(Я оставил мальчика там, где нашел, и по сей день не знаю, что с ним сталось. Не исключено, что он погиб, но возможно также, что озерные люди либо старейшина и его племя сохранили ему жизнь и выкормили его. )

Не успел я спуститься еще на этаж, как начисто забыл о мальчике. Комната была заполнена густыми клубами тумана (а я точно помнил, что, когда проходил через нее раньше, никакого тумана в ней не было), как предыдущая – красными тканями. Клубы колыхались, словно живые, и бурлили, будто логос, исходящий из уст Панкреатора, каким я его представлял. Пока я стоял и смотрел, передо мною, угрожающе размахивая острым копьем, возник туманный человек, белый, как могильный червь. Прежде чем я осознал, что это просто призрак, мой меч прошел сквозь его запястье, как сквозь дымовой столб. Он сразу осел, словно сгусток тумана, и теперь едва доставал мне до пояса.

Я двинулся вперед и, пройдя несколько шагов, очутился среди холодной мутной белизны. Вдруг над ее поверхностью Показалось мерзкое чудовище, также из тумана, и скачками понеслось ко мне. Мне приходилось видеть гномов: у них голова и туловище обычных размеров или даже крупнее, конечности же, сколь ни сильны, напоминают детские. У этого все было наоборот: из скрюченного хилого тела росли руки и ноги куда больше моих.

Этот антигном размахивал короткой шпагой и, разинув в немом вопле рот, метнул ее в туманного человека, не обращая ни малейшего внимания на копье, уже торчащее в его собственной груди.

Раздался хохот, и я сразу узнал голос, хоть редко видел этого человека в веселом расположении духа.

– Балдандерс! – крикнул я.

Над туманом поднялась его голова, как вершины гор на заре появляются над облаками.

– Вот настоящий противник, – сказал я, – с настоящим оружием.

Я шагнул в туман, прокладывая себе путь обнаженным мечом.

– В моем облачном зале ты видишь и других настоящих противников, – прогрохотал Балдандерс, при этом голос его оставался совершенно спокоен. – Хоть они и снаружи, во дворе. Первый был твоим другом, второй – моим врагом.

Пока он говорил, туман рассеялся, и я увидел его почти в центре зала, сидящим в массивном кресле. Когда я повернулся к нему, он вскочил и, схватив кресло за спинку, легко, словно корзину, швырнул в меня. Кресло пролетело мимо в пяди от меня.

– Теперь ты попытаешься убить меня, – сказал он. – И все из-за какого-то глупого амулета. Мне следовало убить тебя той ночью, когда ты спал на моей кровати.

Я мог бы сказать ему то же самое. Но решил проигнорировать его слова. Было ясно, что, притворяясь беспомощным, он надеялся спровоцировать меня на неосторожное нападение, и, хотя оружия при нем я не замечал, он был в два раза выше меня и, по моим отнюдь не безосновательным предположениям, по меньшей мере вчетверо сильнее. Приближаясь к нему, я не мог отделаться от чувства, что мы разыгрываем марионеточный спектакль, виденный мною во сне той самой ночью, о которой он мне сейчас напомнил, а в том сне деревянный великан орудовал дубинкой. Он шаг за шагом отступал, но в то же время был готов в любой миг со мной схватиться.

И вдруг, когда мы отдалились от лестницы на три четверти длины зала, он повернулся и бросился бежать. Зрелище поразило меня, словно побежало дерево.

Передвигался он очень быстро. Сколь ни был он нескладным, каждый его шаг покрывал два моих, и он оказался около стены с похожим на щель окном, в которое смотрел Оссипаго, гораздо раньше меня.

Сначала я не понял, что он задумал. Окно было слишком узким, пролезть в него он не мог. Он просунул в него обе ручищи, и я услыхал скрежет камня о камень.

Меня вовремя осенило, и я успел отскочить на несколько шагов назад. Через миг он уже держал вывороченный из стены громадный валун. Он поднял его над головой и швырнул в меня.

Я увернулся, он вырвал следующий камень, потом еще. После третьего я в отчаянии покатился по полу, чтобы не попасть под четвертый; меч я крепко сжимал в руках. Камни летели один за другим все быстрее и быстрее, в то время как стена, лишаясь опоры, начинала разрушаться. По чистой случайности я подкатился к лежащей на полу шкатулке – в такой благопристойная мать семейства могла бы хранить кольца.

Шкатулка была украшена шишечками, формой напоминавшими те рычаги, которыми пользовался мастер Гурло, пытая Теклу. Не успел Балдандерс вырвать очередной камень, как я схватил шкатулку и повернул одну из шишечек. В тот же миг из пола снова повалил дым, быстро накрыв меня с головой, и в этом белесом море я словно ослеп.

– Нашел все-таки, – проговорил Балдандерс своим низким голосом. – Надо было ее отключить. Теперь я тебя не вижу, но и ты не видишь меня.

Я промолчал, ибо знал, что он держит в руках камень и ждет только звука моего голоса, чтобы бросить его в меня.

Помедлив немного, я начал подбираться к нему, стараясь двигаться как можно тише. Я был уверен, что при всей его ловкости он не может ходить совершенно бесшумно. Когда я сделал четыре шага, за моей спиной обрушился камень, и я услышал, как Балдандерс отрывает от стены следующий.

Этот камень оказался решающим. Раздался оглушительный грохот, и кусок стены над окном полетел вниз. Во мне сверкнула надежда, что он убил Балдандерса, но туман начал быстро рассеиваться, устремляясь в образовавшуюся брешь и растворяясь в ночной темноте и ливне, и у самой зияющей дыры я увидал великана.

Должно быть, когда стена упала, он уронил вывороченный камень, поскольку стоял с пустыми руками. Я рванулся к нему, надеясь напасть прежде, чем он успеет среагировать. Но Балдандерс опять оказался проворней. Он ухватился за остаток стены и выпрыгнул; когда же я подоспел к дыре, он уже спустился довольно низко. Казалось, он совершил невозможное; но, приглядевшись к этой части башни, освещенной из комнаты, где я находился, я понял, что камни, из которых она сложена, грубо вытесаны и уложены без цемента, так что между ними зачастую оставались широкие щели, а сама стена, чем выше она поднималась, тем сильнее клонилась внутрь.

Меня охватило желание спрятать «Терминус Эст» в ножны и броситься вдогонку, но я понимал, что окажусь в крайне невыгодной позиции, поскольку Балдандерс, разумеется, достигнет основания башни раньше меня. Я бросил в него шкатулкой и вскоре потерял его из виду за пеленой дождя. Выбора у меня не оставалось: я зашагал к лестнице и спустился на нижний уровень, который видел, когда впервые вступил в башню.

Тогда здесь было тихо и пустынно, если не считать древних механизмов. Теперь же здесь царил ад кромешный. Повсюду кишели толпы отвратительных существ, похожих на призрака, явившегося мне в комнате, которую Балдандерс назвал облачным залом. У некоторых было по две головы, как у Тифона, некоторые имели по четыре руки; у многих были безобразные непропорциональные конечности – ноги в два раза длиннее туловища, руки толще ляжек. Все были вооружены и, насколько я мог судить, безумны, ибо набрасывались друг на друга так же охотно, как и на своих противников-островитян. Я вспомнил слова Балдандерса: двор внизу полон моих друзей и его врагов. Он знал, что говорил: эти твари напали бы на него, едва завидев, как кидались теперь друг на друга.

Я уложил троих, пока добрался до двери, и собрал вокруг себя озерных людей, ворвавшихся в башню; им я сообщил, что враг, которого мы ищем, находится снаружи. Я заметил, что они до смерти боятся этих безумных чудовищ, продолжавших выпрыгивать из темного колодца (они не узнали в них своих обезображенных братьев и детей), и удивился, как они вообще отважились войти в замок. Мне было приятно видеть, что мое присутствие воодушевляет островитян; они поставили меня во главе и, судя по их взглядам, последовали бы за мной куда угодно. Я впервые по-настоящему понял, какое удовольствие, должно быть, получал мастер Гурло от своего положения, которое доселе представлялось мне лишь приятной возможностью навязывать другим свою волю. Я также понял, почему столь многие юноши при дворе оставляли своих невест – моих подруг в жизни, которую я вел, будучи Теклой, – и принимали назначение в самые отдаленные полки.