— Я поверю, что вы правы, если услышу, что они действительно соглашаются на компромисс — именно теперь, когда большинство у них.
— Я позабочусь, чтобы собрание состоялось, — успокоил Брауна Кристл. — Это можно устроить. Они пойдут на компромисс, вот увидите…
После ленча ко мне поднялся Рой. Мы условились повидаться с Геем в четыре часа, когда он пьет свой чай, потому что старик вот уже сорок лет планировал время, целиком подчиняясь расписанию трапез, и с полудня до чая спал — так что нам надо было выходить из колледжа не раньше трех.
Я скрывал от Брауна и Кристла, что мы собираемся поговорить с Геем. Кристл сейчас добивался компромисса, и сообщать ему о наших планах было небезопасно. Пока положение Джего не упрочилось, он едва ли стал бы помогать нам — скорее, наоборот.
— Именно, — сказал Рой. — Он поразительно напористый человек. Если б он защищал интересы Джего так же рьяно, как вытрясал пожертвование из сэра Хораса, то мы бы уже давно положили Кроуфорда на обе лопатки.
Мы разговорились о людях, влияющих на общественную жизнь. Нас обоих удивляло, что целеустремленность — целеустремленность в сочетании с упорством и настойчивостью — неизменно оказывается в наши дни эффективней, чем изощренная и хитроумная искусность. Искусность и проницательность способствовали, конечно, достижению цели, однако, наблюдая за общественной жизнью, человек приходил к банальной, но неопровержимой мысли, что самыми ценными союзниками становятся те люди, которые, безусловно, верят в его правоту. Артур Браун был изобретательным и мудрым политиком, но он превратился в лидера нашей партии и самого надежного сторонника Джего именно потому, что решительно, настойчиво и, в отличие от нас, безоговорочно считал Джего наиболее достойным кандидатом в ректоры. А кроуфордовская партия, которая до недавних пор проигрывала нашей, держалась на Деспарде, Винслоу и Гетлифе, безусловно веривших, что ректором должен стать Кроуфорд. Кроуфорду повезло больше, чем Джего, потому что Кристл, в принципе не менее целеустремленный, чем его противники, на этот раз с самого начала сомневался в своей правоте.
Нашу беседу прервал стук в дверь, и на пороге моей гостиной появилась миссис Джего.
— Я заходила к Рою… Мне надо было кого-то найти… — с запинкой проговорила она и разрыдалась. Я посадил ее в кресло у камина, но ей никак не удавалось успокоиться — склонив голову на подлокотник, она рыдала громко, горестно, не таясь, и ее крупное тело сотрясалось от задышливых, захлебных всхлипываний.
Мы с Роем переглянулись и, не сказав друг другу ни слова, решили несколько минут переждать. Когда она немного успокоилась, но все еще продолжала плакать, я погладил ее по руке и спросил:
— Миссис Джего, дорогая, что случилось?
— Мистер Элиот, я должна извиниться за эту неуместную сцену, — проговорила она, пытаясь держаться с достоинством и явно подражая леди Мюриэл, — но не выдержала и снова разрыдалась.
— Скажите же нам, что случилось, — повторил я.
Она снова попыталась говорить с достоинством — и опять не выдержала.
— Они сказали… они сказали, что меня нельзя подпускать к Резиденции, — всхлипывая, пролепетала она.
— Элис, о чем вы говорите? — вмешался Рой.
— Они меня ненавидят. Все ненавидят. Да и вы… — она выпрямилась в кресле и, не вытирая блестевших на щеках слез, посмотрела на Роя —… и вы меня тоже иногда ненавидите.
— Что за глупости!
— Я вовсе не такая дура, как вам кажется! — Она вынула из-за корсажа листок бумаги. Я взял его и прочитал. Рой из-за моего плеча — тоже. Это была листовка Найтингейла.
— Видите? Видите? Разве я не права? — всхлипнула миссис Джего. — Я знаю — я уродливая истеричка! Я знаю — я никому не нужна! Но я не такая дура, как вы думаете. Скажите мне правду! Скажите мне правду, а то я решу, что вы меня тоже ненавидите!
— Мы вас любим, Элис. И вы прекрасно это знаете. Успокойтесь, и я вам все объясню.
Рой говорил ласково, дружелюбно и немного ворчливо. Она вытерла глаза и притихла.
— Эту бумажонку действительно написали ненавистники, — сказал Рой. — Один или два злобных интригана хотят во что бы то ни стало прокатить Пола. Для этого они используют вас. А раньше использовали меня.
Она вскинула на него глаза, и он мягко добавил:
— Вам незачем тревожиться, Элис.
— Как же мне не тревожиться? — В ее тоне слышалось страдание, но он не был истеричным.
— Скажите, миссис Джего, как к вам попала эта бумажонка? — спросил я. — Ее обронил дома Пол?
— Пол? — переспросила она. — Неужели вы не понимаете, что он слишком бережно ко мне относится, чтобы обронить дома такую бумажку? Нет-нет, она была прислана с таким расчетом, чтобы ее получила именно я.
— Бедняжка, — пробормотал Рой.
— Ее наверняка послал сам Найтингейл, — сказал я. — Интересно мне узнать — на что он надеется?
— Он надеется, — с неожиданной проницательностью предположила миссис Джего, — что я прочитаю ее и натворю каких-нибудь глупостей.
— Вполне возможно, что он сделал это просто по злобе, — заметил Рой.
— Нет-нет, они используют меня, чтобы прокатить Пола! Только через меня они и могут его уязвить — в самом деле могут, и вы прекрасно это знаете! — воскликнула миссис Джего. — Они понимают, что Пола обязательно изберут — вот им и нужен скандал, чтобы прокатить его. — Тут мы с Роем сообразили, что она еще не слышала о последних событиях. — Я прекрасная мишень для их нападок, верно? И до меня дошел еще один слух — они нарочно так устроили, чтобы я об этом узнала, — мне передали, что меня и дальше будут травить. Они рассчитывают запугать меня. Мне сказали, что эта записка — только начало. Им хочется, чтобы я уговорила Пола снять свою кандидатуру.
— Н-да, тут кто угодно напугается, — проворчал Рой.
— Я так и вижу, как они обо мне судачат! — воскликнула миссис Джего. — Я вся извелась. Я не знала, что мне делать. Я убежала из дому, а теперь и сама не понимаю, почему пришла к вам…
Мне было не совсем ясно, что же все-таки произошло. Она получила листовку — но послал ли ее сам Найтингейл? До нее дошли какие-то слухи — но правильно ли она их поняла? Не ошиблась ли?.. Теперь она говорила спокойно, горестно и просто:
— Я так испугалась, Рой. Я и сейчас еще боюсь. Плохая из меня вышла жена для Пола. Я всегда ему мешала. Я пыталась измениться, да ничего у меня не получилось. Я знаю, что веду себя ужасно — и ничего не могу с собой поделать. Но я никогда не мешала ему так, как сейчас. Разве я могла подумать, что из-за меня его не выберут ректором? Как же я это вынесу, как я после этого смогу здесь жить?
— А вы подумайте о Поле, — посоветовал ей Рой.
— Да, но я не могу не думать и о самой себе! — воскликнула миссис Джего. — Каково мне будет видеть, что в Резиденцию вселяется кто-то другой? Вы, конечно, считаете, что я не должна думать о себе — но каково мне будет слушать их разговоры про меня?
— Этого не случится, поверьте мне, — сказал я.
— Это обязательно случится!
— А если и случится, вам не следует обращать на это внимания.
— Вы думаете, я не знаю, что они про меня скажут? — воскликнула миссис Джего. — Они скажут, что я недостойна Пола. И вместо того чтобы помогать ему, выставляла себя дурой перед другими мужчинами. А главное, они будут правы — вот что ужасно! Хотя никому не нужна такая женщина, как я. — Она улыбнулась — грустно, наивно и кокетливо. — А знаете, Рой, я вполне могла наделать с вами глупостей.
— Вам хотелось, чтобы Пол любил вас еще сильнее, — сказал Рой. — Вы не очень-то верили в его любовь, правда? Но он вас любит, очень любит.
— Неужели он еще может меня любить?
— Да ведь и вы его очень любите, — усмехнувшись сказал Рой.
— Я всегда была недостойна Пола! — воскликнула она.
Ее терзало разочарование, горечь стыда и недовольство собой — какие слова могли принести ей облегчение? С наивным чванством готовилась она к жизни в Резиденции — неудержимо хвасталась, планировала званые обеды, писала о своих замыслах родителям… Каково же ей было лишиться всего этого? Джего, видимо, не рассказывал жене о возникших осложнениях. Так каково же ей было лишиться всего этого из-за собственного безрассудства? Ее мучил стыд. Она «выставляла себя дурой», и теперь ей надо было за это расплачиваться. Но она была слишком наивна, чтобы по-настоящему ощущать свою вину. Ей было стыдно, она ненавидела себя только из-за того, что люди дурно отзывались о ней. Она никогда не верила, что ее можно любить, и от постоянного самоистязания превратилась в злобную мегеру. А сейчас она чувствовала себя затравленной, одинокой, потерянной и нелюбимой. Неужели Пол только из жалости притворялся все эти годы, что любит ее? Да, ей казалось, что так оно и было — несмотря на его пылкую и очевидную преданность.
