– Тогда хотя бы они согласятся вернуться на Танакуатуа?

– Может быть, – засомневался вождь, – но даже если бы не было табу, что стали бы делать там десятка два юношей сами по себе? Ведь никто из женщин не поедет. Нет, – продолжал он, – теперь они говорят так: если табу нельзя снять, чтобы можно было вернуться всем, то надо поступить так, как делали предки: отыскать для себя новый остров и завоевать его.

– Времена теперь не те, Татаке, – покачал головой начальник округа.

Татаке грустно кивнул.

– Но нам так было бы лучше, – сказал он. – Здесь мой народ медленно гниет.

Начальник округа не мог этого отрицать.

– Тогда что же вы, вождь Татаке, думаете можно было бы предпринять?

– Я думаю, в том, что приключилось с нашим островом, вина правительства. Потому правительство должно нам дать другой остров – хороший остров – и помочь нам туда перебраться. Мы это обсуждали на советах и решили, что, если правительство не согласится сделать это для нас, то мы должны послать человека к королеве и рассказать ей, как ее слуги выманили нас с нашего острова Танакуатуа и бросили здесь гнить.

Это безвыходное положение могло длиться гораздо больше, если бы не случайный визит одного путешествующего члена парламента, который оказался к тому же задиристым оппозиционером. За время своей недолгой остановки на Полуденных островах он каким-то образом прослышал о жалобе танакуатуан и проявил к ней живейший интерес, едва не потирая радостно руки.

Ага, сказал он себе. Миленькое дельце. Этих несчастных, которых насильно вывезли с острова из-за испытаний атомной бомбы, все еще держат в резервации, что им совсем не по душе, а министерство по делам колоний в качестве выхода из создавшейся ситуации предлагает им просто вернуться на свой остров, хотя известно, что он пострадал от радиоактивных осадков.

Они, вполне естественно, отказываются туда ехать, и можно ли их в этом винить? Я бы на их месте поступил так же. И так же рассудят миллионы людей, узнай они об этом… Добротный материал для парламентского вопроса.

Безупречный со всех сторон.

Однако в парламенте этого вопроса так и не услышали. Министерство по делам колоний, спешно согласовав сделку с Министерством финансов, купило Танакуатуа у его прежних обитателей, уплатив (на бумаге) весьма значительную сумму. Располагая этим кредитом, оно от имени танакуатуан приобрело остров Айму. Жителям Айму не досталось на руки больших денег, но зато их вместе с имуществом бесплатно перевезли с этого отдаленного острова в щедрую резервацию на большем по размеру и более цветущем острове архипелага, говоря по правде, том самом, где танакуатуане жили последние десять лет.

Решение проблемы оказалось довольно удачным. Правда, несколько самых беспокойных молодых мужчин из племени Татаке продолжали говорить, что если бы правительство не отобрало хитростью и силой их остров, то он бы и не стал табу, но большинство относилось к своему положению как к неотвратимости судьбы. Танакуатуане согласились устроиться на Айму, где, как уж ни повернутся дела, они будут хозяевами, а не изгоями в резервации среди чужих. Да и Министерство по делам колоний осталось не внакладе.

Неловкого парламентского вопроса удалось избежать, и теперь в качестве владельца этого неудобно расположенного острова (к проклятому острову был под шумок подкуплен и Оахому) министерство могло воспрепятствовать новому расселению на нем людей. А так как приобретенные острова попадали тогда в категорию необитаемых, их можно было официально вывести из состава Полуденных островов, администрация которых всегда считала Танакуатуа и Оахому обузой.

За прошедшие с тех пор двенадцать лет Танакуатуа вновь превратился в точку на карте, практически не посещаемую и почти забытую.

Однако дела вполне могли обернуться и иначе. Для непредсказуемо многосторонних целей науки, особенно той, которая состоит на службе у военных и идет почти на все – от строительства целого городка в вечных льдах до запуска человека на Луну и от выкармливания нового вируса до создания пастбищ для электронов – потребовался новый остров. Но и это относительно дешевое по сравнению с некоторыми другими проектами предприятие осуществить оказалось не так-то просто и вовсе не из финансовых соображений, а из-за совокупности требований. И только форма Оахому, береговую линию которого легче было патрулировать, перевесила чашу весов в его пользу, благодаря чему остров оплели колючей проволокой, обставили запрещающими объявлениями и официально назвали станцией слежения, а Танакуатуа позволили спокойно дремать под покровом все густеющих джунглей.

Так могло продолжаться еще много лет, если бы Уолтер Тирри, подыскивающий подходящее место для осуществления Проекта Просвещенного Государства лорда Фоксфилда, не услышал случайно о Танакуатуа и не полетел туда сам.

Остров ему сразу понравился своей компактностью, месторасположением и климатом.

У него не было снаряжения для настоящей разведки, но он отобрал пробы грунта на берегу лагуны и сфотографировал в качестве доказательства плодородия пышную растительность. К сожалению большая часть фотоматериала, отснятого с воздуха, оказалась некачественной, но он и не мог быть хорошим, так как, согласно докладу Уолтера, почти все восточное побережье острова было окутано туманом. Кроме горячего ключа, на острове было несколько ручьев, что снимало заботы о питьевой воде.

Словом, остров показался Уолтеру идеально подходящим. И в перенаправленном в Англию докладе в качестве достоинств он даже отметил существование табу и его отпугивающее воздействие на местных жителей, что поможет избежать визитов непрошенных гостей.

В установленном порядке Уолтер предложил за Танакуатуа 20 000 фунтов стерлингов, поставив условием предъявление акта, удостоверяющего, что все следы повышенной радиации исчезли.

Акт был представлен, и сделка состоялась.

Через определенное законом время представители короны, находясь тогда в неведении относительно роли лорда Фоксфилда в этом деле, не без облегчения передали Уолтеру Тирри, эсквайру, право на владение этим не приносящим никаких доходов беспокойном участком земельной собственности за 30 000 фунтов.

Рассказ о нашем переезде на Танакуатуа был бы утомителен, хотя бы потому, что путешествие проходило очень спокойно, практически без происшествий.

Единственным непредвиденным событием было, как я уже упоминал, бегство Хораса Тапла в Панаме.

Я, со своей стороны, стал усиленно знакомиться со своими спутниками.

Это было наилучшим выходом в тогдашнем состоянии. Впервые со времени автокатастрофы я осознал присутствие других людей не просто как статистических единиц человеческого материала для Проекта, а как живых и неповторимых личностей. Я как будто медленно пробуждался ото сна, похожего на смерть, – и, сознаюсь, сам поражался, до какой степени успел заразиться духом нашего предприятия.

В то же время во мне, как после долгой зимней спячки, посыпалась способность к суждению. Одним из следствий этого была все растущая уверенность, что некоторые наши намерения носили слишком общий характер.

Чем больше я думал о наших надеждах на всеобщее безграничное терпение и взаимопомощь, надеждах, не подкрепленных никакими соображениями для урегулирования возможных конфликтов, тем сильнее ощущал беспокойство. Я осознал необходимость авторитета, на который всегда можно было бы сослаться, авторитета, установленного по всеобщему согласию и способного быть третейским судьей, для того, чтобы наше маленькое общество обрело большую стабильность, чем это свойственно обычно поселениям, обязанным своим возникновением конкретной задаче.

Но все мои попытки вовлечь Уолтера в обсуждение этих тревожных мыслей оказались безуспешными. Он отметал все мои попытки заговорить на волнующую меня тему, заявляя, что слишком жесткий и сухой формальный подход погубит дело, лишит возможности приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам. А именно из живых жизненных обстоятельств и ситуаций и должны вырасти наши государственные учреждения.