-Минуту. Вы хотите сказать, что если бы Ольга не уехала с маленьким Серёжей, вы бы повели себя иначе? То есть не как избалованный вниманием мерзавец, а как настоящий отец?

-Вас это не касается! Дайте пройти, наконец! - обозлился Полди. Сергей отступил в сторону:

-Полди, - позвал он артиста. Тот замер. - Полди, вы хотели знать, кто я такой. Моё имя Сергей Степанович Палёнов. Запомните это имя! И ещё: если хотите прожить долгую жизнь, никогда, слышите, никогда не приезжайте в город Ленинград. Это тоже запомните, даже запишите: Ленинград. Прощайте, Полди.

Витольд недоумённо пожал плечами и вошёл в театр. А Сергей, кивнув Шурке, перешагивая через две ступеньки, двинулся по лестнице наверх. В молчании они прошли через Пале-Рояль, спустились к городскому саду. Тут Сергей остановился:

-Скажи, я в самом деле так похож на него?

Шурка посмотрела на Серёжу, подошла к скамеечке, присела, болтая ногами.

-Не болтай ногами, - он сел рядом, - это неприлично.

-Он тебе кто?

-Это мой отец. Мой настоящий отец, - он сосредоточенно разглядывал каменную скамью под платаном.

-Твоя мама женилась с ним?

Серёжа хмыкнул:

-Женщины не женятся, они выходят замуж. Женятся мужчины.

Шурка покорно поправилась:

-Твоя мама вышла замуж за него? - он помотал головой, - значит ты тоже ублюдок?

-Шурка, ты что? Это отвратительное слово. Где ты могла такого набраться? - изумился он. Серёжа вспомнил, как Кира рассказывала, что едва лишь стало известно о её беременности, отношение к ней изменилось. В женской консультации, в роддоме, в детской поликлинике - везде на неё неприязненно косились, а выражение "нагуляла ублюдка - так теперь не жалуйся" просто преследовало её. И всё из-за того, что ей по документам было всего шестнадцать лет, а в графе "отец" у Шурочки значился прочерк. Если бы не помощь Варвары Тихоновны, плохо бы ей пришлось.

-Вот и мама сказала: слово плохое. Но мама Маринки Королёвой всё равно меня так называет, потому что...

-Меньше слушай всяких дур! - рассердился он.

-А мама говорит, что нельзя так о взрослых говорить, - её рот расплылся в лукавой улыбке.

-Точно, один - один! Мама, как всегда, права, - он обнял её, - Шурка, Шурка, что бы я тут без тебя делал...

-Смотри, там лев сидит, - она показала на скульптуру. Он проследил глазами за её рукой.

-Львица, - уточнил он, - видишь, гривы нет? Значит, львица.

-Мама говорила, что папа жил рядом с садиком, где были лев и львица.

-Ну конечно, - хлопнул он себя по лбу, - как я мог забыть? Это же Городской сад, здесь рядом должна быть церковь, кажется лютеранская. Там жили студенты... Пошли.

Они прошли через сад, вышли на Преображенскую и сразу увидели яркую, как праздничный тортик, изящную постройку с башенкой, увенчанной крестом.

-Знаешь, Шурка, в Германии есть похожие здания. Что-то мне подсказывает, это то, что нам нужно.

Он не ошибся, именно здесь квартировали весёлые студенты-медики. Но не было среди них ни Андрея Монастырского, ни Штефана Палена, и о Кире Стоцкой здесь тоже не слыхали.

-Видимо, наша с тобой дорога лежит лишь в одну сторону - в сторону Эстляндии, - грустно заключил Сергей. - И всё же есть одно место, куда мы с тобой заедем на денёк. А уж потом прямиком на мызу.

Этим местечком, где захотелось побывать Сергею, была Винница. Тихая, совершенно провинциальная, она встретила их нежарким приятным теплом, цветущими за заборами мальвами и всё ещё летней припылённостью совершенно зелёных деревьев. Рыженькая лошадка довезла их до Рождественской улицы, где среди тополей и акаций пряталась скромная беленькая церквушка. Утренняя служба только что закончилась, немногочисленный народ расходился по своим делам, крестясь и кланяясь надвратному образу Богородицы. Нищие тянули к ним замурзанные руки. Вот и батюшка вышел.

Серёжа взволнованно смотрел на отца Иакова. В далёком, том счастливом детстве он запомнил его именно таким: среднего роста, худощавый, седой, серебряный крест на крепкой цепочке. С отчаянной решимостью он двинулся к нему.

-Простите, сударь, - от волнения он забыл, как надо обращаться к священнику. - Не могли бы вы уделить нам несколько минут?

-Конечно, сын мой, - неожиданно глубоким густым голосом отозвался отец Иаков. Он внимательно, снизу вверх, оглядел незнакомца, но не задал ни одного вопроса, - пойдёмте.

-Скажите, вы давно получали известия от вашей дочери? - выпалил Сергей.

Священник резко остановился:

-Что вы знаете об Олечке? Ну же, говорите!

-Пожалуйста, не волнуйтесь! И, пожалуйста, тише. Мы не одни.

Отец Иаков оглянулся: парочка нищих с любопытством следила за ними.

-Прошу прощения, - он вытер платком взмокший лоб, - вы правы: здесь не место для разговора. Пойдёмте к нам.

Он двинулся вперёд, Сергей с Шуркой пошли следом. Они обогнули церковь и попали в небольшой, огороженный белым штакетником, палисадничек. Галечная дорожка вела к крылечку под навесом. Живую ограду создавали кусты шиповника с краснеющими толстыми ягодами, головки ромашек величиной с ладонь кивали под лёгким ветерком. Всё такое ухоженное, чистенькое, будто каждую ромашку, каждый её лепесток тщательно промыли и протёрли мягкой тряпочкой. Они гуськом вошли в дом, тщательно обтерев ноги о половичок на крыльце. Вкусно пахло мёдом и яблоками.

-Глашенька, - позвал отец Иаков, - я гостей привёл!

Из глубины домика появилась... сильно постаревшая Олечка. Серёжа побледнел, замер, прижав руки к груди:

-Мама, - вырвалось у него, сердце забилось быстро-быстро, он закашлялся, пытаясь скрыть волнение. Матушка Глафира всплеснула руками:

-Сейчас, сейчас водички дам! - побежала в кухню и тут же вернулась со стаканом воды. - Попейте, сударь. Всё сразу и пройдёт.

Сергей взял холодный стакан, пил воду и никак не мог оторваться от лица женщины, от её ярких, похожих на спелую вишню глаз. Густые тёмные волосы, причёсанные на прямой пробор и собранные сзади в толстый узел, обрамляли лицо с лучиками морщинок у глаз. Единственным украшением её темно-синей блузки в белый горошек был белый воротничок, освещавший снизу её лицо. Мама - такой бы она стала лет в шестьдесят!

В этом почти кукольном домике и гостиная напоминала комнатку для куклы. Кружевные занавески на окнах, салфеточки на этажерках с книгами, вязаная скатерть на столе под букетом фиолетовых астр. Сергей взглянул на угол с образами, и рука сама потянулась перекреститься. Краем глаза он заметил, как Шурка повторила его жест.

-Прошу, садитесь, - пригласил отец Иаков с напускным спокойствием. - Слушаю вас.

Сергей оглянулся на стоящую у входа матушку Глафиру:

-Моя фамилия Палёнов, Сергей Степанович Палёнов. А это Шурочка, - он не стал уточнять, кем ему приходится ребёнок, не хотелось громоздить ложь. Он вымученно улыбнулся: - вы, батюшка, не ответили на мой вопрос - давно ли получали известия от вашей дочери - Ольги Яковлевны?

Матушка Глафира тихонько вскрикнула и опустилась на стул. Её вишнёвые глаза со страхом уставились на Сергея. Священник с тревогой посмотрел на жену, коротко вздохнул:

-Уже два месяца никаких известий. Писали её квартирной хозяйке - без ответа. Вот на будущей неделе собираюсь ехать в Одессу. Раньше бы поехал, да Глашенька занемогла, - он сокрушённо покачал седой головой. - Как я понимаю, вы, сударь, имеете какое-то касательство к нашей дочери. Не томите, рассказывайте, - попросил он.

-Да-да, сейчас, батюшка, - он всё никак не мог начать - мешал ком в горле, который появился, как только он увидел матушку Глафиру. Он сглотнул и глухо заговорил: - помните, Ольга Яковлевна в то замечательное лето, сразу после курса гимназии, отправилась в Одессу? Конечно, помните. Она страстно мечтала о музыкальном училище, где когда-то училась великая Нежданова. Но, к моему искреннему сожалению, Олечка в это двухэтажное здание с треугольным фронтоном никогда не входила. Я хочу сказать, что там она никогда не училась.