— Ну, слава Небесам, эти машины выглядят так, словно их создали нормальные люди,— порадовался Дуган.

— Аллегория,— молвил Фрауд.— Порядок, кладущий конец Хаосу.

— Да, но почему вообще существуют хаотические машины? — задался вопросом доктор.

— А почему,— ответил контрвопросом Фрауд,— вообще существует Хаос?

Большая машина прекратила обстрел. Механические уродцы, похоже, превратили себя в несколько куч металлического лома. Фрауд восхитился эффективностью операции. И восхищенно сказал:

— Знаете, а мысль довольно ценная: попросту своди с ума своих противников, и любуйся, как они изничтожают друг друга. Мы должны прихватить эту идею с собой. А что теперь, по-вашему, случится?

Сперва Джоан не понимала, почему проснулась. В комнате было темно и тихо. Вейган еще не проснулся. Она лежала, не шевелясь, и, положив голову ему на плечо, прислушивалась. Ее левая рука лежала у него на груди, плавно поднимаясь и опускаясь в такт дыханию. Затем она осознала присутствие постороннего звука — слабого, знакомого гудения, которое подсказало ей, что в комнате находится какая-то машина. Она задержала дыхание, прислушиваясь, а затем расслабилась. Какое это имеет значение? Пусть машины носятся, словно дурацкие игрушки, каковыми они собственно и являются. Они больше ничего не значили.

К ее плечу прикоснулось что-то холодное, и из темноты раздался резкий, металлический голос. Она приняла сидячее положение. Вейган тоже проснулся, когда его рука упала с ее бедра. Он накрыл ее ладонь своей.

— Что такое? — спросил Вейган.

— Машина,— почти прошептала она.— Она прикоснулась ко мне.

Он нашел выключатель, и потолок озарился постепенно усиливающимся светом. Машина стояла рядом с постелью, наведя на людей свои холодные, пустые линзы.

— Что такое? — повторил Вейган, но на сей раз вопрос адресовался машине.

Как и раньше, Джоан не успевала уследить за частой, отрывистой машинной речью, но следила за выражением лица Вейгана, и сердце у нее замерло. После нескольких вопросов, вызвавших пространные ответы, он повернулся к ней. И увидев его глаза, она поняла, что он собирается сказать еще до того, как услышала хоть слово.

— Медицинский доклад неблагоприятен... Ты носительница опасных бактерий. Доклад гласит, что тебе придется улететь.

— Нет, Вейган. Это ошибка. Я здоровая и чистая.

Он взял обе ее руки в свои.

— Милая, это правда. Анализы не лгут. Этого-то я и боялся. Носимые тобой земные бактерии могут вызвать здесь болезнь, которая уничтожит весь мой народ, а у тебя, считают они, нет иммунитета ко многим бактериям, носимым нами. Общение наших народов самоубийственно.

— Но нам с тобой, Вейган, какое дело? Мы же...

Он мягко согласился.

— Знаю, милая, знаю.

— О, позволь мне остаться. Позволь мне остаться здесь, с тобой...

— Это невозможно. Они говорят, что ты должна улететь.

— Они? Машины?

— Не только машины. Так говорит и мой народ.

Джоан упала на постель и уткнулась лицом в подушку.

Вейган обнял ее рукой за голые плечи. Другой рукой он погладил ее по голове.

— Джоан, Джоан. Послушай. Ты не можешь здесь оставаться. Даже общаясь с нами, ты не смогла бы жить нашей жизнью, для тебя она стала бы медленной смертью. Тебе было бы одиноко, как никому и никогда раньше. Твое сердце разбилось бы, милая, и мое, думаю, тоже. Я не смог бы вынести, видя, как ты сокрушена безнадежностью. У очень старых и очень молодых нет ничего общего. Мы с тобой встретились на несколько коротких мгновений. И через тебя я познал, по крайней мере, на какое-то время, как мог бы жить; почти узнал, каково это — чувствовать себя принадлежащим к юной расе. Теперь это закончилось, но я никогда не забуду, ибо ты подарила мне нечто куда более прекрасное, чем все, о чем я когда-либо мечтал.

Джоан подняла голову и посмотрела на него сквозь застилавшие взор слезы.

— Нет, Вейган. Нет. Они не могут заставить меня сразу же улететь. Всего несколько дней — пусть, неделю. Неужели они не могут дать нам всего неделю?

Вмешался резкий голос машины.

— Она говорит, что времени немного,— перевел Вейган.— Ракета должна стартовать, как только наступит рассвет, или ей придется ждать еще день.

— Заставь ее подождать, Вейган. Оставь меня здесь и уговори подождать еще один день.

— Я не смог бы, даже если бы захотел,— он посмотрел на машину.— Это теперь их мир, а они не желают вас видеть. Именно это сообщение вы и должны забрать с собой на Землю. Земля должна оставить Марс в покое. Несколько лет назад они отправили корабль на Землю, чтобы провести геологоразведку, и когда тот вернулся, приняли именно такое решение. Они это серьезно, Джоан.

Но та, казалось, его не слышала. Она подняла руку и сжала его плечо.

— Вейган, ты отправишься с нами. Почему бы тебе не взлететь вместе с нами? Место на «Глории Мунди» есть. Я смогу убедить Дейла, чтобы он взял тебя. Ты сможешь доставить ему горючего, если его не хватает. Да, ты должен лететь с нами! О Вейган, милый, скажи, что ты отправишься с нами!

Он печально посмотрел ей в лицо.

— Не могу, Джоан.

— Но ты должен. О, ты отправишься.

— Но, милая, разве ты не видишь? Я не должен общаться с твоей расой точно так же, как ты — с моей.

Он соскользнул с постели и встал рядом, глядя на нее. А затем стянул в сторону одеяло и взял ее на руки. Она прильнула к нему.

— О Вейган, Вейган...

— Эй! — позвал Дуган.— Ты у нас самый подкованный. Что там пытается сказать этот малыш?

Фрауд присоединился к нему у иллюминатора, и они стали наблюдать за движениями копошившейся внизу машины. Та очень деловито царапала на тщательно разглаженном участке земли свои символы.

— Замечательный маленький пляжный художник, не правда ли? — восхитился Фрауд.— Насколько я вижу, это инструкция, что мы должны отправляться через один что-то после рассвета.

— Что значит— «один что-то»?

— Полагаю, это какая-то мера времени.

— Очень толковое указание. Эй, Дейл!

— Что такое? — раздраженно оторвался от расчетов Дейл.

— Приказ об отплытии, но мы не можем его прочесть.

— Ну, не можете, так не можете. По моим подсчетам, нам надо взлетать в час двадцать после рассвета, а это значит, что у нас есть еще,— он взглянул на часы,— тридцать две минуты.

Фрауд переместился к другому иллюминатору, чтобы взглянуть но «Товарища». Подобно «Глории Мунди», он был поставлен вертикально, нацелив свой тупой нос в небо. Журналист нахмурился, гадая, каким образом машины поставили обе ракеты вертикально за такой короткий срок, а также прикидывая, насколько глубоко машины оскорбили достоинство обитателей «Товарища», когда тех бросило кулями на пол внезапно накренившегося корабля.

— Одного я не могу простить,— пробормотал он, не обращаясь ни к кому конкретно,— они держали нас запертыми здесь, покуда сами поднимали корабль. Многое бы я отдал за то, чтобы увидеть, как же они это сделали, и заснять несколько кадров.

— Все равно было слишком темно для съемки,— утешил его доктор.— Хотя я желал бы, чтобы они предварительно предупредили нас. Я себе чуть череп не расколол об пол, когда они приступили к подъему безо всякого сигнала. И расколол бы, если бы весил здесь чуть побольше.

Фрауд продолжал, не обращая на него внимания:

— Мне в свое время довелось освещать несколько неважнецких командировок, но из всех провалов, этот — самый провальный. Мы прилетели сюда, за нами гонялись какие-то безумные машины, а какие-то чуть менее безумные машины велели нам убираться домой. Мы не знаем, что заставляет их двигаться, кто их сделал, как их сделали, где сделали, когда сделали и зачем их сделали. Фактически, мы ни черта не знаем, а само изгнание кажется настолько глупым, что для него не подобрать подходящего слова. Мы потеряли бедняжку Джоан, и Бернс пропал ни за грош. Если это называется межпланетными исследованиями, то я предпочитаю археологию.