Когда пикты повернулись, и когда увидели сына Киммерии, их ноздри раздулись. Они опознали в нём того, кем тот и являлся — исконным противником с древних времён. Конан, проклиная их, ринулся на врагов. Его меч яростно вращался, и запылавшее адское негодование требовало отомстить за то, что они только что сотворили с солдатом.

Один пикт метнулся в сторону, заставив Конана пропустить его мимо. Другим так не повезло. Конан стремительно, словно молния, погрузил меч в правое плечо пикта, ударив сверху вниз. И меч застрял! Другой пикт прыгнул на Конана, тыча копьем вперёд. Конан ловко уклонился, потом перехватил копьё за остриё, очень удивив дикаря. Затем мощный кулак опустился вниз, как гром, на рожу пикта. Удар отбросил дикаря назад со сломанным носом.

Конан схватил свой ещё торчащий меч, и, помогая себе, сильно пнув ныне покойного пикта, смог выдернуть клинок из поверженного, нападавшего всего несколько мгновений назад. Тем временем пикт со сломанным носом вскочил на ноги, и попытался сбежать, но меч пронзил дикарю спину, разрывая спинной мозг и мгновенно парализуя пикта.

Конан снова и снова пинал дикаря. Тот, не в силах двинуться, только дёргался на спине, и с ненавистью не знающей предела взирал на Конана. Киммериец, сильно ударив по глотке, перебил горло пикта, буквально вдавя его в землю.

Хороший пикт — мертвый пикт.

Леденящий кровь вопль дикарей означал отступление, и они бежали — спасаясь теперь назад, в безопасность, в тёмный лес, откуда и выбрались эти демоны.

Конан подобрал валяющийся неподалёку лук, и, одна за одной, выпустил несколько стрел подряд. Со сверхъестественной точностью все выстрелы варвара, к его чести, достигли цели — в эту ночь наконечники стрел с хрустом пронзали спины дикарей, понуждая уцелевших улепётывать ещё быстрее.

Когда Конан огляделся — повсюду валялись истерзанные тела. Вероятно, около пары сотен убитых солдат, и среди них — всего только несколько десятков растерзанных и разбросанных пиктов.

Кром, прокляни такую удачу!

Это было мучительное зрелище, но Конану доводилось созерцать и гораздо, гораздо худшее. Рейды пиктов у боссонской границы были обычным явлением.

Судя по всему, командир этой армии получил свой урок, пав замертво. Возможно, Конан сможет утешить его жену.

Что-то напало, мгновенно убив одного человека, грудь которого буквально вмяло от невероятно стремительного удара твари. Из-за неожиданности и ярости атаки времени для возможной подготовки к защите не было. Когда монстр вырвал у человека всё ещё бьющееся сердце и отбросил тело, словно тряпичную куклу, брызнувшая липкая тёмная кровь залила тварь.

Глаза несчастного застыли, когда его внутренности начали вываливаться наземь, привлекая мух. А нечто немедля развернулось к очередной жертве.

Находящиеся поблизости несомненно услышали бы мольбы, непосредственно вырвавшиеся у обречённого гибелью. И последняя просьба, обращённая к своему богу, осталась не высказанной — прерванная когтистой лапой зверя, вырвавшей исторгающую слова глотку. Смерть наступила мгновенно. Но за этот миг несчастный испытал страдания, подобные непрекращающимся мукам — длящейся вечность агонии, и, охваченный страхом, даже не пытался достать свой меч, когда на них обрушилось нечто. Безымянный невыразимый ужас словно вырвавшийся из давно позабытых глубин неизведанного.

Никто ранее не ведал о существовании здесь подобного монстра. Впрочем, того это нисколько не беспокоило — происходящее явно было безразлично, как и причитания мужчин, по-видимому только пробудивших аппетит. Лишь на краткий миг тварь приостановилась, пережёвывая руку человека, в любом случае та ему больше не пригодится.

И в это мгновение, словно воспользовавшись возникшей паузой, в лунном свете блеснул и вспыхнул одинокий обнажённый меч. Он зазывно, словно поддразнивая зверя, приглашал присоединиться к нему в металлическом Аду.

Натолкнувшись на Конана, уверенно занявшего и не отступающего со своего места, охотник внезапно сам превратился в добычу.

Луна взирала на представшее зрелище подобными глазам кратерами — безмолвным очевидцем, свидетелем судеб всех тех, кто когда-либо проходил по этой земле.

Тварь напала, и холодная сталь рассекла ночной воздух.

Когда острая как бритва кромка закалённой стали пронзила шкуру, древнее чудовище впервые за свою долгую жизнь ощутило боль, жгущую, словно огонь, распаляющий первобытную ярость — первозданный исконный гнев. Киммериец отскочил в сторону, едва избежав броска твари. От вопля, изданного зверем, уцелевшим реликтом давно минувших эпох, непонятным образом пережившим века, по хребту киммерийца пробежал холодок. Варвар не знал и даже не догадывался, что эта отвратительная мерзостная дрянь не единственная в своём роде.

Повинуясь услышанному исторгнутому призывному рёву, сородичи чудища развернулись и резво ринулись в сторону варвара. Нападающий монстр знал то, что не ведал Конан — и смог издали услышать приближение мерзких отродий, хотя тех не было даже заметно. Тварь снова сделала выпад, и опять созданная человеком сталь отразила нападение зверя, ответив на этот раз отсечением здоровенного куска плоти, с унылым глухим стуком шлёпнувшегося на траву.

Взор варвара впивался во тьму — он старался не упускать врага из вида. Изувеченные тела его бывших спутников теперь распластались по земле, словно безобразно искажённые декорации — орнамент из гниющей плоти. В паху зудело, но Конан даже не осмеливался тратить время, чтобы почесаться.

Мрак всколыхнулся от шума, порождённого продирающимися сквозь лес другими приближающимися монстрами.

— Кром, проклятые! — Тихо произнёс Конан сквозь плотно сжатые зубы, когда преследующие сородичи твари приблизились.

Воспользовавшись тем, что тварь повернула голову навстречу своим появившимся мчащимся сородичам, Конан, вскипая от ярости, сильно оттолкнувшись мускулистыми ногами, прыгнул вперёд. Зверь повернул к нему морду, но лишь для того, чтобы встретить остриё меча, которое варвар вонзил прямо в эту самую харю. Чудище попыталось заорать, но не смогло и не успело — Конан, стремительно и ловко взмахнув рукой с мечом, отсёк ему голову. Туловище монстра мгновенно рухнуло наземь безжизненной грудой. Иссушённая почва жадно впитывала кровь древней твари, словно отдавая прощальную дань её прежнему бытию.

Твари, наконец, добрались до места, где, ещё не остыв, лежало мёртвое тело их прародительницы. Чуткий слух монстров мгновенно смог уловить шум, производимый Конаном, бегущим по лесу. Ничто не могло помешать их неумолимой и неудержимой мести — разорвать беглеца на куски и насладиться вкусом его плоти.

Конан осознавал, что лучше не ждать и не озираться вокруг, не любопытствовать, наблюдая за охватившими чудищ эмоциями. Он замешкался лишь на мгновение, не дольше чем было необходимо для снятия небольшого мешочка золота у одного из своих погибших товарищей.

— Горбаро теперь это уже не нужно, — несколько ехидно произнёс киммериец над своим погибшим товарищем, — потрачу, выпив тост за тебя, старый друг.

И, спасая свою жизнь, Конан побежал. Такое было не впервой, но сейчас, казалось, инстинкты словно вопят о необходимости подобного действия.

— Проклятое золото! — выругался варвар на киммерийском. — Едва ли размером с мой кулак, и всё же тянешь вниз, словно гора!

Вынюхивающие по запаху твари приближались.

Редко попадались им люди, убегающие так стремительно! Обычно за такое время они успевали нажраться и вернуться в своё логово. Однако, будучи способными догнать оленя, человека неизбежно и естественно поймают. Тому только что посчастливилось убить одну из них. Однако убегающий всё равно даже и понятия не имел — кто теперь гонится за ним, преследуя, словно ускользающую добычу, в которую сам же он невольно превратился.