Эти же слова совсем недавно она слышала от Баумгартена. И вот опять! Тогда Кира решила, что нечего будоражить себя вопросами, на которые у неё нет ответов, нужно просто радоваться тому, что есть, и удовлетворяться тем, что имеешь.
Резная объёмистая шкатулка показалась ей необычно тяжёлой. Она провела рукой по гладкому дереву, ощущая пальцами каждую чёрточку, каждый завиток. Вот удивительная вещица! Где она только не побывала! Прошла через времена, через страны, через сотни и сотни людей, а всё как новая. И, как обычно, ящичек послушно открыл ей своё пахнущее сандалом и лавандой нутро.
Здесь были все её сокровища. Аккуратно переложенные хрустящей бумагой лежали саше с тонкой вышивкой, но не с носовыми платками, а с шёлковыми вышитыми шарфами-палантинами, тонкими, как паутинка. Два веера в сафьяновых футлярах по-прежнему радовали яркостью красок. Кира отложила для Шурочки набор для письма с цветным сургучом - пусть пишет красивые письма Серёже. А вот и изумительная серебряная сумочка с аметистами на фермуаре. Кира тут же решила, что обязательно пойдёт с нею на премьеру "Кармен", которая должна быть на днях.
В плоском синем футляре покоился маменькин жемчуг, она приложила его к щеке, и ей показалось, что от жемчужин исходит нежное тепло. Рядом с футляром была ещё одна коробочка. Она отстегнула застёжку и чуть не заплакала. Это же их со Штефаном обручальные кольца! Те самые, которыми он заменил простенькие гладкие ободочки, надетые ими во время венчания. В те жаркие летние дни в Одессе они радостно праздновали каждую неделю их неожиданного брака. Штефан тогда потащил её на Соборную площадь к Спасо-Преображенскому собору. Там шло чьё-то венчание, и под слова "и ангел Твой да предыдет пред ними вся дни живота их" Штефан открыл эту коробочку и они обменялись кольцами. И глаза его сияли прозрачным янтарным блеском. Ей казалось, что тогда он любил её.
И хотя Кира тщательно сберегала своё кольцо, в какой-то момент оно затерялось. Оказывается, нет, не пропало. Она надела изящный плоский ободок с эмалевыми вставками, расписанными незабудками на безымянный палец правой руки. Полюбовалась нежными, тонко выписанными цветочками, вспомнила, как маменька, высаживая зелёные кустики на клумбу, всегда ей говорила: "Незабудку голубую ангел с неба уронил, для того, чтоб дорогую никогда я не забыл".И вздохнула: помнит ли Штефан всё так, как она это помнит?
На дне ящичка был приготовлен для неё ещё один сюрприз. Вот уж чего она не ожидала, так это увидеть вновь своё рождественское платье. Кира развернула папиросную бумагу, осторожно извлекла прохладную ткань и ахнула: платье было то же самое, из атласа и шифона, отделанное ручной работы тонкими кружевами и стеклярусом - всё так и одновременно не так. То её платье было черным с золотом, а это - из изумительного глубокого, тёмно-зелёного цвета шифона с серебряными кружевами на атласном зелёном чехле, оно переливалось стеклярусной вышивкой вокруг декольте и на поясе и казалось живым. Кира приложила это чудо к себе. Да, это было прекрасно! Но где тот, для кого она надела бы его? Не хватало самого главного украшения: рядом не было Штефана, а без него это чудесное платье было ей ни к чему. И Кира осторожно повесила платье в шкаф. Совсем как бедняжка Золушка, обронившая свой хрустальный башмачок, она вдруг поверила, что ещё не всё потеряно. Просто её красавец принц всего-навсего умчался за тридевять земель героически сражаться со страшным великаном, но он вот-вот вернётся. Обязательно вернётся. Вот только победит чудовище - и вернётся...
Возвратившаяся с репетиции Софья Григорьевна так и застала Киру, шмыгающую носом, с покрасневшими глазами и перебирающую изящные вещицы на столе.
-Ах, какая красота! - не удержалась актриса, разворачивая изумрудного цвета веер с галантными сценками в медальонах, - и перчатки того же оттенка! Да здесь целое сокровище! Но, на мой взгляд, слишком много зелёного. Можно, конечно, постараться внести сюда немного другого цвета, а то будешь напоминать зелёную царевну-лягушку.
Кира искоса посмотрела на Софью Григорьевну - что-то в её тоне ей не понравилось. Певица была чем-то смущена, избегала смотреть в глаза, на щеках выступили красные пятна.
-Что случилось, Сонечка? Тебя что-то беспокоит? - не выдержала Кира.
-Беспокоит. Представь себе, беспокоит, - Софья Григорьевна села в кресло, достала платочек и стала им обмахиваться, - скажи, ты позволяешь Шурочке пить вино?
Что-о? - у Киры глаза на лоб полезли, - Шурочка пила вино? Когда? Где?
-Вчера. Мы сели за рояль, но ничего не вышло из занятий. Шурка с красными щеками, глаза блестят, смеётся как дурочка. И вдруг позеленела вся и помчалась в туалет. Вернулась бледная, в испарине, говорит, что её стошнило. Ну тут я вцепилась в неё и всё вызнала. Оказывается, это Ольга Яковлевна угостила ребёнка галицынским кагором. Я не стала больше ничего выяснять, решила, что ты сама примешь меры. Отослала Шурочку спать. Хотела тебе сказать, да отвлёк Викентий Павлович.
-Вот почему она уже спала, когда я зашла поцеловать её на ночь! Но что же Ольга Яковлевна? Она-то где была всё это время?
-Пока вы с Викентием составляли очередное прошение, Ольга Яковлевна отпросилась у меня. У неё голова заболела - теперь-то я понимаю почему - она решила пройтись по улице, подышать воздухом. Кажется, мы ошиблись в этой девушке, Кирочка, - с сожалением покачала головой Софья Григорьевна.
Кира неопределённо дёрнула плечом: ошиблись? Девушка ей напоминала Олечку не только полным совпадением имён. Что-то в её характере было бесшабашно-добродушное, свойственное любимой подруге. Кира так и видела бесхитростную Олечку первых дней жизни в Одессе. И вдруг такая, мягко говоря, неприятность.
-Да, надо разобраться. Но это ведь ещё не всё? Да, Сонечка?
-Не всё. Кира, мы с Викентием решили остаться друзьями, - она преувеличенно внимательно разглядывала свой носовой платочек.
-Соня! Но почему? Ты же ответила ему согласием на брак - и вдруг?
-Так получилось. Понимаешь, слишком долго всё это тянулось. Перегорело, что ли? А тут ещё... - она замялась, - не знаю, как тебе сказать...
Кира вдруг увидела, что Софья Григорьевна покраснела как девочка-гимназистка и сразу от этого помолодела. "А ведь она ещё совсем молодая женщина, и такая хорошенькая. Тридцать четыре года - разве это возраст?", - подумала Кира и улыбнулась.
-Ну вот ты уже и смеёшься, - обиделась певица.
-Да нет же, Сонечка. Я не смеюсь. Я радуюсь, - она обвила рукой хрупкие плечи Софьи Григорьевны, - и кто же он?
-Представь, пока мы с тобой разъезжали по Эстляндии, у нас появился новый баритон. И теперь он репетирует со мною. Правда, мы были и раньше знакомы, но когда это было! Он - чудо! Голос - бархат, чистый бархат. А уж хорош как!
Кира забеспокоилась:
-Голос бархатный? Баритон? И хорош? Уж не Полди ли? - ахнула она и по сияющему лицу Софьи Григорьевны поняла, что угадала.
-Он. Витольд Полди-Комаровский, - с удовольствием произнесла-пропела Соня имя старого Кириного знакомого, - говорят, на премьере будет кто-то из Вены. Ну, знаешь, что-то вроде прослушивания. Только не пойму, с чего бы у них к нам такой интерес? У них же там итальянцев пруд пруди. Но слух прошёл, что ищут они голоса, а какие: тенора, сопрано, меццо или баса с баритоном - не знаю.
Наверное, Кира ещё бы поохала по поводу неожиданного увлечения Софьи Григорьевны, но в передней резанул уши дверной звонок, и вскоре появилась горничная с телеграммой на медной тарелочке. Кира распечатала её и прочла: "На днях буду Петербурге. Всё хорошо. Сергей".
-Что "всё хорошо"? - подняла недоумевающий взгляд Кира.
-"Всё хорошо" - это всё хорошо! Что тут придумывать? - пожала плечами Софья Григорьевна, - разместим его в кабинете... Ты согласна?
-Господи, Соня, это же твоя квартира. Почему ты спрашиваешь? - смутилась Кира, - а кабинет ему давным-давно знаком. Там в тридцатые годы жил Андрей Монастырский.
