Дедок усмехнулся, став на миг похожим сам на сморщенную дубовую кору, и поманил меня пальцем. Жест бесхитростный, никакой магии в нём, никакой ворожбы, а только всё равно меня сразу стронуло с места. Вроде и старость уважить, и повод подступить к окну да глянуть – что там да как.

- Ну, привет, страничек, - насмешливо прошамкал дедок, кладя подбородок на скрещенные на посохе руки. – Ты это… по делу тут, али от дела?

За стеклом мир оставался спокоен. Летняя жара, солнце припекает, дрожит лёгким маревом накалившийся воздух, бездвижны стоят деревья и пыльная трава. И «привратник» внутри молчит, не видя в этом летнем покое ничего, что могло бы встревожить опасностью.

Внутри чуть отпустило. Даже если дед и из наших, он явно не собирался нападать сам. А других поблизости не было. Ну или рядом вед такого уровня, что страшно подумать! Но такие обычно на мелких тархов, вроде меня, не размениваются.

Успокоив себя этим, я расстегнул пряжку поясного ремня и спустил рюкзак на пол.

Пристроился рядом, спиной вжимаясь в стену, чтобы видеть и зал, и краем взгляда – улицу за стеклом. Ну и странного деда, естественно.

- От дела, - наконец, отозвался я.

Дедок опять сморщился, словно кислятины объелся, и кашлянул в кулак:

- А чего так? Послужить, что ли, некому? Послушать кого?

Я бросил короткий взгляд на хитрого деда и демонстративно перенёс внимание на полки витрины с шоколадками.

- Отпуск у меня, - коротко отозвался я.

«Послужить», «послушать» - эти слова, конечно, и в человечьем обыденном лексиконе есть, но тэра-то их применяют в особом значении. Как сейчас. Итак, дед – один из наших. Что он тут забыл? По мою душу или эта встреча случайна? Один он тут или с десяток тархов укрылись в ближайших постройках, прикрытые мороком от хорошего веда?

- Отпуск, - недовольно пожевал губами дед, мрачно разглядывая меня. – А коли отпуск, то чего к мальчонке липнешь? Гуляй, куды шёл, а его от дела не отвлекай! Чай, он-то не прохлаждается!

Меня на миг оторопь взяла. Он о Чуде? Так, вроде, я его не отвлекал – сам навязался со своим «узнаю имя»! О Просо? Так я не липну же! Напротив, сразу, как понял, что он с мальчишкой заодно – оружие убрал и ушёл, не мешая. Так что не прав дед, как есть – не прав! Только подобрать слова, чтобы пояснить это, мне не удалось.

Агрессию, надвигающуюся на нас, как веретено смерча, я сперва почувствовал. Потом увидел.

Распаренный алкоголем крепкий мужик в засаленной майке и отвисшем трико ввалился в двери магазина, словно буйство природы. Глаза горят, кулаки чешутся, морда просит кирпича или чего пожёстче. И сразу к прилавку. Споткнулся, чуть не рухнул. И выпрямившись, зарядил в эфир такой чёрной матершиной, что даже я, не особо различая оттенки языковой магии, почуял, как зал вокруг стал зарастать чёрными кружевами недоли. На чью судьбу теперь рухнет эта червоточина, кто вляпается в её паучью ловушку? - кто знает. Не задумываясь о высоких материях, да и попросту – о своей судьбе, куда всё это однажды вернётся, мужик оставил кому-то неизвестному чёрный подарочек. Хорошо хоть, пьянчуга - просто человек и до полноценного проклятия не дорос, а так, только воздух испоганил, мелкую неудачу призвал.

Но на том не унялся.

- Верка! Твою душу-мать! Ты где, сучка крашенная?

Я быстрым взглядом обежал зал и мир за стеклом. На удивление, мир оставался в покое, лишь чуть дрожал возмущённый от проклятий эфир вокруг. Да дедок на подоконнике стал похож на нахохлившегося сыча, подобрался, сжался, словно это не кого-то неизвестного, а его лично обидели.

Пьяница, не обращая внимания на нас, махнул кулаком по прилавку и снова заорал в сторону подсобки, вызывая продавщицу.

- А ну! Ты где, куррррва? Щаз все космы белёные повыдёргаю!

Дед тихо кашлянул, обращая на себя внимание, и назидательно поднял вверх палец:

- Эй, уважаемый! Нельзя так обращаться к женщинам!

Но мужик, кажется, его даже не услышал. Грохнул ещё раз по прилавку.

- Верка, шалава!

И только тогда в подсобке что-то загремело, зашумело, и из темноты коридорчика за прилавок высунулась женская фигурка. И я как-то сразу понял, что в этот день судьба надо мной посмеялась, послав мне ещё одно Чудо. Хотя, нет. Это – не чудо. Это - Фея. Маленькая, тонкая, хрупкая, почти прозрачная на просвет, словно крылышко стрекозы.

Юная Фея с испугом жалась к косяку двери и от незаслуженной обиды поджимала губы. Веки её дрожали от волнения, и взгляд метался от грозного пьяницы до двери за его спиной. То ли в поисках выхода, то ли в ожидании помощи. И, казалось, больше ничего для неё не существовало в этот момент. И, как не жаль, но я не существовал тоже.

Нечаянная прядка спала на мокрый лоб, и девушка, боясь даже поднять руку, неуверенно пыталась сдуть мешающие волосы. Но те упрямо держались на месте.

И даже в этот момент испуга Фея была прекрасна! Длинная русая коса лежала на плече, спадая на грудь, тонкая блузка едва скрывала серебристый крестик под ложбинкой тонких ключиц и ласковую округлость молодых грудей. Прекрасная женщина! И потому контраст с происходящим лёг на сердце досадой.

- Водку, давай, курррва! – бравируя злым «рычанием», приказал мужик.

Девушка сжалась, приподнимая плечи, но решительно замотала головой:

- Дядя Стёпа не велел!

- Я те дам «дядю Стёпу»! – ударил по прилавку кулаком мужик и сам зашатался от избытка мощи. – Я те всех «дядь» дам! Нагну щаз и дам! Взяли тут волю! Сказал – водяру гони! Пошевеливайся, куррррва!

Девушка ещё больше побледнела, видимо, понимая, что это не пустые угрозы, но упрямо замотала головой:

- Дядя Стёпа не велел! Нельзя мне! Совсем нельзя!

- Ах ты… ты! – мужик задохнулся от возмущения. И так красная рожа стала багроветь от ярости, грудь заходила ходуном.

И, разразившись бранью, мужик рванул столешницу прилавка в сторону. Повешенная на рояльных петлях, составная столешница с хрустом и грохотом распалась на части. Выломанную доску мужик со злобой отбросил в сторону, принимаясь за следующую.

Девушка взвизгнула и рванулась не обратно в подсобку, а по недоразумению или незнанию, за стеллаж, туда, где можно только зажаться в уголок, прячась между ящиками, но никак не убежать, не оборониться.

- Да я тебя! – орал мужик, яростно расправляясь с преграждающим путь прилавком.

Дед возле меня резко поднялся, сноровисто перехватил свой посох и закричал, по-старчески срывая голос в хрип:

- А ну вон от девки, сучёныш!

Но на мужика это не произвело никакого эффекта – слишком уж был занят делом. Пыхтя, как паровоз, и выдавая в эфир уже даже не связанную брань, а междометья со скрытым, но агрессивным, смыслом, он напролом пробирался через прилавок, ломая всё на своём пути, словно медведь-шатун.

- Ну! – резко повернулся ко мне дедок. И глянул зло, скривив в немой ярости рот. – Ты будешь работать али нет? Отпускник хренов!

Но я всё мешкал. Во-первых, успеется. Тут от мужика до девицы – расстояние такое, что за это время целое боевое звено положить можно! А во-вторых… Не так это просто – взять и вмешаться в дела людские. Дела, для нас, тэра, вроде открытые, но такие чуждые. Кто же знает эти человечьи судьбы – где в них правда, где её кривое отражение? Это у нас, хранителей Предела, всё ясно и просто – служи верно и твоя судьба будет к тебе добра, и выйдешь на Призрачный Мост своей смерти чистым и сильным! А люди… Они другие совсем. И для другого слеплены миром. И судьбы у них сложнее. По ним никогда не знаешь – кому и что намечено. Нельзя нам, с нашей-то силушкой, вмешиваться!

Но тут, вжимаясь в полки, Фея закричала.

Не завизжала, как можно ждать от сильно напуганной женщины, не заорала, словно убивают, а призывно закричала, протягивая гласные:

- По-мо-ги-те!

- Ну, тархово племя! – рявкнул рядом дед, пристукивая посохом по полу.

Вот теперь всё стало правильно. Ясно и просто. И настолько светло, что даже сердце зазвенело от радостной ноши.