануне утром. С тех пор прошло более тридцати часов!

– Тону!.. Спасите!.. – внезапно забормотал Красиков.

Боровик с сочувствием покосился на юношу. Водяная галлюцинация, дело обычное. Сейчас бедняге мерещатся водопады и дворники со шлангами, тележки сатураторшиц и тропические ливни... Эх, Вася, Вася! Если б ты оставил вчера полфляжки! Глоток утром, другой – вечером, после захода солнца. Так можно продержаться долго. Даже странно, что предатель-проводник не учел этого. Очень, очень странно.

Когда жара начала спадать, Василий понемногу пришел в себя. Он выполз из укрытия и прихрамывая подошел к Боровику, присевшему на песчаный холмик.

– Жмут, спасу нет, – пожаловался он, кивая на свои щегольские сапожки.

– Сними, – посоветовал Владимир Степанович.

– Как? Босиком! – ужаснулся Красиков.

– Сегодняшний переход будет много тяжелее, – предупредил Боровик. – Нельзя задерживаться ни минуты. А ведь ты сейчас не способен и шага сделать.

Солнце клонилось к горизонту. Тени, длинные и четкие, ложились на песок. Они рождались повсюду: от холмов и холмиков, от кустов, даже от тоненьких, высохших былинок... Василий вспомнил зеленые огоньки, загоравшиеся во мраке.

Да, выхода не было. Кривясь и морщась от боли, Красиков стащил сапоги, остался в одних носках.

– Куда же их? – растерянно глядя на сапоги, спросил он.