Из дома вынесли Юрку – мальчик безвольно обвисал на руках мужчины в наспех наброшенном на плечи белом халате. Мне стало дурно от одной мысли о том, что он мёртв.
В висках застучало от накатившей волны. Показалось, что сейчас же сорвётся с петель сердце, понесётся в кровавый туман ярости, вынуждая крошить всё и всех направо и налево и совершать ошибки. Вдохнул коротко. Медленно выдохнул, умеряя вихрь эмоций. И тут же в голову пришла спасительная мысль. Ведь Чуда чрезвычайно нужен – он вед высокого класса, а бойцы во дворе не производят впечатление слабо подготовленных, такие случайно не убью, не покалечат, если есть приказ взять живым и невредимым. Надежда на то, что Юрка только усыплён или обездвижен, стала прочнее. Полегчало.
И тут же снова прокололо сознание страшном пониманием. Если Чуда пленён, то Жанька – убит. Нет ни тени сомнения в том, что живой Просо не отдал бы пацана никому на свете. Комок подкатил к горлу. Эх, Жанька… Так и не поговорили мы по-дружески, тис… Так и не сошлись. Я опустил голову, вжав лицо в рукоятку пистолета. Железо холодило, но легче не становилось.
Двери машины хлопнули, и я уже знал, что будет дальше. Пусть Жаньки больше нет, но Юрку я им не отдам. Точка. И пусть расхлёбывает небесная канцелярия. Пусть сводят дебет-кредит - у них будет явная недостача на одного пацанёнка и большая переплата во взрослых кретинах!
Машина медленно, подскакивая на сухой неровной грязи просёлочной дороги, двинулась от дома. А за ней два бойца закрыли ворота.
Что это значит? Почему люди осталось? Что им делать тут, если Юрка уже отправлен в их передвижной или основной штаб?
Машина забрала человек шесть. Получается, что минимум двое остались в доме.
Нет! Трое. Третий только что прикрыл окно дома…
Зачем?
Чтобы «подчистить» территорию и убрать труп хватило бы и одного. Трое – расточительство. Зачем?
Ответ напрашивался один: потому что они ждут меня.
Вспомнилось глупое и нелестное для уровня: топчан в сенях, разложенный для одного человека, стол с тремя чашками. Положившие Женьку не дураки - они будут ждать прихода третьего. Прихода того, кто может помешать... Чему? Пока не знаю, но чувствуется, что что-то важное творится там, куда увезли Чуду…
Я начал глубоко дышать, приготавливаясь к долгому скольжению вдоль земли для того, чтобы обойти дом и направиться за мальчонкой. Внутри я испытывал безмерную благодарность Сашке за увиденное – оно послужило предостережением. Не поспеши я за своим ведомым - пришёл бы обычных ходом к дому как раз после того, как там основательно обосновалась бы засада. Теперь, предупреждённый, я мог обойти поставленную ловушку и сразу помочь Юрке. Если повезёт…
Я снова набрал воздуха в лёгкие, расправляя их до самых дальних уголков – мне понадобятся все их возможности. Выскользнул из-за спасительного куста, осторожно по высокой траве пробрался, забирая правее, обходя дом и почувствовал, что картинка во дворе меняется. Затих, всмотрелся. Зажмурился, чтобы проверить зрение. Широко раскрыл глаза, чтобы убедиться. И замер, притаившись.
Один из бойцов, не таясь, вышел из дома с пустыми вёдрами и спокойно, размерено шагая, двинулся за водой к колонке. Так, как никогда бы не сделал, будь в засаде или на страже…
Почему?
- По кочану и по капусте! – рявкнуло сзади.
Резво крутанулся на спину, в мгновение готовый стрелять по цели.
Только цель, удобно сидя на пне да лениво привалившись к осиновому стволу, лениво щурилась на солнышко и почёсывала тощую бородку бронзовым навешием посоха.
- Чего дёргаешься? – усмехнулся дедок. – Я-то, чё, я-то не страшный. Это там, в дому, мужики страшные, аки черти, так что хоть сразу в штаны ссы.
Я опустил пистолет и огляделся. Как только смог подойти этот хрыч старый?!
- Да, как-как, - схватил себя за бороду дедок, и, подбросив её хилый клок вверх, поскрёб оголившееся тощее горло, - Уж не по-пластунски по кореньям. Староват я, чтобы залегать, как ящер какой!
Оставалось только признать, что Присутствия, на которое привыкло полагаться чутьё тарха, в этот раз не было. Так же, как и в предыдущие. Вывод напрашивался сам собой.
Дед Стобед, издеваясь, кривил морщинистую рожицу, наблюдая за моими мыслительными потугами.
- Уж сам изволишь догадаться, али тебе, тугодуму, надо всё растолковывать?
- Дед Стовед, - тихо назвал я.
Старый ведун хмыкнул и, потеряв ко мне всякий интерес, вгляделся в видимый с холма дом и двор. И я тоже снова залёг в траву, разглядывая дом. Там боец уже возвращался от колонки с двумя полными вёдрами. Неторопливо, несуетно открывал-закрывал калитку, неспешно поднимался на крыльцо, старясь не расплескать воду.
- Ну? – покосился на меня дедок. – Пацана вытаскивать будешь, али ненужон и пусть пропадает пропадом?
- Буду, дед, буду, – угрюмо отозвался я.
И правильно, - пора уже не валяться, вприглядку, а бежать, догонять «Скорую» и вызволять Юрку. Но голову пока занимали мысли о странности оставленных в дому бойцов. Зачем они там? Зачем им воды столько? Крови, что ли, так много, что побоялись оставить, как есть, и замывают, чтобы не привлекать потом пристального внимания полиции?
- Тьфу же на тебя! - возвысил голос дедок. – Я тебя ирода спрашиваю али траву какую подзаборную?! Что валяешься, как телок дремотный? От же ленивая задница! Спит, валяется! Пацана я, что ли, вытаскивать буду? Сейчас-то как начнут по мясцу парному охаживать – так к твоему пробуждению и кости доломают! Потом живи – утирайся плевком в душу, что сам ведомого проворонил!
Если при первых его словах я лишь досадно отмахнулся, что мешает настроиться, то от последних захотелось окунуться в стылую прорубь с головой.
- Дед, - протянул я, не оглядываясь, чтобы не давать себе лишних надежд. – Что говоришь-то… Знаешь или так, потрещать?
Тот в ответ потянулся посохом в мою сторону – треснуть по спине. Но я, не глядя, откатился в сторону и бронзовый набалдашник вхолостую прошёлся по траве, оставив мятый мокрый след на побитых стеблях.
- Вот, ведь, тарх! – расстроенно пробормотал дед, вложив в моё звание такую же энергию, словно в подзаборную ругань.
- Дед, - севшим голосом напомнил я о себе.
Что мне его ругань, что удары – всё пустяк, если он хоть чуток прав.
- Тьфу на тебя, - повторил Стовед и тут же стал сосредоточено-спокоен, словно подменили: - Жив твой щенок. Его тёплым взяли. Ручками. И пострелять даже не успел. Пока без сознания. Сейчас в себя приведут, чтобы чувствовал, как надо, и начнут экспресс-терапию… Сам понимаешь. Чтобы сломить Юрку, сломают сперва стража. Самого Юрку побояться – мал и слаб, не выдержит, а нужен именно он. А покалечат да приструнят стража - малец сделает всё, чтобы того оставили в живых…
Я выдохнул и вжался лбом в траву.
Значит, жив Женька. Жив пацан…
Вот почему меня так держала, не отпускала эта несуразность оставленных бойцов. Не в том дело, что зацепила нелогичность, нерациональность поступков противника, а в том, что теплилась там, в родном доме, жизнь дорогого человека. Которую и кровью готов выкупить.
Вот такая теперь тебе, тарх, шахматная вилочка, которой ни черта не подцепишь да не закусишь. На одном краю тебе – Юрка, которого сейчас держат где-то неизвестно где. На другом – Женька, которого прямо под носом будут ломать. И сколько он выдержит - гордый, наивный да слабый – кто ж его знает! Вот и выбирай теперь, что по сердцу да по чести. Ребёнок малый, к которому всей душой прикипел, который нужен и важен и тебе и врагу, потому, может быть, в большей безопасности. А может и нет. Или глупый неотёсанный тис, который только и делал всё время, что кололся своей неукротимой гордыней, а теперь будет превращаться в скулящий кусок мяса крепкими мастерами.
- За Юрку ты покамест не переживай, - сплюнул сквозь зубы дед Стовед. – Он, как понял происходящее, так в отруб ушёл. Его сознание сейчас глубоко отсюдова – туда не каждый вед заберётся, а заберётся – не факт, что вылезет. И вытащить Юрку вот так просто не получится. Он пацанёнок продуманный, резвый – сам не смог устоять перед чужим ведом, так тебе теперь время отыгрывает. Пока будут пытаться его вернуть, пока он посопротивляется – времени ого-го как много пройдёт! Так что, не боись, есть возможность вытащить твоего напарничка, язви его потроха да трави сучьим выменем под руки!
