- 2 -

Гагг совсем не был страшен. Огромный мужчина непонятного возраста, его скуластое лицо еле-еле закрывала редкая борода, хотя сама по себе, она была длинной. И что еще отметил Михаил, его голова была в два раза, если не в три, больше, чем у Муравьева. Зубы были черными, ломанными, больше о них ничего он сказать не мог, так как нижняя губы была только на чуть-чуть опущена.

Ладонь этого человека-великана была в несколько раз больше ладони Михаила. Ноготь на большом пальце правой ладони был раздроблен и врос в подушечку пальца. Грудь человека, прикрытая шкурой оленя или лося, была пропитана кровью. Это сюда Жека выстрелил в Гагга, когда тот набросился на него. Но лесной человек все же дотянулся до шеи Сваловского телохранителя и сломал ее.

- Витя, кто это? - прошептал Михаил.

- Это тот, из-за кого я здесь жил, - не поднимая головы, тихо сказал тот. - Лет двадцать назад мне его передал один егерь. Непонятно, как этот человечище здесь оказался. Настоящий Маугли, только рост у него необычный, около трех метров, немой, и звали его Гагг. Этот звук он мог услышать с большого расстояния.

А та землянка, которую ты назвал берлогой, была сделана для него. Он зимой в ней спал, как медведь, просыпался в марте-апреле, когда было тепло. А кожа безволосая, смотри. Вот такие вот дела, Мишенька.

- Так, это и есть Хромая белка?

- Нет, это есть Гагг.

- Это я его видел тогда ночью, когда Кузьма меня привел к тебе?

- Выходит, да. И то сломанное дерево, и разорванный на части медведь, все это его дело. Он нас с тобой охранял, но боялся, что ты со мной можешь что-то сделать.

- Кто он? Получеловек или полумедведь?

- Это теперь роли не играет, Мишенька.

- Та землянка, на сопке, была его берлогой? - поинтересовался Степнов, осматривая скулы Гагга. - По своему очертанию они не человеческие и не медвежьи, - он смахнул со лба лесного человека упавший лист.

- То была его берлога.

- Догадался, - шепча, закивал головой Михаил.

- Я ему постоянно набивал ее еловыми ветвями и подтапливал ее через день с другой стороны.

- Там, где Амп прятался?

- Ладно, - поднялся Муравьев, - хватит разговоров, давай похороним их. И на будущее, Мишенька, если не хочешь, чтобы тебя посчитали психом, помалкивай об этом всем. Сваловским ребятам ты поперек горла итак стоишь. На тебя их гибель могут списать.

- Все может быть, Виктор Егорович. Только теперь, когда я все узнал, я им не спущу. Каждого по-тихому убирать буду.

- Грех на себя не бери, Мишенька.

- Вот, вот, чуть что, подставляй другую щеку, да, Виктор Егорович? Нет, время пришло собирать камни. Жаль, что не я разобрался с Длинным и Зиной, как и с этим, - Михаил указал подбородком на висевшего головой вниз бородача. - А с Жекой я бы не справился, у него реакция, как у кошки, хотя на вид такой увалень.

- Ладно, Мишенька, времени у нас мало, скоро должен прибыть сам Карабас Барабас.

- Я не верю в то, что он верит тебе, Виктор Егорович, в твоего шамана и его силу. Ты же выдумал все, признайся.

- Думай, как хочешь, - Муравьев накрыл большим куском сосновой коры лицо Гагга. - Эх, говорил же тебе, Гагг, чтобы не лез ты в это дело, а ты, как собака, вроде глазами все понимаешь, когда тебе говорят, а на самом деле - ничего.

- У нас лопаты нет.

- А-аа-а, - не понял слов Михаила Муравьев.

- Говорю, что у нас даже лопаты нет, чтобы яму им выкопать.

- А-а-а, - закивал головой Муравьев. - Ничего, сейчас Свалова к Хромой Белке отведу и пойдем к избе, там несколько лопат и топор есть.

- Ну, ну.

- Что? - посмотрел на Степнова Виктор. И, осматриваясь по сторонам, прислушиваясь к чему-то, прошептал. - Идет.

- Кто? - не понял Михаил.

Туман, поднимающийся белой дымкой с болота, стал закрывать траву, воду. Дрожь земли, рябь в воде под ногами. Воздух стал каким-то мягким, который, втягивая в себя, ощущаешь, как это трудно сделать, словно он приклеен к какой-то кисейной стенке. И вакуум отрывает тебя от земли, бросает в прозрачную сферу, в ее невесомость.

- Что это?

Михаил с дрожью, еще не понимая, в каком он состоянии находится сейчас, посмотрел на Виктора, а тот, тот был совсем рядом, только он - не Виктор, а старый-престарый человек, с глубокими морщинами. Его чайная кожа свисала со скул и капала, оставляя после себя пустоту на лице. И, буквально, за несколько десятков секунд он, словно ледяная фигура, стек в туман...

- 3 -

Знобило. Пытаясь натянуть на себя одеяло, Михаил с силой хватался за него. Но оно не поддавалось. Открыв глаза, икнул. Оказывается, он лежит не в постели и не в доме, а в лесу, на земле, в тумане. Вся одежда на нем мокрая, с нее, как с лица, стекает вода, а воздух светло-серый. Это, наверное, из-за тумана.

- Ну, что, Мишенька? - нависла над ним голова Муравьева.

- Я болен?

- Нет, вроде. Но всю ночь бредил.

- Да? Я з-за-м-мерз!

- Сейчас горячего чаю и бульона попьешь, и все будет нормально, - похлопал Михаила по плечу Муравьев. - Давай, давай, вставай.

Горячая кружка чая, сдавленная в дрожащих ладонях Михаила, совсем их не обжигала, только - губы. Припав к ней, он потихонечку вдыхал в себя горячий чай, который, попадая в носоглотку, вливался теплом в бронхи и легкие, растворяя своим теплом лед.

Сделав небольшой глоток чая, Михаил почувствовал, что у него совсем другой, какой-то необычный вкус, мясной, горьковато-солоноватый. Значит, это бульон. И вместо того, чтобы сделать еще один глоток, замер, ожидая чего-то. Но оно еще не набрало своей силы и ожидало повторения. Чего? Глотка чаю или вдоха?

Сделав еще один глоток, Михаил снова замер. Но и этого было еще мало, и только после еще нескольких, сделанных им глотков, он, наконец, почувствовал, как эта теплая сила стала подниматься вверх, по его артериям в подлобную и височную часть головы, растапливая в ней ледяную корку.

Вторая кружка бульона была очень кстати. Каждый его глоток рождал в теле Степнова новые и новые силы, не только толкая согревающуюся кровь по артериям и венам, в органы и мышцы, включая мозговую деятельность.

Сколько на это ушло времени, не думалось. В сознании этим мыслям не было места, как другим, вызывавшим в нем удивление. Они сидели с Виктором не на болотном островке, а на небольшой полянке, покрытой зеленым мхом.

- А, где же Жека, бородач, Гагг?

Но Виктор не слышал его. Лицо у него постарело за эту ночь. Кожа стала какой-то темно-коричневой, напоминавшей чай из березовой и сосновой коры с добавленными в этот настой белым мхом и глиной. Такой чай они делали в детстве, когда играли с девчонками во взрослых.

- Виктор? Витя-я! - позвал Муравьева Михаил.

- Пей, скоро в дорогу. У нас, надеюсь, осталась последняя ненужная встреча.

- Со Сваловым?

- Поешь мяса, силы нужны.

- Витя, Витя, а Гагг?

- Ты всю ночь кричал его имя? Кто он? - Муравьев посмотрел на Степнова.

- Сон? Все это было сном? - поставив на мох пустую кружку, Михаил, укутавшись в свою куртку, лег на еловые ветки, разостланные под ним. Теперь он не хотел смотреть на Виктора, этого лгуна. Да, он догадывался, что этот человек постоянно подсыпал ему что-то в чай или в шулюм.

"...Это был или какой-то наркотик, или какая-то другая грибная или травяная отрава, которая вводила мое сознание в какую-то непонятную, колдовскую субстанцию восприятий того, что в человеческом понимании сказочно, - торопились вперед мысли, которые Михаил с трудом сдерживал, чтобы они давали находить какой-нибудь правдивый ответ на возникающие вопросы. - Белка не может становиться ростом с собаку и превращаться в старика. Как и то, что старик, хлипкий, физически неразвитый человек, ну, не может прыгать по веткам деревьев и превращаться в сову... Глупости.

А кто же тогда разжевал до кашицы рыбину? Ну, ладно, это могло сделать и крупное животное, вернее, его желудок. А кто тогда порвал на части медведя? Только великан, как тот самый Гагг, метра под три-четыре ростом, с ладонями размером с совковую лопату. Я же видел его, я смахивал с его лба листья... И кровь, черно-красную, вытекающую из его разорванного пулей Жэки горла и груди. Или это все - новое колдовство Муравьева? Нет, нет. Он сейчас мне тоже что-то подсыпал, когда я спал или был без сознания.