Впрочем, какие бы мотивы ни двигали мною и Агией, какие бы побуждения ни заставляли Доркас следовать за нами, все старания Агии пошли прахом. В конце концов я пригрозил ударить ее, если не прекратит, и окликнул Доркас, шедшую в полусотне шагов позади.

Дальше мы пошли втроем – молча, приковывая к себе множество странных взглядов. Я, промокший до нитки, больше не обращал внимания на то, хорошо ли накидка скрывает мой гильдейский плащ цвета сажи. Агия в рваном парчовом платье, надо думать, тоже выглядела довольно странно. Доркас до сих пор была измазана илом, коркой засохшим на волосах и оставившим на ее бледной коже мазки тончайшей бурой пыльцы. Аверн знаменем реял над нашими головами, источая аромат мирра. Полу сомкнутые лепестки его сверкали, точно выбеленная солнцем кость, но листья в ярком свете дня казались почти черными.

Счастье – а может, несчастье мое – в том, что все места, с которыми связана жизнь моя, за редким исключением, отличаются постоянством. Завтра я, если захочу, могу вернуться в Цитадель, на ту самую (не сомневаюсь!) койку, где спал еще учеником. Гьолл все так же течет мимо моего родного Нессуса, и стеклянные грани Ботанических Садов, чьи залы вечно хранят однажды созданные настроения, все так же сверкают на солнце. В жизни моей эфемерны лишь люди да несколько домов, и среди них – та харчевня, что стояла некогда у границы Кровавого Поля.

Почти весь остаток дня мы шли широкими авеню и узенькими проулками, и все здания, окружавшие нас, были из камня либо кирпича. Наконец мы вышли к огороженному, наподобие большого двора, участку земли, однако никакой виллы в его центре не было. Помнится, я еще сказал Агии, что надвигается гроза – сделалось душновато, а на горизонте виднелась мрачная черная полоса.

Агия рассмеялась:

– Это всего лишь Городская Стена! Рядом с ней всегда так – она мешает движению воздуха!

– Вот эта темная линия? Но она наполовину уходит в небо!

Агия засмеялась снова, но Доркас прижалась ко мне:

– Северьян, я боюсь. Агия услышала ее слова.

– Чего – Стены? Она не может причинить тебе вреда – разве что рухнет прямо на голову. А рушиться ей не с чего – уж десять тысяч лет стоит спокойно.

Я вопросительно взглянул на нее, и она добавила:

– Ну, по крайней мере, выглядит на десять тысяч. А на самом деле, может, еще старше: кто знает…

– Ею можно оградить весь мир. Она окружает весь город целиком?

– По определению. Город – это то, что огорожено Стеной. Хотя я слышала, что есть еще какие-то селения на севере и многие лиги развалин на юге, там теперь никто не живет. Однако взгляни туда, между тополей. Видишь харчевню?

Никакой харчевни я не увидел и сказал Агии об этом.

– Там, под деревом. Ты обещал мне ужин, и я хочу поужинать здесь. Как раз успеем поесть перед поединком.

– Не сейчас, – ответил я. – Я буду рад пригласить тебя после поединка. Если хочешь, можно зайти и сделать заказ.

Я все еще не видел никакого здания, но дерево, указанное Агией, было каким-то странным – вверх по стволу его поднималась грубо сколоченная лестница.

– Хорошо. Если ты будешь убит, приглашу этого Серпентриона. А если не пойдет – того убогого моряка, который всегда угощает меня. Помянем тебя…

Высоко на дереве, среди ветвей, горел огонь, и я увидел дорожку, ведшую к подножию лестницы. Имелась там и вывеска: плачущая женщина тащит за собою окровавленный меч. Из тени выступил и встал у входа, потирая руки, чудовищно толстый человек в фартуке. До ушей моих донеслось негромкое звяканье посуды.

– Аббан, к вашим услугам, – сказал толстяк, когда мы подошли к нему.

– Чем могу служить?

Я отметил тревожный взгляд, брошенный им на мой аверн.

– Ужин на двоих; подать к… Я оглянулся на Агию.

– К началу следующей стражи.

– Прекрасно, прекрасно! Но так быстро мы не поспеем, сьер, – потребуется больше времени. Вот если только вы удовольствуетесь холодным мясом, салатом и бутылочкой вина…

– Мы хотим жареного петуха, – нетерпеливо сказала Агия. – И помоложе!

– Как будет угодно. Я велю повару начинать, а там, после того, как молодой сьер одержит победу, могу занять вас выпечкой, пока птичка не подоспеет.

Агия кивнула. По взгляду, которым они обменялись, было понятно, что она встречает этого толстяка не в первый раз.

– А пока, – продолжал харчевник, – если у вас найдется время, могу предоставить теплую ванну и губку для другой дамы – и, быть может, бутылочку медокского и бисквитов для вас?

Внезапно я понял, что с тех пор, как завтракал в обществе Балдандерса и доктора, здорово проголодался, а Агия с Доркас, вполне возможно, ничего не ели весь день. Я кивнул, и хозяин повел нас наверх. Ствол дерева был толст – не меньше десяти шагов в поперечнике.

– Бывал ли ты нашим гостем раньше, сьер? Я покачал головой.

– Я как раз собирался спросить, что это за харчевня. Никогда не видел подобных.

– И не увидишь, сьер. Тебе следовало заглянуть к нам раньше – наша кухня славится на весь город, а свежий воздух способствует улучшению аппетита.

Я подумал, что это видно по нему (заправлять заведением, где столько высоких и крутых лестниц, и при этом отрастить такое брюхо – действительно требует отменного аппетита), но промолчал.

– Видишь ли, сьер, закон запрещает возведение любых зданий так близко от Стены. А мы зданием не считаемся, поскольку не имеем ни стен, ни крыши. Все, кто ходит на Кровавое Поле, – прославленные бойцы и герои, зрители, лекари и даже эфоры – заглядывают к нам. А вот и ваш кабинетик!

«Кабинетик» оказался круглым и замечательно ровным помостом, укрытым от шума и посторонних взглядов среди бледно-зеленой листвы. Агия села в обитое холстиной кресло, а я (должен признаться, ужасно утомленный) рухнул на кожаную кушетку рядом с Доркас. Положив на пол за кушеткой жердь с аверном, я вынул из ножен «Терминус Эст» и начал чистить клинок. Тут явилась служанка с водой и губкой для Доркас. Увидев, чем я занят, она принесла мне ветоши и масла, и я смог, сняв рукоять и гарду, смазать его как следует.

– Ты можешь вымыться самостоятельно? – спросила Агия у Доркас.

– Да, я люблю мыться, только не смотрите на меня.

– Попроси Северьяна отвернуться. Утром у него это прекрасно получилось.

– И ты, госпожа, – тихо сказала Доркас. – Я не хотела бы, чтобы ты смотрела. Мыться лучше в одиночестве, насколько это возможно.

Агия улыбнулась, но я снова кликнул служанку, дал ей орихальк, чтобы принесла ширму, и сказал Доркас, что куплю ей платье, если только в харчевне найдется что-нибудь подходящее.

– Не надо, – прошептала она. Я – тоже шепотом – спросил у Агии, что, по ее мнению, творится с Доркас.

– Ей нравится ее одежда, это ясно. Вот мне весь день пришлось придерживать «декольте», чтобы не осрамиться на всю жизнь… – Она опустила руку, и разорванное платье ее разошлось. Высокие груди слегка блестели в лучах заходящего солнца. – А ее тряпье как раз достаточно прикрывает ноги и грудь. Есть, правда, прореха ниже живота, но ты, осмелюсь предположить, ее не заметил.

На помост поднялся харчевник в сопровождении официанта, несшего поднос с бисквитами, бутылкой и бокалами. Я сказал, что мне нужно обсушиться; он распорядился принести жаровню и сам принялся греться возле нее, словно в собственных жилых комнатах.

– Хорошо, – заметил он. – Солнце-то умирает, но не знает об этом – а мы это не только знаем, но чувствуем на собственной шкуре. Я всем говорю: если тебя убьют – хоть обманешь грядущую зиму. Ну, а если ранят – по крайности, не придется выходить наружу… Конечно, поединков больше всего бывает к концу лета, тогда это как-то более к месту. Не знаю, легче посетителям от этого, нет ли – убытку-то, во всяком случае, никакого.

Я снял накидку и плащ, поставил сапоги на табурет возле жаровни и встал рядом с харчевником, чтобы просушить бриджи и чулки.