Он сострадал жене, но при этом страдал и сам. Страдал, когда ему приходилось извиняться за ее поведение; мучительно, злобно страдал, думая, что его называют за глаза «бедный Джего». Однако он с радостью нес бы свой крест, будь его жена хоть немного счастливее. Даже и сейчас, после двадцати пяти лет совместной жизни, он, не задумываясь, поступился бы ради нее — но только ради нее — своей гордостью, если бы ей стало от этого лучше. Сказал же он в день медицинского обследования ректора: «Ведь беды наших любимых часто причиняют нам самые горькие мучения».

Войдя в гостиную, он первым делом обратился к жене:

— Ради бога, прости меня, дорогая, за то, что мне пришлось задержаться! Я знаю, ты читала…

— Не надо извиняться, Пол, — высокомерно перебила она мужа. И тотчас воскликнула: — Но вот господину декану, господину наставнику и мистеру Элиоту пришлось просидеть со мной целых полчаса!

— Ну, если их ждут в этом триместре только такие огорчения, то им можно просто позавидовать, — сказал Джего.

— Они вовсе не хотят мучиться из-за эгоизма чьих-то родителей…

Джего деликатно увел разговор в сторону, чтобы его жена смогла показать себя с наилучшей стороны. Не упомянула ли она про книгу, которую сейчас читает? Почему ей не захотелось поделиться с нами теми интереснейшими наблюдениями, о которых она рассказывала ему за чаем?..

Через несколько минут Кристл сказал:

— Надеюсь, вы простите нас, миссис Джего, если мы уведем вашего мужа в кабинет? Нам нужно обсудить с ним одно неотложное дело.

— О, вы вовсе не обязаны обращать на меня внимание, — раздраженно ответила она.

Разумеется, мы не были обязаны обсуждать дела колледжа при чьей-нибудь жене, будь то хоть сама леди Мюриэл. Но когда мы уходили, я глянул на миссис Джего и понял, что она прибавила к своей коллекции еще одно оскорбление. Джего наверняка предстояло услышать: «Они просто хотели показать, что я тут лишняя!»

В кабинете Джего сел за свой большой письменный стол, предназначенный для занятий со студентами. Стол был завален служебными письмами, экземплярами университетской газеты, копиями Устава и папками с делами студентов. Откашлявшись, Кристл проговорил:

— Мы пришли, чтобы задать вам один вопрос, Джего. Как вы отнесетесь к выдвижению вашей кандидатуры на должность ректора?

Джего вздохнул.

— Прежде всего я хочу сказать, — ответил он, — что очень вам благодарен. Уже то, что вы заговорили об этом, — большая честь для меня. Я глубоко тронут вашим вниманием.

Он оглядел нас с благодарной улыбкой.

— И особенно я тронут, если так можно выразиться, доверием Элиота. С вами-то мы старые друзья, однокашники, и меня уже давно не удивляет ваша доброта ко мне. Но вы не можете представить себе, Элиот, — теперь он обращался только ко мне, — как я польщен доверием человека, пришедшего в колледж недавно и совсем из другого мира. Я вам очень благодарен, Элиот.

И мои колебания только усилили его сегодняшнюю радость, подумал я. Мы не очень-то высоко ценим преданных и надежных приверженцев.

— У нас составилось ядро будущей партии ваших сторонников, — с холодком сказал Кристл, — поэтому-то мы и пришли к вам.

— Но мы должны предупредить вас, — вмешался Браун, — что не знаем мнения большинства. Однако, с другой стороны, у нас есть, как мне кажется, право сказать вам, что думают о будущих выборах по крайней мере еще два человека. Во-первых, Калверт — он прямо просил передать, что собирается голосовать за вас; а во-вторых, Найтингейл — он не уполномочивал меня давать обещаний, но, скорей всего, он вас тоже поддержит.

— Я совершенно уверен в этом, — вставил Кристл.

— Рой Калверт, — воскликнул Джего, — как это мило с его стороны! Но Найтингейл — вот уж от кого я не ожидал поддержки, решительно не ожидал.

— Мы и сами немного удивились, — сказал Браун и спокойно продолжил: — Не считая нынешнего ректора, нас в колледже тринадцать человек. Если исключить вас и предположить, что будет выдвинута еще одна кандидатура, то останется одиннадцать выборщиков. Чтобы пройти в ректоры, надо получить абсолютное большинство голосов, то есть семь. Лично мне кажется, что ядро в пять человек — это очень неплохо для начала. Как бы то ни было, ничего более определенного мы пообещать вам сегодня не можем, и, если вы откажетесь выставить свою кандидатуру, это будет огорчительно, но вполне понятно.

Джего положил руки на стол и принагнулся вперед.

— Я, по-моему, говорил вам, в разное время каждому из вас, что мне даже в голову не приходила мысль о ректорстве. Мне и сейчас еще трудно об этом думать. Но когда стало ясно, что нам придется выбирать нового руководителя, я поневоле об этом задумался — и думал, так сказать, до изнеможения. Я мучительно спрашивал себя — следует ли мне соглашаться на выдвижение моей кандидатуры, хочу ли я стать ректором и, наконец, справлюсь ли я с этой работой? За последнюю неделю я не спал несколько ночей подряд, пытаясь честно ответить на эти очень трудные вопросы. И по крайней мере на один из них я ответил себе совершенно определенно, так что уверенность не покидала меня даже под утро — вам, я думаю, тоже знакомы эти страшные предрассветные часы после бессонной ночи, когда вся ваша жизнь представляется вам ненужной и бесцельной. Так вот, скажу вам без лишней скромности, как близким друзьям: я уверен, что справлюсь с этой работой. Справлюсь лучше, чем кто-нибудь другой в нашем колледже. А поэтому, если вы действительно хотите выдвинуть мою кандидатуру, то у меня просто нет выбора.

— Очень рад, что вы так решили, Джего, — сказал Кристл.

— Замечательное решение, — поддержал друга Браун.

— Что же касается предвыборной кампании, — радостно улыбнувшись, заговорил опять Джего, — то я спокойно вверяю вам свою судьбу и нисколько не сомневаюсь, что таких надежных сторонников не было ни у кого из прежних ректоров.

Теперь разговор повел Кристл.

— У вас будут и противники, — сказал он.

— Вы думаете, меня это беспокоит? — спросил Джего.

— Не знаю, как вас, а нас вот беспокоит, — резко ответил ему Кристл. — Да иначе и быть не может — ведь мы берем на себя немалую ответственность. Среди ваших противников будут очень серьезные люди. Очень влиятельные. Они могут устроить вам настоящую обструкцию.

— Кого же вы имеете в виду? — поинтересовался Джего, все еще радостно взволнованный.

— Я пока не задумывался над этим, — ответил Кристл. — Но кое-кого можно назвать и не задумываясь. Винслоу, например. Старика Деспарда…

— Кроуфорда, — добавил Браун, — если его тоже не выдвинут на этот пост.

— Вряд ли можно говорить о беспристрастности Кроуфорда, — сказал Джего. — А Винслоу и Деспард… что ж, такие противники меня нисколько не огорчат. Они ведь просто озлобленные старики.

— Может быть, и старики, — сказал Кристл, — да при этом весьма влиятельные. И весьма энергичные: сидеть сложа руки и дожидаться, когда вас выберут в ректоры, они наверняка не станут. Мы, конечно, постараемся их нейтрализовать. У нас, как мне кажется, есть все основания рассчитывать на победу. Но предупреждаю вас — легкой победы не ждите!

— Спасибо, Кристл, спасибо, — весело, дружелюбно и покладисто воскликнул Джего. — Правильно, не давайте мне заноситься. Но меня все-таки очень радует, что нас поддерживает молодежь. Разве можно сравнить этих двух дряхлых воителей, Винслоу и Деспарда, с Элиотом и Калвертом? Если за нами пойдет молодежь, нам многое удастся сделать. Мы преобразуем наш колледж! Он прогремит на весь университет!

— Нам нужны средства, — осторожно сказал Кристл, но было заметно, что и он увлекся. — С нашим капиталом не очень-то размахнешься. Вот если нам удастся получить деньги…

— У вас впечатляющие планы, — перебив Кристла, обратился к Джего Браун. — Но я на вашем месте не стал бы о них пока распространяться. Люди могут заподозрить, что вы слишком честолюбивы. Нам незачем будить в них такие подозрения. И незачем вооружать наших противников — а ваша чрезмерная откровенность может дать им в руки действенное оружие.