Э! Да я бы и сам с удовольствием посмотрел во сне художественную гимнастику, если бы эту длинную атласную ленточку, прикрепленную к маленькой палочке, накручивала кольцами и волнами какая-нибудь стройная, симпатичная гимнастка, совершая при этом различные гран плие, гран батманы и пассэ!

Да, именно стройная, симпатичная гимнастка, а не брутального вида мужик – мускулистый, волосатый и с кривыми ногами!

Поставив мужику за артистизм двойку, я с облегчением проснулся.

Вера Григорьевна оторвалась от романа, который она читала, сидя за кухонным столом, и посмотрела в окно: за окном сыпал небольшой снежок. По тротуару торопливо шел какой-то очкарик в черном пальто и с коричневой папкой под мышкой.

Вера Григорьевна вспомнила, что забыла посолить суп, который она несколько минут назад поставила на газ. Очкарик внезапно взмахнул руками и, поскользнувшись, очень смешно шлепнулся на зад, вытянув вперед ноги. Шапка с очками с него свалились, а папка отлетела в сторону. Поднявшись, он надел шапку, очки, отряхнулся от снега и, подняв папку, поспешил дальше.

«Что же я хотела сделать? – посмеявшись, подумала Вера Григорьевна, – Ах да, посолить суп!» Она достала из шкафа банку с солью, посолила суп, накрыла кастрюлю крышкой и снова села за стол, углубившись в чтение романа.

Минут через десять, оторвавшись от книги, она посмотрела в окно: за окном все так же сыпал снежок. По тротуару быстрым шагом шел очкарик в черном пальто и с коричневой папкой под мышкой. Внезапно очкарик взмахнул руками и, поскользнувшись, смешно шлепнулся на зад, вытянув вперед ноги. Шапка с очками с него свалились, а папка отлетела в сторону. Поднявшись, он надел шапку, очки, отряхнулся от снега и, подняв папку, поспешил дальше.

Вера Григорьевна потрясла головой и приложила к виску пальцы. «Дежавю? – подумала она. – Кажется, я хотела что-то сделать. Ну да, посолить суп!»

Вера Григорьевна снова достала из шкафа банку с солью, посолила суп и продолжила чтение романа.

А за полчаса до того, как Вера Григорьевна второй раз посолила суп, инженер Виктор Петрович вышел из подъезда соседнего дома и направился к автобусной остановке. Шел небольшой снежок. На обледеневшем пяточке, припорошенном снегом, он поскользнулся и упал. Чертыхнувшись, поднялся, надел свалившиеся с него шапку и очки, отряхнулся от снега и, сунув под мышку папку, пошел дальше. Уже на остановке, он вспомнил, что оставил дома, в прихожей на полочке, ключи от офиса – пришлось вернуться домой.

Когда Виктор Петрович, забрав ключи, возвращался на остановку, то снова поскользнулся и упал на этом же пяточке!

В результате Вера Григорьевна сильно пересолила суп, за что получила вечером выговор от мужа.

Пройдя через калитку, по дорожке, Петр поднялся на веранду, на которой горела лампочка, и постучал в дверь.

– Входите. Не заперто, – послушался голос Екатерины.

– Добрый вечер, Катенька! – войдя, сказал Петр. – День тебя не видел, а так соскучился! Как будто целый год прошел. Милая!

Петр хотел притянуть к себе Екатерину, стоявшую в коротком халатике у кухонного стола, но та, посторонившись, возмущенно сказала:

– И это все? Писатель ты или не писатель? «Пройдя через калитку, по дорожке, поднялся на веранду и постучал в дверь». Да этак ко мне и наш Колька-тракторист мог в гости наведаться.

– Извини, торопился. Боялся опоздать. Перед самой Калиновкой колесо на машине проткнул.

– Ничего, я подожду. Вот от калитки, хотя бы, и начни снова.

– Хорошо, Катенька. Только не сердись, – сказал Петр и снова вышел за калитку.

Где-то домов через пять, вниз по улице, наяривал баян, слышались пьяные мужские голоса, женский смех. Наверно, свадьба, подумал Петр, вспомнив, что вчера ему на деревенской дороге, когда он возвращался к себе в город от Екатерины, повстречался свадебный кортеж из двух жигулей, москвича и колесного трактора, обвешанных воздушными шарами.

Ни одна лампочка на столбах, впрочем, как и на других немногочисленных улицах деревни Калиновки, не горела. Зато небо над Калиновкой было густо усыпано разноцветными мерцающими звездами. А молодой месяц проливал синеву на крыши и распустившиеся кусты сирени, от которых исходил нежный, пьянящий аромат.

Петр, прикрыв за собой скрипучую калитку и накинув самодельный крючок из проволоки, пошел по дорожке к дому. На веранде и на кухне горел свет, а незашторенное окно в спальне было распахнуто настежь.

У крыльца его снова встретил сидящий на цепи пес Полкан. Он приветливо и лениво помахивал хвостом и был благодарен за кусок колбасы, специально привезенной для него сегодня из города и завернутой в белый лист бумаги «снегурочка» формата А4. Полкан за этот месяц к Петру уже привык и не лаял, и не хватал зубами за штанину, как раньше.

Месяц назад Петр, проезжая с друзьями на своей «Тойоте» через Калиновку (они ездили порыбачить на озера), остановился у придорожного продуктового магазина, чтобы купить минералки или сока. И вот теперь он катался в Калиновку почти каждый день, потому что влюбился с первого взгляда в одну из продавщиц – эта была Катенька, Катюша, как нежно и ласково теперь назвал ее Петр. Благо до города, где жил Петр, было всего лишь тридцать километров. У Катеньки были удивительно синие, выразительные, большие глаза, нежный бархатный голос и большой, пышный бюст… «А может, про бюст не стоит? – подумал Петр. – Хотя что в этом плохого?»

И неудивительно, что за этот месяц он не написал ни строчки – Петр был писателем. Писателем хоть и молодым, но уже довольно-таки известным, особенно среди дам, увлекающихся любовными романами. Катенька, правда, ни одного из его романов не читала.

Шаркнув пару раз туфлями по влажной половой тряпке, аккуратно разложенной на крыльце, Петр прошел на веранду и снова, правда, с некоторой долей неуверенности, постучал в дверь.

– Да входи же, входи! – раздался за дверью голос Екатерины. – Что ж ты так долго? – спросила она, когда Петр вошел.

– Ты же сама просила, – пожал плечами Петр. Ох уж, эти женщины с их капризами!

– Иди ко мне! – выдохнула Екатерина и притянула за рубашку к себе Петра.

Что происходило дальше, мог бы рассказать молодой месяц, который спрятался в кустах сирени, что росла напротив распахнутого настежь окна спальни, но в этом рассказе нет пометки «18+».

«А что, Катенька может читать мысли?» – ехидно или недоуменно спросит читатель, прочитав этот рассказ.

Может. Что, наверно, следует добавить к описанию ее больших синих глаз, нежного бархатного голоса и большого, пышного бюста. Ведьма, одним словом. Ведьма, которые иногда встречаются в селах и деревнях типа Калиновки даже в наше время.

Александр Григорьевич считал себя человеком интеллигентным, культурным, начитанным. К этому еще можно добавить, что он был не женат, ему недавно исполнилось сорок три года и он подумывал жениться. Только вот, на ком?

– Светочка, а вы не помните, с чего начинается роман Пушкина «Евгений Онегин»? – спросил он Светочку, когда они прогуливались вечером по городской набережной.

– Кажется, «Я вам пишу – чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле меня презрением наказать», – вспомнила Светочка, хоть и не сразу, еще не выветрившиеся со временем из ее симпатичной головки строчки письма Татьяны к Онегину.

Светочка без колебаний в это же вечер была отвергнута Григорием Александровичем.

– Людочка, а вы не помните, с чего начинается роман Пушкина «Евгений Онегин»? – спросил он Людочку, когда они прогуливались под зонтиком по городскому парку.

– Конечно, помню! – уверенно ответила Людочка. – Мой дядя самых честных правил…