Беатрис явно что-то скрывала, кроме того, здесь был замешан Эстебан. Это вновь вызывало глухой гнев и желание во что бы то ни стало добиться от жены ответа. А затем дон Мигель вспоминал, с каким отвращением она смотрела на него, и лишь криво усмехался.

Не совершил ли он самую ужасную ошибку в своей жизни, позволив бешеной ревности взять над собой верх? Он все чаще задумывался об этом. Вероятно, поэтому тяжелая усталость все сильнее охватывала его, а доселе привычные неудобства морских походов начали тяготить.

Сердечный приступ беспощадно напомнил ему о быстротечности отпущенного смертным времени и о поздней осени его собственной жизни, и еще сильнее поколебал представления де Эспиносы о том, что он должен, а что — нет. Он прятал под иронией свою тоску. И подавлял желание прижаться губами к нежным рукам жены.

В феврале, отправляясь в очередное плавание, дон Мигель взял кинжал с собой и однажды вечером, поддавшись порыву, швырнул его за борт. Закатное солнце кроваво сверкнуло на золотой насечке клинка, а затем тот исчез в бурных зеленоватых водах Атлантики. На краткий миг де Эспиноса ощутил покой. Но... Сможет ли когда-нибудь Беатрис простить его?

***

Де Эспиноса вернулся в последний день февраля, с утренним приливом. Именно в этот день Беатрис твердо решила успокоиться и не пошла на мол. В доме поднялась обычная суета, а молодая женщина при виде мужа внезапно ощутила радость. Ей пришлось даже побороть порыв подскочить к нему, как она, бывало, делала в Санто-Доминго, не обращая особого внимания на приличия. Дон Мигель внимательно посмотрел на нее и поклонился, а Беатрис кольнуло нечто, сродни разочарованию, — он не дотронулся до ее руки.

— Все ли... было благополучно, дон Мигель?

Она многократно задавала этот вопрос, но сейчас ее голос дрогнул.

— Благодарю вас, более чем, — улыбнувшись уголками губ, ответил де Эспиноса.

— Я волновалась, — сама не зная, почему, призналась она, — вас так долго не было...

Взгляд дона Мигеля стал пытливым, словно он желал проникнуть ей в самую душу.

— Моряку всегда отрадно, когда его ждут дома, — помолчав, проговорил он и еще раз поклонился жене.

Смущенная Беатрис потупилась и больше ничего не сказала.

За обедом она украдкой рассматривала де Эспинозу. Его лицо покрывал легкий загар, и в целом он не выглядел утомленным. Болезнь отступила, и Беатрис надеялась, что на достаточно долгий срок.

Дон Мигель же, напротив, в открытую изучал ее, и когда их глаза встречались, Беатрис быстро отводила взгляд, с досадой чувствуя, как кровь приливает к ее щекам. Впрочем, это не мешало им вести беседу — впервые за многие месяцы, и она даже несколько раз рассмеялась, когда муж поведал ей забавные эпизоды плавания.

После обеда Рамона увела детей посмотреть на последнее представление бродячих артистов перед началом Великого поста, а Беатрис ушла на кухню: она хотела приготовить для мужа вино с корнями Астрагалиуса, оказывающего укрепляющее действие. Пока корни настаивались в горячей воде, она поболтала немного с Маргаритой и отдала распоряжения насчет ужина. Выждав положенное время, она перелила настойку в кубок с вином, затем добавила туда ложку меда.

Осторожно неся поднос с кубком, Беатрис поднялась на второй этаж. Она полагала, что де Эспиноза в своем кабинете, служившем так же хранилищем для тех книг, с которыми ее мужу было трудно расстаться. Этот дом значительно уступал размерами их особняку в Санто-Доминго, и казался ей гораздо уютнее.

«Вот если бы только зима не была такой холодной!» — тут же вздохнула Беатрис.

Дон Мигель действительно был в кабинете, он с некоторым удивлением посмотрел на вошедшую жену.

— Уж не очередное ли зелье по рецепту отца Кристиана в этом кубке?

— Нет, это рецепт монахинь из Ла Романы, — с обманчивой кротостью ответила Беатрис.

— Я прекрасно себя чувствую, — поспешил уверить ее де Эспиноза, косясь на кубок, — Ваши отвратительные травяные отвары тем не менее подняли меня на ноги. Так что нет никакой необходимости...

Беатрис поставила поднос на стол и улыбнулась: ее начал забавлять этот спор:

— Дон Мигель, на этот раз вкус достаточно приятный.

— Верится с трудом, — Он не собирался уступать так быстро. — Откуда вам знать, какого вкуса это... этот напиток?

— Чтобы у вас не оставалось сомнений, я... попробую его, — Беатрис поднесла к губам кубок и отхлебнула настойку.

Дон Мигель уставился на алые от вина губы жены. Ему в голову пришла простая, и в то же время приводящая его в отчаяние мысль: он был бы рад пить с ее губ худшую горечь, чем намешанную в том чертовом пойле, которым она потчевала его долгих две недели!

— Хорошо, — криво усмехнулся он, с трудом отрывая взгляд от ее лица. — Давайте ваше... э-э-э лекарство.

Напиток оказался приятным, горько-сладким, с пряными нотками и почти понравился ему.

Беатрис молча стояла рядом с креслом, ожидая, когда муж допьет вино.

— Вы как будто опасаетесь, что я выплесну вино в окно, — не удержался он от иронии.

«И в самом деле, кто-то из слуг уберет кубок, почему я не ухожу...» — подумала она, но вслух сказала:

— Возможно, вам понадобится вода, чтобы перебить плохой вкус. И это даже не лекарство, астрагалиус поддержит ваши силы.

— Право, вы так заботливы, что я начинаю думать... — пробормотал де Эспиноса и нахмурился.

— Что… думать? — с забившимся сердцем спросила Беатрис.

— Ничего, донья Беатрис, — поставив пустой кубок на стол, он отвернулся к окну.

Беатрис смотрела на резко очерченный профиль Мигеля, суровую складку у губ, обильно посеребренные сединой волосы, и осознание его гордого одиночества и неизбывной боли вдруг нахлынуло на нее. И тогда ее сердце затопила нежность к мужу.

— Мигель, — прошептала она, затем наклонилась к нему, и, взяв его лицо в свои ладони, мягко повернула к себе: — Мигель...

В его глазах было изумление, кажется, он хотел что-то сказать... или, может, отстраниться? Но Беатрис уже тянулась к его твердо сжатым губам. И прильнув к ним своими, вновь ощутив их вкус, она больше не думала ни о чем.

Де Эспиноса развернулся к ней, его руки осторожно коснулись ее плеч, затем он притянул жену к себе. Он не хотел задаваться вопросом — почему после стольких месяцев отторжения, она снова рядом, он просто наслаждался ее близостью. Беатрис опустилась на колени мужа, обвивая руками его шею, и де Эспиноса судорожно вздохнул, прикрывая глаза: Беатрис, его драгоценная жена, вернулась к нему!

— Я не мог и надеяться... что это еще возможно между нами... — прошептал он едва слышно, гладя Беатрис по спине.