Иевлеву же занимали следующие вопросы: если это не простой мужик, не будет ли от полового контакта с ним какой-нибудь беды? Второй вопрос: есть ли у нее над ним хоть какая-то власть или только у него над ней?

Дальше идут научные вопросы: что у него внутри? Судя по тактильным ощущениям, тело совершенно такое же, как у обычного человека. Только очень сильное. Сперма выделяется нормально, даже очень бурно. Но характерного запаха спермы не чувствуется. Она не вытекает наружу, следов не оставляет. Честно говоря, немного страшно. Потому что ранки над сосудами на запястьях и на щиколотках очень, правда, странные, а он прямо сказал, что имеет к этим ранкам отношение. Участковый говорит– вампир.

Сам участковый, судя по всему, очень увлечён, или проще говоря, у него на меня стоит, как столб. Вот над кем у меня точно есть власть.

Фельдшер перепуган ужасно. Значит, тоже верит. Всё это складывается в картину очень и очень странную. Но, в конце концов, не вампир же он в самом деле? Я-то пока еще с ума не сошла. Вампиры – мертвые, а он совсем не мертвый, такой живой, что дай Бог каждому. И вот еще очень странный, очень важный вопрос – куда он девается днем?

Она решила поговорить с участковым. Но разговор в его кабинете, куда она пришла, начался довольно странно. Участковый запер за ней дверь, задёрнул шторы и предпринял самые решительные действия не двусмысленного характера. Иевлева отреагировала тоже довольно для себя неожиданно. Она сама расстегнула ему брюки и помогла рукой движению в нужном направлении. При этом в голове у нее мелькнула мысль о начинающейся нимфомании. ее будоражила на этот раз мысль о своей бесконечной власти над этим человеком. Она раздела его полностью, посадила на кресло, легко добившись повторного взвода, села на него сверху и с удовольствием исподтишка наблюдала, как он расплавляется от переполняющих его чувств и ощущений. В последний момент она закрыла ему рот своими губами, боясь, что он начнет громко стонать и кричать, чего она терпеть не могла.

После этого разговаривать про вампира как-то было неудобно, и она, приведя внешний вид в порядок, вышла без единого слова, как будто она только за этим сюда и приходила. Закрыла за собой дверь, оставив участкового в состоянии неописуемом.

«Ну хорошо, – думала Иевлева, – если мужчина – ветер, а я – парус, то куда плывет корабль? По-хорошему, надо отсюда быстро валить, а то запутывается это всё как-то очень сильно. Но как уехать без ответов на мучающие вопросы?

Надо дождаться ночи, привести вампира к фельдшеру, взять на анализ кровь, после чего фельдшер упадет в обморок, заявится участковый, они с вампиром подерутся, медпункт или сгорит, или просто развалится, а я буду в самом центре событий.

Потом Брунько напишет балладу, я стану героиней факультета. Что вообще со мной происходит? Кто-нибудь может мне объяснить, зачем мне участковый? Продолжая морскую тему можно сказать, что я превращаюсь в канонерскую лодку, которая, приближаясь к мужчине, сразу открывает огонь на поражение. И зачем мне это нужно? Мужчина, по крайней мере, может делать отметки на стволе своего револьвера.

Да, но вот я иду в сельпо за вином для поэта, я иду по сельской улице, и мне кажется, я сейчас взлечу и полечу. Как Наташа Ростова, только еще лучше. Без всяких этих «почему» да «почему». А потому!»

Вдруг ей показалось, что она, действительно, слегка зависает в воздухе. Это было так невероятно восхитительно, что даже дыхание перехватило.

Когда стемнело, она вышла из общежития и пошла к реке. И совершенно не удивилась, увидев, что он идет рядом. Его мысли легко угадывались, и ей казалось, что это взаимно. И она также скорее угадывала, чем видела, что он улыбается в темноте.

– Чему ты улыбаешься? – спросила она.

– Участковый на жену весь вечер орет, – сообщил мужчина. – Говорит, она ему жизнь загубила. А она завтра к вашему начальству жаловаться пойдет. Нам, мол, в деревне такая помощь не нужна – чтобы чужих мужей с ума сводить.

– Немного обидно, что ты не злишься, – призналась Иевлева.

– Если я ночью тебя с кем застану, не обижайся! – сказал он. – А днем – меня нет, никто тебе не указчик. Ты с участковым как-то поговори – он на тебе жениться собрался!

– А почему это днем тебя нету, куда ты днем деваешься? – спросила Иевлева.

– Днем сплю!

– А я днем живу, а ночью я сплю, – сказала Иевлева.

– Раньше так было. А теперь ты ночью живешь, а днем на ходу засыпаешь. Ты раньше меня боялась – теперь не боишься.

– А почему я должна тебя бояться?

– Да ты сама понимаешь! – сказал он.

– Нет, ты объясни! – настаивала Иевлева.

– Таких, как я, люди боятся.

– Каких «таких»?

– Таких, которые по ночам ходят, – терпеливо говорил он. – И фельдшера ты до полусмерти напугала, он сидит пьяный – не спит, ждет, пока ты меня приведешь.

– Ты что – следишь за мной? – удивилась Иевлева.

– Да зачем за тобой следить – у тебя всё на лице написано!

– У меня фельдшер на лице не написан.

– Ты что, правда, хочешь меня в медпункт отвести и кровь на анализ взять? Ну, веди!

– Ну, пойдем!

– Сейчас пойдем, – сказал он, привлекая ее к себе.

Медпункт ночью был закрыт. Но фельдшер не спал. Сидел в палисаднике и пил плодово-ягодное вино. Вскочив, он от Иевлевой сначала попятился, но потом взял себя в руки.

– Вы, главное, не бойтесь – он вам ничего не сделает, – сказала Иевлева.

– Давай его в медпункт, там открыто, – предложил фельдшер, – свет только зажгите, он свет как – нормально переносит? Я в темноте ничего делать не буду!

– Не бойтесь, – повторила Иевлева и, повернувшись, вышла за калитку.

Когда фельдшер вошел в медпункт, он долго мыл руки в умывальнике в коридоре и никак не мог заставить себя войти в кабинет. Но в кабинете он увидел обычного мужчину, ничем не напоминающего загробное чудовище. И даже вполне симпатичного. Тот вежливо встал со стула и сказал:

– Вот и привелось свидеться, Игнатьич, ты, небось, и не думал. Ты тогда не обратил на меня внимания, когда я солдата принес, почему-то ты решил, что это участковый, хотя я на него совсем не похож. Ну и правильно, будем считать, что это участковый! Ты не бойся меня, Игнатьич!

Фельдшер неожиданно осмелел и, покачав головой, сказал:

– Ну, Фролов, и хорошо это так? У девок и молодых баб кровь пить?

– Кто старое помянет… – сказал Фролов. – Теперь всё по-другому будет. Небось, к тебе с дырками на шее больше никого не приводят?.. Я же не хотел, я сам не понимал, что делаю. Мне от Петровых никогда обиды не было! Я же не думал! А сейчас, Игнатьич, я стал думать, я знаю, как надо делать, чтоб людям вреда не было. Вот. А Нинку Петрову я встретил, всё ей объяснил, она меня простила.

– Где встретил? – задал фельдшер не совсем понятный вопрос.

– Там, – показал на окно Фролов, – неважно.

– А что это ты на себя совсем не похож? Ты вон какой был жирный!

– Да я не знаю, оно так само получилось. Я, когда стал ходить, сразу был такой. Ты кровь у меня хотел взять на анализ – давай бери, мне самому интересно.

Фролов сел за стол, положил правую руку на подушечку, но фельдшер как-то не спешил приступать к процедуре. Тогда Иевлева отодвинула его и сказала:

– Не нужно вам – я сама всё сделаю!

Она ловко, с первого раза вошла в вену, осторожно вытянула полный шприц – фельдшер про себя отметил нормальный цвет венозной крови. Иевлева профессиональными движениями распределила кровь по пробиркам, закрыла их пробочками. Фролов, улыбаясь, прижимал ватку со спиртом, и видно было, что вся эта процедура очень его смешит. Он сказал:

– Чтоб у такого, как я, кровь брать, это только в Советской стране может быть. Обычно мы кровь берем, а в Советской стране – и у нас берут. Везде люди боятся, а тут не боятся. И баб таких больше нигде нет. А если у меня болезнь найдется, будете меня лечить?