-Какой красивый домик, - вырвалось у Киры, но Даша небрежно махнула рукой:
-Он мне уже надоел! Лучше сюда посмотри, - и она, не выпуская из своих рук, показала куклу ростом не больше двух ладоней. Одетая в чудесное бальное платье из тёмно-зелёного шифона, с серебристыми длинными волосами и огромными изумрудно-зелёными глазами, кукла открывала и закрывала их, когда Даша поднимала или опускала её. Кира закусила губу: это была её кукла. Та самая, которую когда-то подарила ей маменька, и хранилась она в Каменецке, но потом затерялась. Вернул ей эту куклу Баумгартен с тем, чтобы она отдала её Шурочке. И вот теперь она у Даши, а та всё крутила и крутила куклу, - ну что, узнала? Мне она тоже понравилась. Глазки такие хорошенькие, зелёненькие. Смотри, как хлопает ими...
-Дашенька, ты хотела поговорить с нами, - мягко напомнил ей Штефан.
-Не с вами, а только с тобой, - тут же рассердилась Даша, она схватила несчастную куклу за волосы и стала с силой дёргать, - только с тобой! Зачем мне она?
-Оставь куклу, ты сломаешь её. Хочешь говорить - говори, - он присел на пушистый диванчик, потянув Киру за руку и усаживая её рядом.
-Ты знаешь, как я жила всё это время? - пальцы Даши продолжали терзать куклу, из головы которой уже стали сыпаться волосы. Кире показалось, что это из её головы цепкие пальцы выдёргивают пряди волос. - Вот скажи, зачем ты ушёл? Зачем? Папочка так расстроился! Он искал, искал и никак не мог тебя найти. Бедненький папочка! Он так переживал из-за меня! Он всё думал, ходил, рассуждал вслух. И придумал. Он послал меня к тебе. А ты... ты решил остаться там. Девчонка порвала цепочку с "non providentiae memor", и папочка рассердился! Знал бы ты, как он рассердился! Даже ударил. Да, да, представь, дал пощёчину всего лишь за "non providentiaememor". Вот как ему было плохо. У него совсем сдали нервы. Не спал, не ел, всё время курил свои сигареты и пил коньяк. Мне так его было жаль! И тогда я придумала. У папочки под замком в аптечке были разные порошочки, таблеточки. Ключик он прятал, но я-то знала, где он лежит. Разве от меня можно что-то спрятать? Бедный старенький папочка!
Кире не хотелось смотреть в безумные глаза Даши, и она отвернулась. Но от несвязного бормотания, от капризного детского лепета у неё стала кружиться голова. Она посмотрела на Штефана. Он слушал Дашино бормотанье очень внимательно, и выражение его лица испугало Киру. Каждый раз, когда она произносила латинское выражение, он вздрагивал, как от удара. А та продолжала:
-Мне так было его жаль. Тортик засыхал, и он чай не допил...
-Постой, Дашенька. Где сейчас Яков Моисеевич? Я хотел бы поговорить с ним.
Даша помолчала, небрежно помахивая несчастной куклой, потом пропела:
-Цветик над могилой; он в неё сошёл навек, не оплакан милой...
Штефан подался вперёд:
-Перестань. Ты не Офелия, а Яков Моисеевич - не Полоний. Так где же он?
-Ну я же говорю тебе: коньяк папочке не понравился. Он так прямо и спросил, мол, до ключей от аптечки добралась? И так смеялся... Давно мы так с ним не смеялись... И он всё повторял и повторял: "non providentiae memor... non providentiae memor..."
-Даша, я хочу видеть Якова Моисеевича, - голос Штефана стал бесцветным, сонным, он говорил с паузами между словами так, словно ему трудно было выговаривать их. Кира взяла его руку - вялая холодная ладонь. Надо прекратить этот разговор и немедленно!
-Ну хватит, - вскочила она, - веди нас к своему папочке. Штефан, вставай, - и тронула его за плечо.
Он не стал противиться, тяжело поднялся, цепляясь за её горячую руку, повернулся - Кира вскрикнула. Его изумительные глаза цвета прозрачного янтаря начали отливать синеватым цветом. Но Даша и не собиралась никуда их вести. Она по-прежнему сидела на розовом пуфике, и её блёклые глаза смотрели куда-то мимо Киры:
-А папочки нет, - заявила она спокойно и почти весело, - он упал...
-Что значит "упал"?
-Ты злая, - вдруг заплакала Даша крупными, как горошины, слезами, - злая! Зачем спрашиваешь? И он не хочет с тобой говорить...
-Кто "он"? О ком ты?
-Как кто? Папочка, конечно.
-Дашенька, бедная! Сколько же всего на тебя обрушилось! - голос Штефана был полон сочувствия.
Кира бросила на него взгляд. Похоже, Дашино безумие постепенно переходит и на них. Он что, ничего не видит? Ничего не понимает?
-Даша, - она попробовала говорить спокойно, - объясни, где твой отец? Он жив?
-Не знаю, - она капризно надула губы, словно маленькая девочка, - ничего не знаю... Мы стояли на площадке на лестнице, и он смотрел вниз. Я слегка, совсем чуть-чуть подтолкнула... Что ты так смотришь? Ты что, меня осуждаешь? Разве я неправильно сделала? Посуди сама: он так тосковал, скучал, а когда на меня смотрел, вдруг смеялся. Я ему чай готовила, кофе варила, даже яичницу жарила. А он ничего не хотел есть, из того, что я готовила. Я готовлю - он не ест. Разве это правильно? Надо же было его успокоить? Вот я и придумала.
-Ты столкнула отца с лестницы? - ужаснулась Кира и оглянулась на Штефана. Похоже, голова у него уже не болела. Весь полный участия к Дашенькиному бреду, он страдальчески морщился, поглядывая на Киру, будто бы говоря: "Ты только посмотри, как она настрадалась!". "Настрадалась"! Он по-прежнему ничего не замечает! Кира повторила свой вопрос:
-Ты столкнула Якова Моисеевича в лестничный пролёт?
-Конечно, нет, - она с досадой посмотрела на девушку, - как ты не понимаешь?! Я всего лишь помогла ему.
- Он разбился? - глупо было это спрашивать: после падения с шестого этажа обычно не выживают.
-Он так красиво летел, - мечтательно проговорила Даша, - пальто чёрное крыльями раскинулось... и он пел!
-Пел?!
-Ну да, пел. Я побежала вниз, хотела посмотреть, как он там лежит...
-Надо было врача, скорую помощь вызвать! - вырвалось у Штефана.
-Зачем? - искренне удивилась Даша, - его же там не было!
У Киры голова кругом пошла:
-Даша, ты только что сказала, что Яков Моисеевич упал с площадки шестого этажа и разбился насмерть...
Даша капризно скривила рот:
-Ничего такого я не говорила. Я сказала, что он полетел вниз - и всё. Когда я сбежала вниз, папочки там не было.
-Как не было? Может, его унесли? Ты, наверное, долго спускалась.
-Я не шла, а бежала, и всё время смотрела через перила. Он там был, был, а потом его не стало - и всё. Ни пальто, ни папочки - ничего.
-Вот оно что, - протянула Кира. Она вспомнила, как совсем недавно, после смертельного выстрела Вацлава, прямо на глазах у всех исчез-пропал без следа Григорий Александрович. Значит, и Яков Моисеевич из той же гнусной породы.
-Ты мне надоела со своими расспросами, - вдруг разозлилась Даша и со всего маху приложила куклу об пол. Фарфоровое лицо разлетелось на мелкие осколки, жалко повисли серебристые прядки волос. Кира ахнула и потянулась к убитой кукле, так похожей на неё.
А Даша как ни в чем не бывало пожала плечами:
- Мне скучно здесь сидеть. Пошли чай пить. Там тортик остался. Помнишь, папочка принёс и мы чай пили? Вкусный такой, - и она пошла в сторону кухни. Фарфоровые осколки хрустнули у неё под ногами.
Тортик, который принёс её папочка?! Фантасмагория продолжается. Кира придержала Штефана за руку:
-Ну теперь ты видишь? - шепнула она ему на ухо.
-Что я должен видеть?! - с досадой отозвался Штефан, сверкнув синими глазами, - совершенно одинокого больного человека, которого нельзя было оставлять одного? Да, вижу. Никогда себе этого не прощу...
-Штефан...
-Не называй меня так! Я - Иво, - оборвал он её и пошёл следом за Дашей.
Кира застыла на месте. Опять! Только-только всё начало возвращаться на свои места - и вот опять он считает себя другим человеком. Мало того, он испытывает чувство вины перед этой лживой женщиной!
