Иииии, сейчас обе брови взлетели вверх.
— Прошу прощения?! — выплюнула женщина.
Иви вскинула руку.
— Речь не о ревности. Нужно убедиться, чтобы Сайлас не тратил силы на то, что не скажется положительным образом на его здоровье и благополучии. Пусть хоть Санта приходит его проведать, плевать, но драм я не потерплю. Понимая это, мы поладим. В ином случае хоть на голове ходи. И это — мой эквивалент фразы «иди на хрен».
Иви смутно понимала, что ведет себя совсем непрофессионально. Также она осознавала, что ее решение ухаживать за Сайласом продиктовано любовью, хотя, наверное, это было разрушительно для нее в эмоциональном и ментальном плане.
Но она сделала выбор и к черту последствия и цену, которую придется заплатить.
— Я отказываюсь платить тебе, — заявила Притчард. — Я заведую всеми счетами и не выпишу ни одного чека такой… хамке.
Иви подалась вперед.
— Ты думаешь, что я делаю это ради денег? Совсем ненормальная?!
— Я пойду к Хэйверсу! Обсужу с ним твое поведение, и если к рассвету тебя не уволят… — Женщина демонстративно посмотрела на часы… — то есть через полтора часа, то вся раса узнает о творящемся произволе.
— Отлично, добейся моего увольнения. Это не изменит желания Сайласа видеть меня в качестве его медсестры, и, учитывая, что он пребывает в трезвом уме и при памяти, у тебя нет законного основания оспаривать его решения. И Хэйверсу это известно.
Когда Притчард раздраженно вылетела из палаты, Иви опустила голову.
А потом взяла себя в руки и вернулась к Сайласу.
***
Медицинская карта была настолько большой, что грудь щемило от боли.
Были записи столетней давности, написанные рукой Хэйверса, оцифрованные, когда клиника в двухтысячных вошла в эру хайтека. Но большая часть приемов произошла раньше, когда Сайлас обращался с привычными проблемами: глубокий порез, требовавший зашивания, серьезный штамм гриппа, охвативший всю расу, плохое самочувствие в связи с нерегулярным питанием.
Все изменилось примерно четыре года назад. Внезапно он начал посещать клинику сначала раз в месяц, потом два раза… затем — каждую неделю. Спустя шесть месяцев поставили официальный диагноз после серии недомоганий и проблем с пищеварительной системой. И Хэйверс сделал все возможное, чтобы поддержать органы Сайласа с помощью комбинации противовоспалительных, иммунодепрессантов и стероидов, но потом пришлось делать операцию, чтобы устранить закупоривание желудочно-кишечного тракта. Диализ для восстановления функции почек. И многочисленные кормления.
Начались госпитализации сначала на две, потом на три-четыре ночи. Записаны разговоры о скорой смерти с отметкой о запрете реанимации, который наложил Сайлас. Разговоры о неизлечимой природе заболевания были записаны краткими, сжатыми предложениями, от которых слезы подступали к глазам.
Когда она дошла до записей последнего месяца, то сердце зашлось в бешеном ритме, хотя она просто сидела возле спящего мужчины.
Иви затрясла головой при виде отметки о необходимости личной медсестры для паллиативного ухода…
— Думаю, по ней можно снимать мелодраму.
Иви подняла взгляд.
— Ты проснулся.
— По истории моей жизни. Руководство по бухучету вперемешку с эпизодами сериала «Доктор Маркус Уелби»[44].
— Что-нибудь посовременнее? «Скорая помощь»[45]? «Анатомия страсти»[46]?
— Предпочитаю классику.
— Понятное дело.
— Нашла что-нибудь обнадеживающее? Что-то, что упустил добрый доктор? — Улыбнувшись, Сайлас сел выше на подушки. — Я здесь уже неделю, попробуй телятину.
— Что, прости?
— Старая фраза времен популярности курортов Кэтскилл[47]. Классика. Побудешь со мной дольше, и я спародирую тебе Генри Янгмэна[48].
— Жду с нетерпением. — Иви закрыла больничный ноутбук и поставила на столик из красно-коричневого дерева. — Принести что-нибудь поесть?
— Ты не ответила на мой вопрос. О карточке.
— Нет. Я не нашла ничего, что они бы могли упустить.
— Я не удивлен. Хэйверс славится своим профессионализмом и основательным подходом к делу.
Когда они замолчали, Иви подумала о тех случаях, когда заходила в палату пациентов и застывала на входе, ошеломленная сценой между двумя влюбленными.
Она предположить не могла, что когда-то окажется на месте семьи пациента.
Или, по крайней мере, в ближайшее время.
— Знаешь, было очень странно узнать свой диагноз, — заметил Сайлас отстраненно. — Чистый сюрреализм.
— Расскажи об этом. Я прошу не как медсестра.
Повисла пауза, в течение которой Иви прислушивалась к гудению оборудования за ширмой. Оно пребывало в режиме ожидания, Сайлас был подключен к электродам и капельницам, и она отметила свое нежелание использовать их.
Если, конечно, нет угрозы его состоянию. Но оборудование давило гнетущей тишиной, указывая, что они будут связаны до самого его печального конца.
— Симптомы сохранялись долгое время, — сказал он хрипло. — Усталость, боли, несварение. Паранойя несвойственна мне, поэтому я все игнорировал, находя логичные объяснения. Выходные с друзьями. Загруженность работой. Стресс. Банальные причины. — Сайлас сделал глубокий вдох и уставился в пространство. — Словно… ты едешь по дороге и видишь что-то на обочине? Некую кочку, которой там быть не должно? Ты напрягаешься, пытаясь игнорировать ее, переводишь взгляд на попутное или встречное движение, или приборную панель. Приказываешь себе не смотреть, ведь что бы там ни было, оно все равно не двигается, и тебе невыносима сама мысль, что это чье-то домашнее животное, олень или даже простой опоссум. Черт, его уже не спасешь, ты ничего не можешь сделать… тогда зачем смотреть? Зачем проходить через это?
Сайлас повернул голову к ней и посмотрел в глаза.
— Но потом ты оказываешься рядом, напрягаешься всем телом, сердце разрывается и ты понимаешь, что должен узнать… а потом тебя накрывает облегчение, ведь это всего лишь диванная подушка или скомканное покрывало. Оно только выглядит как раненое, невинно убиенное животное, оказавшееся на пути ужасной траектории и скорости. Поэтому ты наслаждаешься испытанным облегчением, чувством того… что все в порядке. Это был обман зрения и разума, не больше. Все хорошо.
Он замолчал, отводя взгляд.
— Я говорил себе, что происходящее с моим телом — нормально. Что это… не смерть. Я не спал весь день, уставившись в потолок, формируя в мыслях разнообразные «все хорошо», «все нормально»… «Это не то, что убило моего отца».
Его голос стал напряженным, а потом и вовсе пропал.
Заморгав, Иви сжала его ладонь.
— Мне так жаль. Боже… мне очень жаль.
— Мне было стыдно раздеваться у тебя на глазах, — пробормотал он, избегая ее взгляда. — Когда мы занимались любовью, я не хотел, чтобы ты видела, что я из себя представляю. Мне нравилось, как ты смотрела на меня, когда я прикасался к тебе, целовал, был в тебе. В те мгновения я был прежним.
— Перестань говорить о себе в прошедшем времени. Ты еще здесь.
— Нет. — Сайлас провел рукой над животом. — Уже какое-то время я — не я… и я не хочу больше притворяться. Знаешь, они не хотели говорить, что я неизлечимо болен. До сих пор не употребляют это словов моем присутствии, и какое-то время я испытывал чувство раздвоенности. Я не хотел, чтобы использовали этот термин. Но после последнего приступа… ну, предпоследнего… именно тогда они завели разговор о персональной медсестре. И кто-то, не помню, кто это был, может, Хэйверс, обмолвился про хоспис. Тогда я узнал, что всё, конец. Именно это подтолкнуло меня к тебе. Ну, это, и притяжение, которому я был не в силах противиться.
