«Священная война» была провозглашена обязанностью всех без исключения мусульман, и правоверные, находящиеся под господством Англии, Франции и России, согласно фетве, ни в коем случае не должны были поддерживать военные действия своих стран против Германии и Австро-Венгрии.

После зачтения фетвы султан Мехмет Решад V и военный министр Энвер-паша обратились к народу с призывом к «джихаду». Затем по городу к Военному министерству, далее к германскому посольству двинулась процессия[94]. На балконе здания посольства находились посол Германской империи фон Вангенхайм и переводчик Шабингер с привезёнными из Берлина чернокожими пленными[95]. После того как фон Вангенхайм произнёс речь, выступил один из пленных, заранее подготовленный к этому событию[96]. Как вспоминал Шабингер, он суфлировал остальным пленным, стоявшим перед ним, и те вместе громко повторяли за ним: «Да здравствует султан-халиф!»[97].

Посол Х. фон Вангенхайм в восторженных тонах описывал эту акцию в своей телеграмме, направленной в МИД: «Я принял участников шествия, стоя на балконе, с которого до этого выступили известный руководитель комитета доктор Назым, а затем от моего имени доктор Вебер. Неслыханный энтузиазм! Нескончаемые здравицы в адрес его величества кайзера и Германии! Наконец выступил один из французских военнопленных в униформе, что вновь вызвало ликование […] Народ, без сомнения, был фанатизирован и вышел из своего флегматичного состояния»[98].

Данной инсценировкой началась германо-турецкая акция «джихада», далеко не религиозные цели которой были обрамлены религией. Это мероприятие, конечно, было исключительно важно для её организаторов[99], однако вряд ли она может являться свидетельством всеобщей и единодушной поддержки «джихада» населением Османской империи и мусульманами остальных стран. Тем более некоторые наблюдатели отмечали, что демонстрация была организована полицией, а её участникам платили деньги[100]. Интеллигенция и купечество Османской империи были маловосприимчивы к идее «джихада», призыв к «священной войне» нашёл одобрение только у необразованной части населения Турции и реакционных учёных[101].

23 ноября 1914 г. фетва турецкого шейх-уль-ислама была опубликована[102], впоследствии она издавалась и в переводе на татарском и русском языках для российских мусульман; в январе 1915 г. была издана фетва для шиитов, так как призыв султана был обращён только к суннитам[103].

Согласно плану фон Оппенхайма, после объявления «джихада», мусульмане в колониях и на захваченных территориях должны были начать «священную войну» путём восстаний и другими способами сопротивления против французских, английских и русских угнетателей, и, отказавшись от борьбы против своих собратьев по религии, перейти на сторону центральных держав. Однако дипломат оставил без внимания то, что даже в самой Османской империи – многонациональном государстве, власть султана признавалась не всеми. В большинстве своём ни армяне, ни арабское население не признавали государственный суверенитет султана[104]. Наоборот, именно арабские провинции Османской империи стремились к независимости, о чём свидетельствует арабское восстание 1916 г. Султан не признавался халифом и в Марокко[105]. Во французских и английских колониях в Африке и Индии призыв османского султана к «джихаду» также не привёл к желаемым результатам[106]. Мусульмане стран Антанты не поддержали «джихад», а в Италии и Болгарии фетва вызвала волнения среди мусульманского населения, которое испытывало колониальный гнёт итальянских и болгарских властей и, согласно фетве, должны были бороться за освобождение от угнетателей[107].

Таким образом, можно считать, что объявление «священной войны»-«джихада» вызвало как на территории самой Османской империи, так и во всём мусульманском мире довольно неоднозначную реакцию. Однако вряд ли следует представлять, что объявление «джихада» Османской империей состоялось только и благодаря давлению Германии. Турция не была уж таким слабым, «безвольным» государством, не имевшим каких-либо политических целей и не думавшим о перспективах своего дальнейшего развития. Понятно, что для Германии объявление «джихада» потенциально могло иметь далеко идущие последствия. Но и Турция явно имела свои виды на будущее, по-другому быть просто-напросто не могло, у неё были свои цели, среди которых: «освобождение тюркских народов Кавказа и Средней Азии от господства русских и армян, распространение влияния султана-халифа среди всех мусульман мира и, в конце концов, полное освобождение империи от экономического и политического доминирования всех держав, в том числе и Германии»[108]. По мнению С. Кейсвита и С. Оберхауса, младотюрки также надеялись на то, что призыв к «джихаду» будет способствовать сплочению всего населения империи вокруг одной цели и поддержит саму идею участия Османской империи в войне[109].

Агитация, развернувшаяся с большим размахом, не могла остаться не замеченной учёным миром в самой Германии и Европе. В первые годы войны появилось множество публикаций и книг немецких авторов (Готтфрид Галли[110], Губерт Гримме[111], Йозеф Колер[112], Ричард Шефер[113] и Рудольф Тчуди[114]), которые в общем и целом служили целям официальной пропаганды и представляли собой более или менее квалифицированные суждения авторов, в общем рассуждавших об учении ислама и «священной войне». Какой-либо серьёзной и обоснованной критики исламской политики Германии мы в этих публикациях не встречаем. Действовавшая в стране цензура, видимо, не допускала выхода резкой критики на публику. Хотя некоторые из авторов всё-таки пускали критические стрелы в адрес официально проводимой политики. Немецкий востоковед Георг Кампфмайер, например, обвинял организаторов «джихада» в поспешности, критиковал необдуманность их решений, имевших, по его мнению, довольно поверхностные представления об исламских государствах. Кампфмайер не высказывался собственно против «джихада», но его суждения не допускают сомнения в том, что он считал напрасным приложение каких-либо усилий для «джихада», по меньшей мере в Северной Африке[115].

Выражение «The Holy War „Made in Germany“» («Джихад, „сделанный в Германии“») в 1915 г. породило на страницах журналов острую дискуссию вокруг немецкой стратегии провоцирования антиколониальных восстаний в странах Антанты. Оно берёт своё начало с январской публикации голландского востоковеда профессора Лейденского университета Кристиана Снук-Хургронье[116]. Учёный подверг острой критике германскую кампанию «джихада», обвиняя немецких стратегов в эгоизме, злоупотреблении чувствами мусульман и с иронией заметил, что даже некоторые учёные-исламоведы начали служить политике. Своего немецкого коллегу К. Г-Х. Беккера, привлечённого к сотрудничеству по пропаганде «джихада», а также другого немецкого востоковеда М. Хартманна он упрекнул в измене своим научным убеждениям. Ответ Беккера, который отстаивал правомерность немецкой исламской политики[117], не заставил долго ждать. Так началось обсуждение между двумя учёными теоретических и практических аспектов немецко-турецкого «джихада», вышедшее далеко за рамки науки. Известно, что разногласия по этому вопросу были не только среди учёных. Некоторые немецкие военные также не поддерживали стратегию провоцирования мусульманских восстаний. Скажем, ещё летом 1914 г. большинство офицеров отнеслось к этой идее скептически, считая её неосуществимой и утопической[118].