— Папочка! — Я говорила тихо и отошла на несколько шагов от картины. — Ты снова в штатах?

— Не просто в Штатах, мы в Чикаго.

— Правда? Где? Вы в квартире?

— Они тут? — спросил Флинн одними губами.

— Нет, не в квартире, — ответил отец, пока я кивала Флинну. — Твоя мать настояла на отеле. Слишком много воспоминаний.

— Каком отеле?

— «Дрейк». Думаю, мы задержимся только на одну ночь. Мне нужно возвращаться в Колумбию завтра к полудню.

— Завтра? — нахмурилась я, размышляя, не перепутала ли я даты. — Завтра мы встречаемся с адвокатом по поводу завещания Джена. Ты не собираешься прийти?

— Я не наследник.

— О. — Я не могла представить, почему Джен не включил своего брата в завещание. Технически, они были братьями только наполовину, но мой отец присутствовал, когда родился Джен, и они всегда были довольно близки. — О, — повторила я глупо.

— Твоя мать зарезервировала столик в «Палм Корт», чтобы мы выпили чаю. Встретимся там в три?

— Я приду. — Люблю хороший чай, а «Дрейк» был моим любимым местом в Чикаго. Однако больше всего я хотела увидеть маму с папой.

Я положила трубку и догнала Флинна. Он перешел к другой картине, такой же неприятной. На ней была женщина, Ида, одетая как рабыня, с бледной и бесцветной кожей, с печальным и запавшим лицом. Я осмотрела ее и другие картины поблизости, каждая из которых была выполнена в подобном стиле, демонстрировавшем всю неприглядность жизни. Всю мерзость.

Конечно, я не любила это в работах Олбриджа. Они напоминали мне, что иногда, когда я меньше всего ожидала, кто-то мог проникнуть взглядом под все мои защиты и увидеть все грязные маленькие секреты.

Я вздрогнула.

— Пошли, — сказала я Флинну, — давай выбираться отсюда.

Мы не стали задерживаться, чтобы выпить, у меня не было на это времени, если я собиралась успеть в «Дрейк» к трем.

— Хочешь пойти со мной? — спросила я, мои родители точно не будут возражать.

— Чай, крошечные бутерброды и благопристойная арфовая музыка? Не говоря уже о твоих родителях, достающих меня вопросами, почему я до сих пор не пошел в колледж? Нет, спасибо. К тому же, если ты занята до конца дня, я могу посмотреть, не получится ли взять послеобеденную смену в пабе.

Я кивнула, чувствуя себя немного виноватой. Теперь, когда я съехала, ему приходилось нелегко с деньгами.

— Ты нашел соседа? Кэт подумывает перебраться в город.

— Думаю, ты единственная, с кем я бы хотел делить однокомнатную квартиру, — заявил он.

— Тебе придется переехать? — Теперь я чувствовала себя действительно виноватой.

— Нет, я что-нибудь придумаю.

Я остановилась, когда мы дошли до главного холла.

— Правда?

— А что? Я не выгляжу, как парень, который способен заработать?

— Тебе повысили зарплату?

Он ухмыльнулся.

— Ты смотришь на человека с блестящим будущим.

— Молодец, — подбодрила я его, принимая такой ответ за подтверждение.

Мы поспешили на улицу, моргая из-за солнечного света, и Флинн остановил для меня такси. Я обняла его, еще раз уточнила, не подвезти ли его хотя бы до отеля, и потом сказала водителю адрес.

Он влился в движение на Мичиган Авеню, а я откинулась на сиденье. Магнифисент Майл распростерлась перед нами, и я мечтала попросить таксиста просто ехать и ехать, пока я не стану уверена, что перестану спотыкаться о каждое препятствие в моей жизни.

Я любила «Дрейк» и любила своих родителей, но чертовски хорошо знала, что встреча с ними воскресит все воспоминания.

Каждый день со смерти Джена становился чуть легче. Но когда я сверну за угол, мне опять будет тяжело. Я почувствую запах его парфюма или услышу ненароком его имя.

Или увижу слезы на глазах моей матери.

Я закрыла глаза и глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Это был один из тех поворотов, и мне нужно было собрать все силы, чтобы его пройти. Чтобы быть сильной для родителей, которые всегда были сильными для меня.

Возле «Дрейка» царила атмосфера арт-деко, которую я так любила. Я могла представить модниц в платьях, курсирующих тут в 20-х колокольчиком, к большому удовольствию толстых бизнесменов, которые были рады увидеть так много открытого тела.

Если снаружи мое воображение вырывалось на свободу, то внутри перехватывало дыхание. Обстановка не кричала об элегантности, она была элегантной. Массивные лестницы, ведущие к красивым цветочным композициям, которые размещались с обеих сторон потрясающих люстр. Они приковывали все ваше внимание, пока вы поднимались по ступенькам в эту волшебную страну.

Я почувствовала это и в этот раз, остановившись на вершине лестницы, чтобы полюбоваться величественной «Палм Корт». Мои родители впервые привели сюда меня и Грейс, когда мне было семь, а ей десять, и я была уверена, что мы принадлежим к королевской семье. Вся комната от драпировки на колоннах и обивки на стульях до массивного букета цветов, который, казалось, рос прямо из фонтана в центре комнаты сияла белым цветом.

Я задержалась на минуту, чтобы вернуться из воспоминаний, потом направилась к стойке портье.

— Я встречаюсь с родителями, — сказала я, и тут моя мать приподнялась со своего места за столиком за фонтаном и помахала мне.

— Столик сенатора, конечно. Я отведу вас.

Довольная, я последовала за ней. Хоть его и выбрали в Калифорнии, но даже в Иллинойсе он оставался сенатором.

— Дорогая, ты выглядишь усталой. — Мама крепко обняла меня, потом отстранилась и внимательно осмотрела каждую черточку моего лица.

Я вздрогнула от ощущения, что мне снова семь, я разглаживаю свое летнее платье и одергиваю свитер, который носила из-за прохлады музея.

—Я в порядке, — ответила я. — Просто не очень хорошо сплю. Похороны и все такое.

Я до сих пор помню выражение испуганной беспомощности в глазах моей мамы, когда я сказала ей о кошмарах после смерти Грейси. Я не могла перенести осознание того, что еще больше добавляю к ужасающему бремени, которое она несла. Поэтому в следующий раз, когда она спросила, я соврала и сказала, что кошмары прошли. Ее облегчение было очевидным, и отсутствие успокаивающих объятий и слов моей мамы было маленькой ценой за то бремя, что упало с ее плеч.

— Где папа? — поинтересовалась я в надежде сменить тему.

— Мы столкнулись с президентом «Трикор Транспортейшнс». — Она кивнула в сторону, где мой отец стоял, разговаривая с седовласым мужчиной и двумя молодыми девушками, которые, очевидно, были дочками собеседника. — Он вернется через минуту. А мы пока можем заказать.

Наш столик был достаточно далеко от фонтана и арфы, и мы хорошо слышали друг друга. Мы заказали эрл-грей для всех, и мама окунулась в рассказы о светской жизни. Я удобно уселась, успокоенная знакомыми разговорами.

— Как поживает Флинн? — спросила она.

Я рассказала ей о его работе барменом и стюардом, и она по-матерински поцокала языком.

— Скажи ему, чтобы он серьезно задумался о колледже. Он слишком способный, чтобы просто отказаться от образования.

Я сдержала улыбку, помня, почему Флинн решил не идти со мной в «Дрейк».

— Я ему передам.

— И почему бы нам не съездить домой? Мы выкроим время и расслабимся. Может, даже съездим на побережье и сходим по магазинам.

— Ла-Хойя? — уточнила я, помня, что моя мама имеет в виду под домом. Хоть вашингтонгский образ жизни идеально подходил ей и отцу, они не переезжали туда насовсем. — С удовольствием, — сказала я честно, — но я не работаю уже неделю, и когда вернусь, начнется настоящее сумасшествие.

— Уверена, мы сможем что-нибудь придумать, — заявила она безапелляционно, словно мои проблемы на работе не стоили выеденного яйца. Она подняла руку и улыбнулась. — А вот и папа.

Я встала и кинулась в его объятия, и покой, который я почувствовала, заставил меня забыть о странности моей матери.

К чести моих родителей, мы не говорили о дяде Джене, похоронах или завещании. Они интуитивно понимали, что мне нужно время. Что мне нужны они, и мы говорили о маминых фондах, благотворительных организациях и законопроектах, которые папа недавно проталкивал, общались о том, как замечательно работает его новая команда.