В Центральном Комитете партии Дыбенко познакомился с телеграммой руководства Балтфлота, в которой указывалось, что личный состав флота стоит на стороне оппозиции. «Неужели такое случилось? Не верю я и убежден — будущее покажет, что это не так!» Своими мыслями поделился с Коллонтай. Александра Михайловна сказала:
— Мы вместе боролись за Советскую власть! Надеюсь, ты не забыл?
Дыбенко ответил:
— А я твердо верю — балтийцы поддерживают Ленина! Верю! — Дыбенко даже привскочил: — Конечно, боролись, даже в одну тюрьму нас бросил Керенский. Однако прошлыми заслугами подлость не оправдаешь. Проверю, когда Красная Армия Кронштадт возвратит Советской Родине. Проверю досконально!
Просьба Дыбенко была удовлетворена, он отправился на подавление мятежа. Его примеру последовал Федько и некоторые другие слушатели академии. Все они спешили в Петроград, там под общим руководством командующего 7-й армией М. Н. Тухачевского были образованы две боевые группы войск: Северная — под командованием Е. С. Казанского и Южная — под командованием А. И. Седякина.
«Северная почти целиком состояла из курсантов, будущих командиров, — пишет М. Н. Тухачевский. — Южная группа состояла из частей разнокалиберных, мало спаянных и недостаточно стойких…
Задача на долю Северной группы выпала почти невыполнимая. Ей предстояло взять открытой силой (штурмом. — И. Ж.) пять неприступных фортов, обнесенных колючей проволокой и фугасами, и после этого ворваться в цитадель Кронштадта с северо-восточной стороны. Задачу Южной группы составляла атака Кронштадта с юго-восточной и юго-западной сторон, для чего ей необходимо занять левым флангом три форта».
Дыбенко — начальник Сводной дивизии, вошедшей в состав «южан». В его подчинении три бригады: 187-я — командира И. Федько, 167-я — Н. Боброва и 32-я — М. Рейтера… Все участники гражданской войны, имеющие богатый боевой опыт. Обладали большим опытом и комиссары…
…Еще надеялись, что мятежники одумаются, примут предложение сдаться без боя, не станут проливать кровь. К этому их призывали газеты, листовки, письма трудящихся, героев гражданской войны, старых матросов. «Теперь всякому ясно, что готовят красному Питеру его враги, — читал Дыбенко в „Петроградской правде“. — Мы видели их немало на своем веку. Были Краснов и Алексеев, был Колчак, Миллер, Юденич, Врангель! Их разгромила Красная Армия, теперь новый козырь в руках Антанты — бывший царский генерал Козловский». «Товарищи моряки! — написал и Дыбенко в обращении к матросам мятежной крепости. — Спасайте честь славного революционного имени балтийцев, опозоренного ныне предателями! Спасайте Красный Балтфлот! Старый моряк „Республики“, потом „Петропавловска“, ныне начальник дивизии П. Дыбенко…»
Буржуазная пресса «подливала масло в огонь» — назвала кронштадтские события «народной революцией», «воодушевляла и подбадривала» мятежников, сулила им золотые горы. В Кронштадт спешили различные «эмиссары», «представители», «полпреды». Сбежавшие из Кронштадта моряки рассказывали, что в прибалтийских государствах собралось огромное количество врагов Советской власти, ждут сигнала, чтобы двинуться в Кронштадт, а затем и в Петроград… Первым на мятежный остров прибыл в качестве уполномоченного американского Красного Креста бывший командир линкора «Севастополь» капитан 1 ранга Вилькен («Старый знакомый», — подумал Дыбенко). Он, как говорили перебежчики, заверил руководителей мятежа, что «все лучшее из русского общества за рубежом к их услугам», настоятельно рекомендовал «не вступать в переговоры с Советами, не соглашаться на мир, держаться до весны, когда подоспеет помощь с моря». Вилькен не назвал, чья именно помощь, только намекнул, что «и наши отечественные корабли не замедлят появиться на Кронштадтском рейде», имея в виду «бизертскую эскадру» и другие суда, украденные белыми у Советской России. Поверили островитяне, отказались капитулировать. И неудачное наступление Красной Армии, предпринятое 8 марта, внесло уверенность — Кронштадт не взять никому.
В той неудаче повинен был Троцкий. Он поспешно прибыл в Петроград и потребовал незамедлительно начать штурм. А на замечание, что войск еще мало и они не готовы к штурму, ответил: «Кронштадт „выкинет белый флаг“ после первого же нашего выстрела».
Для столь поспешного наступления у Троцкого имелись свои узкокорыстные цели: навязанная им дискуссия о профсоюзах потерпела крах, вот он и решил — взятие Кронштадта в канун открытия X съезда поднимет его репутацию. Троцкого поддержал Зиновьев. Наступление сорвалось.
Девять дней красные войска усиленно готовились к решительному штурму. Дыбенко все время в подразделениях. Политработники, коммунисты проводили беседы с красноармейцами и матросами, разъясняли контрреволюционную сущность мятежа, призывали к бою с подлыми изменниками. Приехавшие из Москвы делегаты и гости X съезда РКП(б), в подавляющем большинстве видные военачальники, участники Октябрьской революции, герои гражданской войны, рассказывали бойцам о новом курсе в экономической политике, о переходе к которой в эти дни принимает решение X съезд партии…
В ответ на телеграмму президиума съезда от 10 марта партийные организации северо-западных и некоторых центральных губерний направили в распоряжение Петроградского комитета обороны своих лучших представителей… Около полутора тысяч большевиков влились в войска Северной и Южной групп.
Подготовка закончена… Полки к штурму готовы!
Под огнем дальнобойных тяжелых корабельных орудий и артиллерии фортов и самого Кронштадта предстояло преодолеть 8—10 километров ледяного покрова. «Это из района восточнее Ораниенбаума, откуда пойдет наша дивизия, — размышлял Дыбенко. — А от Сестрорецка, откуда будет наступать Северная группа, расстояние еще большее». Решено крепость взять ночью 17 марта. Ждать больше нельзя: и так уж опоздали, на льду появилась вода, образовались озерки. Весенний лед толст, да порист; осенний тонок, да цепок. Освободившийся ото льда Финский залив откроет путь в Кронштадт вражеским эскадрам, на помощь которых так рассчитывают мятежники. Кронштадтцы отвергли предложение сложить оружие и сдаться.
…Скрытно, под покровом темноты, в залив двигались заставы, разведчики пробовали прочность и толщину льда, связисты тянули телефонные провода… Дыбенко побывал во многих подразделениях, расположившихся на заснеженном берегу Финского залива, разговаривал с красноармейцами и командирами. Везде много коммунистов, делегатов съезда партии. Настроение боевое. Все в белых маскировочных халатах. На санках пулеметы «максим», лестницы, доски различных размеров, шесты. Эти нехитрые приспособления помогут перебраться через пробоины, залезть на стены крепости.
…Обсудил с командирами бригад план штурма. Федько, узнав, что его бригаде доверено первой ворваться в крепость, выразил удовлетворение и предложил направить головным 237-й полк под командованием буденновца Ивана Тюленева. Полк теперь укреплен петроградскими коммунистами.
Дыбенко и Федько беседовали с Тюленевым, еще раз в деталях рассмотрели план.
— Все понял. Мы выполним поставленную боевую задачу, — заверил командир…
«А вдруг подведут?» — мелькнула мысль. Для сомнения у Дыбенко имелись основания. Ведь именно 237-й Минский полк (а следом и 235-й) под влиянием «агитаторов» из мятежного Кронштадта три дня назад отказался идти в наступление. Узнав о случившемся, сюда поспешили комиссар Южной группы Ворошилов, Дыбенко, Федько и ряд делегатов X съезда. 14 марта около 17 часов с большим трудом навели относительный порядок, бойцов построили перед казармами в Ораниенбауме. Без особого энтузиазма слушали они выступление Ворошилова. Климент Ефремович разъяснил причины, по которым X съезд послал своих делегатов, смысл происходящих событий, назвал действительных организаторов кронштадтского мятежа. Потом объявил решение командования 7-й армии и Южной группы войск: Минский полк объявлялся вне закона, лишался знамени, разоружался; зачинщики отдавались под суд. И, не давая опомниться ошеломленным бойцам, Дыбенко громко и четко подал одну за другой команды:
