Вообще же в исторической литературе оценка М. фон Оппенхайма и его роли в истории Первой мировой войны, в первую очередь в восточном направлении германской дипломатии и политики, можно сказать, полярны. Для одних он является фактически основным проводником немецкой военной политики по отношению к колониальным народам, её олицетворением и главной фигурой[49]. Анализируя текст меморандума М. фон Оппенхайма, историк Штефан Кройцер обнаруживает в подходе немецкого дипломата «на удивление свободные размышления», что, на его взгляд, даёт возможность дифференцированной оценки. «В своём сочинении Макс фон Оппенхайм неожиданно свободно выступает за суверенитет Востока от чуждой европейской опеки. Восстания на Востоке должны были не только ослабить противников Германии, а в первую очередь привести весь мир Востока к независимости. А панисламистское восстание в воинственном одеянии „священной войны“ должно было раз и навсегда покончить с империалистическим господством Антанты от Магриба до Гиндукуша», – так своеобразно оценивает значение проекта «революционизации» Ш. Кройцер[50].
Для других же историков роль М. фон Оппенхайма в восточной дипломатии Германии до и в период Первой мировой войны была не слишком значительна[51].
Некоторые же современные исследователи, характеризуя отношение Германии к исламу и имея в виду план М. фон Оппенхайма, в своих рассуждениях уходят от периода Первой мировой войны и находят связи с современностью. Так, политолог Маттиас Кюнцель безапелляционно утверждает, что, поскольку Германия ещё тогда «заигрывала» с мусульманским миром, и пусть не прямо, но способствовала «первичному воспламенению» современного исламского экстремизма, то она несёт ответственность за политизацию ислама в настоящее время[52]. А. Дж. Тэйлор пошёл ещё дальше, утверждая, что Германская империя в своём стремлении к мировому господству пошла на фанатизацию ислама против христианских наций и потому правомерно определять немецкую историю как «экстремальную историю»[53].
На наш взгляд, одного цвета в оценке, бесспорно, неоднозначной фигуры М. фон Оппенхайма явно не хватает, поэтому нам в данном случае ближе более взвешенная и аккуратная позиция Ш. Кройцера и С. Оберхауса. Ш. Кройцер в своём исследовании, например, очень чётко обозначил свой подход: его цель – не прославление и не осуждение «необычной военной стратегии», а попытка её объективной характеристики[54]. С. Оберхаус взвешенно характеризует идею «революционизации», видит в ней сильные и слабые стороны и показывает, что не один фон Оппенхайм начал и вёл политическую игру в годы Первой мировой войны[55]. Достаточно вспомнить и учитывать, что само понятие «джихад» в смысле призыва Османской империи к «священной войне против неверных» в лексиконе германских военных и дипломатов активно использовалось в июле – августе 1914 г., а меморандум М. фон Оппенхайма был представлен в окончательном виде в МИД только в октябре 1914 г. И всё же, без каких-либо сомнений, можно считать, что М. фон Оппенхайм был, если не «отцом идеи „джихада“, то одним из инициаторов и основных фигур в организации пропаганды „священной войны“[56]. Дав первый толчок масштабной пропагандистской кампании, он, однако, не отвечал за её последствия.
Согласимся с мнением Херберта Мюллера, который отмечал: „Заслуга“ Оппенхайма состоит в попытке собрать воедино все запутанные, неясные, нескоординированные, а частью и фантастические проекты, которые стекались в Министерство иностранных дел и политическую секцию Генштаба, проверить, насколько они реальны, и собрать их в рамках одного учреждения. И в этом смысле он действительно являлся центральной фигурой германской военной политики на Востоке»[57].
«Революционизация» в том виде, в котором хотел бы её видеть М. фон Оппенхайм не получилась – слишком пёстрым и разнообразным был мир ислама. Неосуществимость идеи в принципе была заметна практически сразу, хотя Германия и предприняла серьёзные усилия для того, чтобы привлечь мусульман на свою сторону и включить их в борьбу против стран Антанты. Ситуация вносила свои коррективы: те планы, которые существовали в начале войны, «находились в последовательной связи с проводимой восточной политикой, но в то же время их нельзя рассматривать как прямое продолжение прежних концепций. Напротив, они являются следствием принятого общественностью клише внешней политики, уже потерпевшего к тому времени очевидный крах. Успеха стратегия революционизации в тех условиях достичь не могла»[58].
«Джихад» и Османская империя
Важнейшей предпосылкой сотрудничества между Германией и Османской империей во время Первой мировой войны было совпадение их военных целей. Поиск надёжной опоры младотурками в условиях образования в Европе противоборствующих коалиций был связан с их экспансионистскими устремлениями. В предыдущей части исследования уже было отмечено, что, несмотря на прежние интенсивные взаимоотношения между двумя государствами, немецко-турецкий союз в Первой мировой войне был не совсем логичным, а скорее спонтанным решением. В турецком правительстве вплоть до 1914 г. не было единства мнений по поводу выбора союзного блока, хотя идея войны уже овладела им[59]. Выше были упомянуты также события, ставшие основанием для нерешительности турецких властей в выборе внешнеполитических ориентиров в период образования в Европе противоборствующих коалиций.
В конце августа 1914 г., когда Турция фактически ещё занимала позицию «воинствующего нейтралитета», явно выжидая, как же будут развиваться военные события, кайзер Вильгельм требовал буквально следующего от немецких дипломатов: «Турция должна начинать. Его величество султан должен призвать мусульман в Азии, Индии, Египте, Африке к священной войне»[60].
В условиях, когда использование авторитета османского султана для воздействия на мусульманские массы становилось одним из приоритетных направлений немецкой восточной политики, Османская империя представляла собой огромную страну, включавшую в себя европейские и азиатские территории, населённые разными народами, среди некоторых из них распространились идеи сепаратизма. Султан Мехмет Решад V реальной власти в империи не имел. Он был фактически марионеткой в руках трёх министров, которые играли решающую роль в правительстве, и немецкая политика стремилась с максимальной для себя выгодой использовать их амбиции[61]. Правящий триумвират составляли военный министр Энвер-паша, министр внутренних дел Талаат-паша и морской министр Джемаль-паша – лидеры партии «Ittihat ve terakki» («Единение и прогресс»), находившиеся у власти после победы младотурецкой революции 1908 г. Младотурки, которым противостояли феодальные структуры, а также высший бюрократический аппарат, не оправдав надежды национальных и социальных ожиданий масс, могли рассчитывать только на армию и искать поддержку иностранных держав[62]. Сомнения младотурок по поводу Германии были вполне оправданны: несмотря на интенсивное муссирование высказывания Вильгельма II о его дружеских чувствах к султану и 300 млн мусульман, немцы не прилагали реальных усилий для защиты турецких интересов. В правящем триумвирате лишь Энвер-паша видел в Германии реальную внешнеполитическую опору, выступая при этом против союза с Антантой и остальных членов правящего триумвирата[63]. Внешнеполитические интересы младотурок были обрамлены двумя конкурирующими идеологиями: панисламизмом и тюркизмом (пантюркизмом).
