— Ты в порядке? — спросила я, фыркнув от нелепости всего происходящего, когда немного тыквенных внутренностей соскользнуло с моей макушки и приземлилось на его голову.

— Могу придумать позиции и похуже, чем эта, — сказал он, злобно ухмыляясь, когда его руки двинулись вниз по моей спине и обосновались на моей попе, комично сжав каждую половинку.

Моя грудь была прижата к его. Мои бёдра были на одном уровне сего. А его губы были всего лишь в нескольких сантиметрах от моих.

И Сойер устроил мне год воспоминаний за одну ночь.

Никогда прежде я не чувствовала кого-то ещё ближе.

Как будто видя смену от игривых поддразниваний до чего-то большего, его руки сильнее сжали мою попу, дыхание стало немного глубже, его взгляд потерял свою легкость и в нём разрастался жар.

Среагировав на его реакцию, я ощутила, как моя прижатая грудь стала тяжелее, соски превратились в горошинки, между ног всё сжалось, заставляя меня сопротивляться желанию потереться бёдрами о его, чтобы посмотреть, хочет ли он меня так же сильно, как я хочу его.

— Ладно. Вставай. Нам всё ещё нужно пережить множество праздников.

Я слегка кивнула и оттолкнулась вверх, откинувшись на пятки, а он выскользнул из-под меня и поднялся на ноги, когда я сделала пару глубоких вдохов, чтобы успокоить своё либидо и затем сделать тоже самое. Я вернулась к своей тыкве, когда Сойер прошел на кухню, ненадолго включив воду. Вернувшись, он остановился за мной, и я ощутила, как что-то мокрое упало на мою голову, поскольку он счищал с меня мякоть тыквы. Мне пришлось полностью сосредоточиться на том, что делали мои руки, чтобы не порезать себе палец. Потому что его тёплое, твердое тело находилось за мной, и желание откинуться к нему спиной было настолько ошеломляющим.

— Ладно. Уже лучше, — заявил он, уходя на кухню, а я быстро закончила вырезать острый зуб и переключилась на глаза, сделав их так быстро и так осторожно, как только это было возможно.

— Классика, — заявил Сойер, когда вернулся назад посмотреть на вырезанные мной треугольные глаза и широкий рот с острыми зубами. Когда я поглядела на Сойера, то обнаружила его тыквенную голову, выглядящую так, будто он зарабатывал себе на жизнь, вырезая их. Улыбка приподнималась вверх к смотрящим с прищуром, зловещим глазам, и с каждой стороны рот был полон острых, прямых зубов. Я издала отвратительный звук.

— Есть хоть что-то, в чём ты не потрясающий? — он огляделся, скривив губы.

— Ни черта такого нет, — уверенно заявил он, и я обнаружила, что смеюсь. — Ладно, сюда, — сказал он, дотянувшись до декоративной свечки и поместив её в мою тыкву, зажигая её, и поставив верхушку обратно. — Подними, — заявил он, делая пару шагов назад.

— Зачем? — спросила я, когда он вытащил телефон из кармана.

— Сфотографирую тебя, — проинформировал он , и я почувствовала себя некомфортно. Я была в джинсах и кофейного цвета свитере, который слегка износился по низу. Мой макияж не поправлялся с самого утра и мои волосы всё ещё ощущались влажными там, где он счищал с них мякоть. У меня точно не было настроения сниматься. — Прекрати быть такой девчонкой по этому поводу и подними чертову тыкву, — объявил он и каким-то образом, его обычная грубость прогнала мою глупую неуверенность.

Я подняла тыкву и удержала её, слегка улыбаясь, когда камера дважды издала щелкающие звуки.

— Отлично, — заявил он, посмотрев на снимок, и я почувствовала легкую дрожь в животе, когда положила тыкву обратно на стол и потянулась за конфеткой. — Ешь быстрее. У нас сейчас ужин в честь Дня Благодарения.

— Ты готовил? — спросила я, следуя за ним на кухню, пока разворачивала свой «Милки Вей», и положила его в рот.

Он улыбнулся мне и помотал головой.

— Я умею готовить. Но не умею организовывать праздничный стол. Это всё Мардж, — заявил он, когда достал тарелки и вручил одну мне. — Что ты обычно готовишь на День Благодарения? — спросил он, зная, что у меня нет семьи, к чьей помощи можно прибегнуть.

Я пожала плечами.

— Обычно готовлю самую крошечную индейку, делаю фаршировку из коробок, картофельное пюре и дело с концом.

— Ну, зная Мардж, тут нет ничего из коробок, — сказал он, снимая крышки с некоторых мисок и тарелок. — И индейка достаточно большая, чтобы накормить десятерых. Надеюсь, что тебе понравится, потому что мы будем есть её неделю, — сказал он мне, накладывая себе на тарелку, а я подошла за ним следом, чтобы сделать тоже самое. Он поставил тарелку с едой на своё место и вернулся назад взять ноутбук. «Фокус-Покус» был выключен, и он разместил ноут на стойке, когда я присела и увидела, как на экране внезапно появилась запись парада. Он на самом деле очень постарался для всего этого. Даже если готовила Мардж, он попросил её об этом. Он отыскал запись парада, достал тыквы и наборы для вырезки. Нашел ёлку и украшения, несмотря на то, что для магазинов было слишком рано продавать их. А затем он купил мне подарки. Подарки. Я была более чем немного взволнована, чтобы узнать, что он нашел такого, о чём подумал, что мне понравится. Я была чертовски уверена, что не была настолько взволнованной по поводу рождественских подарков с тех пор, как еще верила в Санту. От этого у меня внутри все прыгало, а кожа была наэлектризована.

— Ты притихла, — заявил он спустя долгое время, после того, как мы поели и посмотрели парад на ноутбуке, как пели различные исполнители, а дети танцевали, и платформы двигались по улице. Я посмотрела на Сойера, улыбнулась ему какой-то легкомысленной улыбкой и сказала правду.

— На самом деле я взволнована Рождеством.

Он тепло улыбнулся в ответ, теплее, чем я когда-либо видела его улыбку, и внутри у меня при виде этого, возможно, что-то расплавилось.

— Ну, тебе придётся сдержать своё любопытство, потому что нам ещё нужно нарядить ёлку, написать письма Санте и поесть печенье, прежде чем ты сможешь открыть свои подарки.

— Написать письма Санте? — спросила я, широко улыбаясь.

— Ага. Посмотрим, попала ли ты в список послушных девочек.

Я поборола желание съязвить что-нибудь о его шаловливом поведении, но вместо этого сказала притихшим голосом:

— Я ничего не приготовила для…

Он посмотрел на меня, брови Сойера сошлись вместе.

— Это всё не для меня, — объявил он, затем перевёл взгляд обратно на еду. Мы ели до тех пор, пока, клянусь, в меня уже больше ничего не лезло. А затем он принёс мне тыквенный пирог и, ну, вы никогда не откажетесь от тыквенного пирога, неважно насколько вы сыты.

— Ладно, вот держи. Переоденься в это, а я сделаю горячий шоколад, — заявил он, протягивая мне пакет.

Я скептически посмотрела на это.

— Там же не какое-нибудь прозрачное рождественское женское белье?

— Я подумывал об этом, — сказал он с озорным огоньком в глазах.

Я взяла пакет и направилась в ванную. Когда я открыла его, то не нашла белья. О, нет!

Я нашла слитную пижаму с принтом в виде леденцов. Да, слитную! С длинными рукавами и штанами. Я посмеялась некоторое время, посмотрев вверх в зеркало и увидев на своём лице кое-что, что не видела там с тех пор, как выяснила, что Майкл был изменяющим ублюдком.

Счастье.

Я выглядела чертовски счастливой.

И за это мне нужно поблагодарить Сойера.

Так что я сняла свою одежду и залезла в эту пижаму, застёгивая спереди молнию, и повертелась, чтобы убедиться, что тут нет никаких дурацких кнопок на заднице или что-то в этом роде. Не обнаружив ничего такого, я направилась обратно, обнаружив Сойера, ожидающего меня в гостиной. Две чашки горячего шоколада, от которых шел пар, стояли на столике, ручки, бумага и конверты располагались у каждой чашки.

— Иди сюда, расскажи Санте, что ты хочешь на Рождество, — объявил он и, и хотя я чувствовала себя довольно-таки глупо от одной только мысли писать письмо Санте, я подошла, улыбаясь, когда услышала играющую рождественскую музыку.

Я села на полу, скрестив ноги, и долго смотрела на бумагу, понимая, что есть только одна вещь, которую я бы хотела. Так что, зная, что это будет в конверте, я подошла и написала это: «Сойер».