- Знаешь, что в тебе бесит больше всего? - вдруг спросил мой бывший ученик. Я поднял бровь. - Твоя непокобелимость. Уверенность, что всё будет так, как ты хочешь. Ты прямой и твердый, как… соляной столб. Каменный истукан. Но знаешь… Иногда, в порядке исключения, хотелось бы увидеть в тебе человека.

Я усмехнулся.

- Я тоже иногда ошибаюсь.

- А Никодим? Он может ошибаться?

Я сжал челюсти так, что зубы хрустнули, и сглотнул горькую слюну.

- Остается только верить в то, что на этот раз он не ошибется.

ГЛАВА 29

НАОМИ

Когда никого не осталось, я легла на пол перед клетками и затихла. Это должно случится само собой: я просто перестану думать, дышать, перестану… быть.

Я оцепенела. Нужно просто расслабиться и отпустить сознание. Пусть уплывает. Это ведь так легко: ни о чем больше не думать, ни за кого не переживать… Отпустить всё и тогда пружина в груди наконец-то распрямится, её острый конец проникнет в сердце, последует вспышка боли, и - пустота…

Резкий свет натриевых ламп пробился сквозь слипшиеся от чужой крови ресницы, послышались тихие плески, капанье, хлюпы… Испуг, что в этом месиве может остаться кто-то живой, выбросил меня из оцепенения. Вам никогда не приходилось сталкиваться с этой особенной формой милосердия: желать, чтобы кто-то побыстрее умер? Перестал существовать. Прекратил испытывать боль.

Мне хотелось только одного: чтобы больше ничего не двигалось. Чтобы, не дай Бог, никто не поднялся…

Одна проблема: во второй раз проделать все необходимое для того, чтобы отключиться, перестать «быть», не получалось. Мысли не хотели успокаиваться, они скакали под сводом черепа, как блохи на сковороде, не давая расслабиться, глаза упрямо открывались. Тело начало чувствовать холод, ноздри - смрад, и разум настойчиво напоминал о том, что было бы неплохо выбраться куда-нибудь на свежий воздух.

Но для этого требовалось оправдание. Почему я не должна лежать здесь, со своими друзьями, в темноте и сырости? Почему им предназначено разлагаться, постепенно растекаясь гнойными лужами, а я имею возможность начать переставлять ноги, одну за другой, до тех пор, пока не почувствую свежий ветер?

Говорил Никодим: если сегодня очень тяжело, нужно потерпеть до завтра: станет немного легче. Совсем незначительно, но все же лучше, чем вчера. И так - каждый день…

Сомневаюсь, что это мой случай. Завтра будет так же плохо, как сегодня. Через год будет так же плохо. И через сто лет… Он просто не понимал, о чем говорит.

И тут я услышала шорох. Открыла глаза, затем приподнялась и попятилась к стене. Бич лежал там, где я его бросила: метрах в трех позади, у клеток.

- Маха… - голос будто потерялся в пустоте.

Она начала поднимать пистолет, я метнулась за колонну. Раздался громкий вой - гномы включили сирену. Значит, они завершили зачистку и теперь собираются всё взорвать.

Маха, выругавшись сквозь зубы, скрылась в темном тоннеле. И тогда я, подобрав Бич, рванула за ней.

Шла по запаху: аромат лилий, горного меда и гвоздики. Удушающе-тяжелый, он не рассеивался даже в присутствии крови и экскрементов.

Сирена выла всё настойчивее, и можно было только надеяться, что я бегу в верном направлении.

Пробудилась тлевшая в груди жажда убийства, бешенство сердца, которое никогда не оставляло меня надолго. То, что мы встретились в катакомбах, над не остывшими телами моих друзей - не случайно. Это - судьба…

Вылетев на берег моря - Керкуан остался в стороне, на высоком плато - я припустила за тонкой фигуркой, бегущей к катеру.

Волны с грохотом накатывали на черную гальку, а там, где был древний город, вспухал огромный клуб пыли. Снизу не было видно, что творится на самом плато…

В катере ждал Дирг - я его сразу узнала. Непутевый братец Тристана всегда оказывался там же, где его матушка… Что они делали в лабораториях вампиров? Пришло в голову, что они могли быть теми самыми поставщиками живого товара. А почему нет? Доставили очередных пленников, а тут - нападение…

Маха была уже по пояс в воде. Я прыгнула ей на спину, сверху накатила волна и потащила нас по камням…

Отфыркиваясь от песка, я поволокла тетку к берегу. Она отбивалась. Один раз Махе удалось засадить пистолетом мне по губам, из глаз посыпались искры, губа лопнула. Дирг что-то кричал издалека.

Она пыталась измениться: нос превращался в клюв, на костлявых пальцах отрастали когти и бессильно скользили по комбезу.

Маха пыталась вырваться, но я вцепилась в нее мертвой хваткой. Глаза её, по-птичьи круглые, совершенно безумные, прожигали ненавистью.

Послышался шум мотора: катер быстро удалялся от берега. Он быстро превратился в точку, прыгающую по волнам.

Маха вырвалась и, уже не пытаясь бежать, развернулась ко мне.

- Он бросил тебя! - я сплюнула розовой, горько-солёной водой. - Сынок пожертвовал тобой, чтобы спасти свою шкуру!

- Он вернется!

- Ты знала, что делаешь из него монстра? Как ты могла поступить так с собственным сыном? Или тебе было всё равно?

- Ты сама стала подстилкой, чтобы занять трон! - нос её загнулся крючком, вместо волос на голове топорщились мокрые перья.

- Вот, значит, в чем дело! Любой ценой рвешься к власти…

Она хрипло рассмеялась, выхаркивая воду.

- Думаешь, Оберон был душкой? Или мой младший сын? Или ваш ненаглядный Яррист? Думаешь, его за красивые глаза зовут Проклятым?

Улучив момент, Маха перекинулась, и, выставив когти, спикировала, метя в лицо. Поймав мощное крыло и навалившись всем весом, я старалась затащить её под воду. Сова била когтями, но комбез продрать не могла. Какое-то время мы ворочались в прибое, захлебываясь и визжа, как две гарпии.

Спустя вечность мне удалось добраться до шеи птицы, оказавшейся на удивление тощей. Сомкнув руки, зажмурившись и пуская пузыри, когда накатывала очередная волна, я держала сову под водой, чувствуя, как удары крыльев становятся всё слабее.

Лёгкие разрывались, голова гудела от ударов волн. Мною владело безумие - лучше захлебнуться, чем разжать хватку.

Потом я с трудом поднялась, но новая волна ударила в спину, сбив с ног. Комбез намок и тянул на дно, из разбитого носа шла кровь. Миновав кромку прибоя, я уселась на песок и рассмеялась.

Интриги, ненависть, предательство… И после всего, дохлая тушка Махи, раскинув крылья и задрав лапы, безмятежно качается на волнах. Финита ля комедия.

ГЛАВА 30

НАОМИ

Побережье Туниса.

Встретив рассвет на берегу, я отыскала несколько красивых камешков и зашвырнула их в море - по одному за каждого убитого мною оборотня. Марико, Сашка, Акела, Петруха… А затем пошла вдоль кромки прибоя.

…Убивать легко. Бич с легким шелестом рассекает плоть и кости, в ушах стоит вой, хрип, рык, визжание, плач…

На людей набрела к полудню: они нежились на солнце, кидали через сетку мяч, рассекали лазурные воды на серферных досках… Молодые, счастливые лица, чистые, не обремененные заботами глаза, громкий смех. Курорт? Кемпинг?

Пробираясь среди отдыхающих, заметила, что все они примерно одного возраста: около двадцати. Странный пляж… Ни мамаш с крикливыми младенцами, ни толстобрюхих папиков, с вожделением наблюдающих за буйством молодой, почти ничем не прикрытой плоти…

Среди жизнерадостной, легкой толпы чувствую себя потной вороной. Или нет: чучелом вороны, Ктулху знает сколько лет провалявшимся в темном, пыльном углу. Его погрызли мыши, побила моль, а потом кто-то нашел тушку и выбросил на улицу. И вот, это жалкое порождение таксидермиста, с иссохшей кожей и приклеенными перьями оказалось под солнечными лучами…