И я старалась, пока мы ели наш ужин, пока смотрели документальные фильмы, пока меня вырвало третью той еды, которую я съела, эффективно избавляя меня от жира и сыра на долгий период времени, пока не настало время отправляться в постель, потому что было уже два часа ночи.

Но я лежала в нашей постели и не могла уснуть.

Я волновалась.

Беременна.

Если уж быть предельно честным, неважно каким образом обезопасил себя мужчина в своей сексуальной жизни, это то слово, которое вызывает холодный пот. В любое время, когда мне звонит или навещает женщина, с которой у меня была интрижка, в моём животе зарождается клубок беспокойства, даже зная, что я никогда не трахался без презерватива.

К слову говоря, я не ощутил себя подобным образом, когда вошёл в тот кабинет и когда Риа рассказала о том, что процедура по перевязке у неё труб была неудачной, и я понял, что это значит.

Дело в том, что я всегда воображал себя с детьми рано или поздно. Неважно, течёт ли в их венах моя кровь или они принадлежат женщине, в которую я влюбился, и какому-то козлу её бывшему, который не повзрослел достаточно и не сделал всё правильно для своих детей. Это не имеет значения. Но я видел себя, воспитывающим детей, в определённый момент.

По правде сказать, это случилось раньше, чем я планировал, особенно учитывая, что мы с Рией все ещё находимся в стадии «узнаём друг друга». Но дело в том, что я уже достаточно взрослый. Я обеспечил себе хорошую жизнь. Моя жизнь идёт по порядку. И я нахожусь в хорошей позиции, чтобы начать строить семью.

Я больше беспокоюсь о Рие, чем о себе.

Это должно оказать сильное влияние на неё, на ту, кто так категорично был против своих биологических детей. И так плохо, что её бывший забрал и удерживал её, накачал тело гормонами, чтобы сделать его идеальным для репродукции, отменил решение, которое она приняла по поводу своего тела, предал её всеми возможными способами, кроме фактического (и казалось бы, неизбежного) оплодотворения.

У меня нет ни одной гребаной идеи, планировал ли он использовать это для каких-то экспериментов над маточными трубами или чего-то подобного, или он собирался изнасиловать её бессознательное тело, но в любом случае, он заплатит за то, что просто подумал об этом.

— Это так хреново, — сказал Брок, качая головой, когда мы шли к внедорожнику и садились в него. — Всё становится хуже, чем какое-нибудь проклятое правительственное экспериментальное дерьмо. И это мужчина, который предполагается, любил её.

— Просто, чтоб всем было ясно, — сказал я, развернувшись лицом к нему на пассажирском сидении и к Тигу на заднем, — мы не отсиживаемся снаружи его квартиры. Я вламываюсь внутрь, нахожу этого говнюка и добиваюсь объяснений. Если это означает, что нужно пролить кровь, она прольётся. Никто не останавливает меня, если только я не готовлюсь убить ублюдка.

— Понял, — на автомате проговорил Тиг.

— Прямо как в старые времена, — сказал Брок, улыбнувшись мне, но напряжённо.

Именно тогда я напомнил себе, какая хорошая команда у меня была. И хотя по большей части мы старались не вмешиваться, мы все понимаем, что бывают времена, когда это невозможно, когда требуется наше вмешательство. Или даже, в редких случаях, требуется грубая сила для разрешения проблем.

— Хотя не слишком-то и надейся, — предупредил он, часто бывая голосом разума. — Мы сидели на этом месте в течение нескольких дней. Если только он не тот, кто подготовился к концу света и запасся едой, ставлю на то, что он уже покинул это место.

— Да, и так же очевидно, что он не смог бы там удерживать Рию. Ему нужны были стерильные условия, чтобы провести на ней долбаную операцию.

Правда.

И мне это не нравится.

Но это была реальность, которую мне, возможно, придётся принять.

Я подъехал и припарковался перед старым домом Рии, мы все дружно вылезли и перешли улицу. Ни один из нас не был внутри, наблюдая только из наших машин снаружи. Так что мы не были готовы к тому, что это окажется настоящая крысиная дыра. Он был долбаным доктором, а тут мусор валяется в коридорах и дыры в стенах.

— Иисусе, — зашипел Брок, тряся головой.

— Выглядит прямо как многоквартирный дом из моего детства, — добавил Тиг.

Мы поднялись на второй этаж и нашли его квартиру среди тех, чьи окна выходили на улицу. Там он мог выглядывать в окно и наблюдать, как его бывшая приходит и уходит. Больной ублюдок.

— Вот она, — сказал Брок, указывая на третью дверь. Я кивнул ему, и он постучал. Мы прислушались. Ничего. Он снова постучал, громче.

Когда мы снова ничего не услышали, я кивнул Броку, который потянулся в задний карман за комплектом отмычек. Сказать по правде, он ему даже не нужен. Он мог бы открыть дверь скрепкой для бумаги или шпилькой для волос. Это не тот навык, которому он научился на военных учениях. Этому навыку он обучился ребёнком, вскрывая замок в отцовский кабинет, чтобы он мог пробраться внутрь и смотреть журналы с обнажёнкой. Он стал профи к тому времени, как ему исполнилось одиннадцать.

Дверь со щелчком тихо открылась, и мы все переглянулись, прежде чем Брок двинулся внутрь.

То, что мы обнаружили, было хаосом.

Начнём с того, что квартира Майкла была тускло освещённым однокомнатным подземельем, в центре потолка висела некая старая пожелтевшая купольная лампа с веревочкой, чтобы зажечь её, и больше ничего. Что вероятнее было хорошо, потому что свет не доставал до крысиного коричневого ковра прямо из пятидесятых и шикарно-никотиновых пожелтевших стен, указывающих на очевидную плохую привычку предыдущего арендатора — курить в помещении. На окнах были дешёвые пыльные жалюзи, несколько полос были вырваны с корнем. Простая двуспальная кровать разместилась у стены с голубым одеялом и белой простыней. Мини-кухня была в крайнем левом углу напротив стенки с холодильником, соответствующего размера, маленькой раковины и плиты. Сбоку от конца столешницы была дверь в ванную, в которой была треснувшая плитка, с плесенью между швами, и разбитое зеркало. Напротив окон, выходящих на улицу, располагался письменный стол, заваленный письмами, газетами и застарелыми стаканами с напитками. Хаос дополнялся тем, что солидный офисный деревянный стул, разломанный на шесть частей, валялся на полу. Контейнеры из-под еды на вынос, скомканная бумага и обёртки от продуктов были повсюду, вероятнее из-за того, что мусорка выглядела так, будто ею швырнули в стену. Пиала, два стакана и тарелка осколками разлетелись по всему пространству кухни.

— Взлом? — спросил Брок, пожав плечами.

— Нет, — сказал Тиг, покачав головой. — Выглядит так, будто кто-то потерял самообладание, — произнёс он, махнув рукой туда, где в стене из гипсокартона виднелась дыра, размером с кулак.

Но я не смотрел на беспорядок.

Я даже не осматривал дерьмовую кухню, ванную и весь этот гадюшник в целом.

На что я смотрел, так это на стену за его кроватью.

Потому что всё проклятое пространство заполнял ужасающий сталкерский коллаж Рии. Некоторые снимки были сделаны, когда они ещё были вместе — в Нью-Й орке у дерева, в баре у Чеза с М аргаритой в её руке и огромной улыбкой на лице, на одной из них они целовались на вечеринке в Нью-Йорке.

Однако большинство снимков Рии были сделаны без её ведома. На одном снимке она была в полной спортивной экипировке — очень облегающих пурпурных леггинсах и чёрном спортивном бюстгальтере, с раскрасневшимся от нагрузки лицом. На другой — она приводила в порядок волосы по пути к машине. Ещё на одной — улыбалась щенку, проходящему мимо неё на улице.

— Бинокли, цифровая камера, переносной принтер, и… — проговорил Брок, осматривая место у рабочего стола. — Ага, телескоп, направленный прямо в её окна. Выглядит так, будто мы взяли правильного парня.

— Да, но почему тогда она у тебя? — спросил Тиг, посмотрев на меня, в его тёмных глазах отражался вопрос. — Если он настолько одержим ею, если он вкалывал ей гормоны на протяжении года, если развязал ей трубы и у него был некий больной масштабный план … П очему он выбросил её у «Семейного»?