Противоборство не длилось и дня, после чего коренные жители острова, деморализованные умением сражаться и уверенностью пришельцев, сдались и больше никогда не оказывали сопротивления.

Пришельцы привезли с собой более высокую культуру. Вместо грязных лачуг из коры они строили деревни из крытых пальмовыми листьями хижин. Они расчищали участки под таро, высаживали рощи кокосовых пальм, разводили овощи.

Кровь аборигенов и пришельцев смешалась. И уже через три десятилетия население острова мало походило на описанное топографами. Теперь это были уверенные в себе люди с осознанным стремлением к независимости. Из заходов к ним иноземных судов и собственных вылазок за пределы острова танакуатуане кое-что узнали о внешнем мире, но отдавали решительное предпочтение своим обычаям. Теперь они не встречали враждебно заплывавших в их края пришельцев. Они рады были выменять себе что-нибудь полезное. В то же время те англичане, французы или немцы, которые, оценивающим взглядом окинув остров, предлагали туземцам вверить свою судьбу – столь неверную в этом изменчивом мире – заботам сильной державы, встречали весьма прохладный прием – вежливый, но не более того. Здесь взгляды сменяющих друг друга вождей и их соплеменников полностью совпадали.

Несколько раз островитяне чуть было не попали под «протекторат», но в каждом случае дело обошлось – по тем же причинам, что приводились и в докладе «Файндера». Даже с появлением пароходов остров считали слишком отдаленным и слишком маленьким. Так Танакуатуа, хотя и частенько был на грани потери независимости, все же сохранил ее.

Но мир переживал перемены. На противоположной от Танакуатуа стороне земного шара умерла старая королева. Она жила под полуденным солнцем империи, наблюдая, как ее подданные закрашивают на карте мира пунцовым имперским цветом все новые и новые участки – сначала на материках, потом – разбрасывая пунцовые капли по далеким морям и океанам. Но когда королеве настало время умирать, это солнце тоже уже садилось. Тени истории готовились поглотить и этот длинный день. Налетали уже первые порывы набирающего силу ветра, которому суждено было в клочки изорвать последние остатки Века Виктории. А когда налетела буря, она коснулась даже Танакуатуа, лежащего за двенадцать тысяч миль от ее центра.

В 1916 году кому-то в Адмиралтействе пришла в голову мысль, что Танакуатуа и Оахому вполне могут привлечь внимание немцев, чтобы расположить там базы и укрытия для их рейдеров, угрожающих перевозкам и движению судов в западной части Тихого океана. Это соображение было направлено в Британское министерство по делам колоний и заключало в себе намек, что хорошо бы предупредить любое подобное поползновение.

В результате губернатор Полуденных островов получил предписание принять со своей стороны необходимые меры. Во исполнение этого приказа он отправил туда недавно перекрашенное в защитный цвет и оснащенное по случаю военного времени скорострельной пушкой торговое каботажное судно «Фрэнсис Уильямс», чтобы установить на Танакуатуа свой флаг. После разведочного захода на Оахому судно 15 сентября прибыло на Танакуатуа. Когда, преодолев рифы, оно вошло в лагуну, капитан, опустив бинокль, протянул его помощнику.

– Знаете, что я вам скажу, Джо, – проговорил он, – там что-то неладно. Пару раз я уже здесь бывал, и обычно туземцы выбегали на берег, скакали как сумасшедшие и вопили во всю глотку. А теперь – гляньте-ка.

Помощник капитана вооружился биноклем и обвел взглядом береговую линию. Нигде не было заметно никакого движения. Если бы не ряд каноэ на песке, можно было бы подумать, что остров необитаем.

«Фрэнсис Уильямс» сбавила ход, загремела якорная цепь. Звук гулко разнесся над лагуной, но на берегу все оставалось по-прежнему. Через некоторое время помощник капитана сказал: – Ага, вот и появились двое местных, кэп. Укрываются за деревьями и, похоже, машут нам.

Пока капитан брал из рук помощника свой бинокль и отыскивал место, где тот заметил движение, из-под прикрытия деревьев выскочили четыре фигуры и стремглав бросились к воде, прихватив по дороге каноэ. Уже через несколько секунд они лихорадочно гребли к кораблю. Но не успели они проплыть и двадцати ярдов, как прогремел ружейный выстрел. Пуля, не долетев до каноэ, взметнула фонтанчик воды. Гребцы на секунду остановились, но потом принялись грести с удвоенной силой. Хлопнул второй выстрел. Один из гребцов вскочил на ноги. Когда его крик долетел до «Фрэнсис Уильямс», каноэ уже перевернулось, а все находившиеся в нем плыли к берегу.

Капитан приказал команде занять боевые посты. С берега открыли ружейный огонь, но расстояние было слишком велико, чтобы он мог нанести сколь-нибудь значительный ущерб. Несколько пуль ткнулось в обшивку, а остальные не долетели до корабля. После двух пристрелочных залпов небольшой пушки, не видной с моря, третий снаряд угодил прямо в трубу.

Тогда в ответ заговорила скорострелка с «Фрэнсис Уильямс».

Битва при Танакуатуа была недолгой. Так как корабельный канонир стрелял только тройку раз на учениях и ни разу в бою, ему, видно, как новичку сопутствовала удача – после третьего выстрела снаряд накрыл береговую пушку, а через некоторое время на судне увидели, что над кустами невдалеке от места ее расположения появился белый флаг.

Огонь прекратился. Капитан приказал спустить лодку. Мичман со своим отрядом направился к острову. Но их лодка не преодолела и половины пути, как ружейный огонь на берегу возобновился. Так как пули ложились далеко от лодки, можно было подумать, что танакуатуане, презирая и не признавая белый флаг, предприняли вылазку со своей стороны. И, как выяснилось позднее, не без успеха, потому что десант с корабля застал в живых только сбившихся в кучку четверых людей в немецкой форме, которые еще пытались защищаться. Весь взвод оккупационных сил, высадившийся на остров две недели назад, был уничтожен.

Танакуатуане испытывали воодушевление. Потеряв всего пятерых или шестерых воинов, островитяне были опьянены чувством победы, достойной самых знаменитых предков.

Кроме того, они сильно невзлюбили немецких солдат. Взвод их высадился непрошенным, презрев все принятые церемонии и вообще всякую вежливость.

Затем немцы поставили свои палатки на поляне, где островитяне хоронили своих умерших. А когда группа старейшин попыталась заявить протест против такого кощунства, то солдаты даже не дали им приблизиться, стреляя поверх голов. Затем они потребовали, чтобы жители острова снабжали их фруктами и овощами, не заикнувшись об оплате; реквизировали несколько молодых женщин, не обращая внимания на то, замужем они или нет, и тоже не предложив никакого выкупа; замучили на глазах у остальных островитян юношу, попытавшегося украсть у них ружье; и во всем остальном проявили себя как дурно воспитанные и заносчивые люди.

Но победа над немцами вернула танакуатуанам уважение к себе, уверенность в собственных силах. Только радость того памятного дня им нарушил мичман с английского судна, который приказал своим людям убрать тела убитых немецких солдат. Здесь с незапамятных времен считалось, что с побежденным врагом можно поступить достойно, только съев его. Но никакие протесты жителей острова не помогли.

Затем было официально провозглашено, что Танакуатуа присоединяется к Полуденным островам и тем самым попадает под опеку Его Величества короля Георга I.

Нельзя сказать, что танакуатуане выказывали какие-нибудь признаки радости в связи с изменившимся статусом их родного острова или вообще как-то реагировали на свое присоединение к великой семье наций, в которую они теперь, как их уверяли, вошли полноправными членами. С новым гарнизоном острова они, правда, были в лучших отношениях, нежели с прежним, немецким. Но они не стали скрывать своей радости, когда через два года после урегулирования всех конфликтов и беспорядков, состоявшегося где-то по другую сторону земного шара, в месте, о котором островитяне никогда и не слышали, гарнизон отозвали.

После этого на острове снова могла продолжаться нормальная жизнь. От полного возвращения к довоенному статус-кво ее отличали только редкие наезды инспектора, который, когда и появлялся, мало кого беспокоил, да и торжественные визиты самого губернатора.