Эмхир посмотрел по сторонам. Никаких других растений в круге не было, а одинокий цветок по-прежнему покачивал синим бутоном.

Поднялся ветер. Нойр лег у камня святилища, и накрыл голову краем плаща, чтобы на нее не сыпался песок. Оставалось принять совсем немного силы, чтобы восстановить оставшийся Дар, но Эмхир не чувствовал себя лучше.

Ворона по-прежнему мучали вопросы. Что хотели от него Матери Пустыни? Куда вели? Что хотели сказать?

Ветер становился все сильнее, нойр слушал, как он поет, путаясь меж каменных столбов святилища. Перед его внутренним взором медленно соткалось видение незнакомого берега. С тихим шипением накатывали волны, блестел влажный песок, в прибрежных камнях запутались водоросли.

«Где-то здесь лежат мои кости», - мелькнула мысль.

- Не твои, Гарван, а мои, - сказал немелодичный голос.

Дух стоял совсем рядом.

- Знаю, - сказал Эмхир. - Я умер не здесь.

- О да, - протянул дух, - твои кости легли в землю островов, ныне скованных льдом. И не только твои. Знал бы ты, помнил бы, сколько горечи было тогда в ваших душах.

- Что ты имеешь в виду?

- Ты не все помнишь, не все знаешь. А я - древний дух... Я помню времена, когда здесь еще не было пустынь, но была бесконечная зелень. И я помню, как песок полился с неба, и тогда я покинул эти земли, и последнее пристанище мое - безвестный берег на востоке Уинволя.

- Покажись. Я хочу тебя видеть, - произнес Эмхир.

- С глаз твоих, Гарван, пелена не снята, как ты меня увидишь? - дух издал сухой смешок. - Лучше слушай.

Эмхир чувствовал, как его тело постепенно заносит песком, а сам он снова видит перед собой подлинную Пустыню.

- Ну, даже так, - сказал дух, - все равно твоему взору меня не увидеть.

Нойр осмотрелся. Сухой безжизненный простор расстилался на многие фарсанги вокруг. Камни святилища казались выше и новее, словно время их не коснулось. Эмхир пригляделся к древним письменам, и ему они показались знакомыми. Тонкий узор из ромбов и ломаных линий окаймлял овальное отверстие древнего камня.

- Тебе не нравится Пустыня?

- Она мало кому из Старших по нраву, - сухо ответил нойр.

- Напрасно. Вы должны любить ее... Хотя бы в глубине души. Это ваши родные места.

- Разве? - удивился Эмхир.

- Как же, - бросил дух. - Вы здесь жили, вы здесь правили. Правда, вы же и поучаствовали в падении здешних царств. Всех наказали. Всё уже было, Гарван. Всё повторяется, и вы, вместо того, чтобы с благодарностью принять прощение, чем-то по-прежнему недовольны.

Эмхир не ответил. Сухой ветер тревожил песок. Где-то в небе протяжно прокричала птица Рух.

- Да, Гарван. Вас прогнали на Север. И вы так расстроились, что ваши самые влиятельные из нойров скоро легли в холодную землю островов, по которым вы ныне так скучаете. О, знал бы ты, как горьки были рыдания тех, кто вас хоронил! Они были разбиты, они были в смятении. Потом ваш народ под крыло взяли - кто бы мог подумать? - люди! Твое родовое имя - это от них. Всякое родовое имя ваших нойров пошло от людей. А затем вы перевернули чашу. Снова. И люди там, на Севере, до сих пор ваши рабы.

Эти слова привели Эмхира в замешательство. Все прежнее, взращенное в его характере культурой нойров, противилось тому, что говорил дух. Несмотря на то, что Эмхир смирился с тем, что он и сам более не равен нойрам, так как он - отреченный, людей он до конца не принял и не считал их равными себе.

- Да, пусть они вам не равны, - сказал дух в ответ на его мысли, - все равно должна же быть хоть какая-то благодарность.

- Зачем? - отозвался Эмхир, глядя туда, откуда мгновение назад доносился голос духа. - Это было слишком давно, да и неизвестно, правду ли ты мне говоришь.

- Ладно, - протянул дух, - все ясно. Высокомерия у вас не отнять. В общем, я не собирался заставлять тебя... менять отношение к людям. К вверенному тебе народу ты относишься хорошо. Просто Девять Матерей решили, что тебе следует знать хоть что-то из того, что сокрыто ото всех. Почти ото всех. Быть может, пригодится тебе еще. И не только тебе. Кому хочешь - можешь рассказать.

- Этот прах уже ничего не значит, - Эмхир покачал головой.

- Ты же сам понимаешь, если Матери Пустыни открывают это, значит, оно для чего-то надо. Я не знаю, для чего. Они послали меня сказать. Ведь сейчас этого никто уже не помнит. Только они.  И я. И эти вот камни.

Эмхир оглянулся на высокие камни древнего святилища. Когда он снова посмотрел прямо перед собой, то увидел не пустыню, но безымянное уинвольское побережье. Солнце медленно погружалось в темно-синее, мерно дышащее волнами море, в небе замерли расцвеченные облака.

- Так забавно, - усмехнулся дух, - я тут говорю с тобой, ты видишь то, что видел я незадолго до смерти. Я добрался в свое время до самого Уинволя...

- Что заставило тебя уйти отсюда? - спросил Эмхир, разглядывая подрагивающее видение.

- Я сбежал от вас, от вашего правления, - дух горько засмеялся. - Мне, как видишь, удалось. Но на этом побережье я встретил Вафат.

- Но ни я, ни кто-либо из ныне здесь правящих отреченных не воплощался в Пустынях в прошлой жизни, - нахмурился Эмхир. - Я не помню этих мест.

- Может, вспомнишь когда-нибудь. Однако, никто вам, опальным, не позволил бы столетьями бездельничать за гранью и, конечно, не позволил бы сразу воплотиться в прежнем... -дух замолчал, словно подбирая нужное слово, - статусе. Вас успели наказать, и прожитые вами жизни были нелегки. Некоторые так и не вернулись к нойрам, а кому-то повезло жить сейчас не-отреченным на Севере.

- Я смогу когда-нибудь увидеть Север? - спросил Эмхир.

- Не знаю. А зачем? Мне ведомо лишь то, что ты сможешь, если найдешь для того достаточно сил, появляться там, где находится кто-либо из твоих потомков. Являться им...

- Но у меня их нет, - перебил его Эмхир. - И не к кому прийти.

Дух засмеялся.

- Оставил сына на Фёне - и не знаешь?

Эмхир почувствовал смятение. Мысли судорожно ухватились за воспоминания нескольких последних лет, перед изгнанием. Вариант был один и на ум он пришел тут же: если то был сын его и Анборг, то, получалось, что он, сам о том не зная, нарушил один из строжайших запретов Ожидающего*. И теперь ясно было, что и он, и, возможно, сама Обещанная, будут наказаны.

- Но он уже умер.

Эмхир поднял глаза. Видение уинвольского побережья дрогнуло и пропало, обнажив прежний Лик Пустыни.

- Зато его дети, пусть и носящие чужое имя и воспитывающиеся в другом народе, вполне себе живы и, я думаю, много чего смогут, - сказал дух.

- Если этого знания хотела Тид... О, я могу понять, - нойр провел ладонью по лицу. - Лучше б она еще тогда сжалилась и не оставляла меня в живых.

- Не знаю, что ты теперь будешь со всем этим делать, - хмыкнул дух. - Я, что должен был сказать, сказал, остальное - не мое дело.

Ворон, тем временем, смотрел прямо перед собой и, казалось, его не слушал.

- Пора тебе возвращаться в зримую Пустыню. Да и мне пора... - дух помолчал. - Если тебе случится оказаться на том побережье, где лежат мои кости, закопай в сырой песок несколько цветков агаара или сэрэха и прочти какую-нибудь молитву.

Ворон молча кивнул и закрыл глаза.

Через мгновение он снова почувствовал, что находится в круге святилища, укрытый песком. Эмхир откинул в сторону плащ, которым была закрыта его голова и, схватившись за камень, встал. Было прохладно, солнце поднималось из-за горизонта, и небо окрашивалось в тускло-голубые и оранжевые цвета.

Глубоко вздохнув, Ворон вышел из круга святилища. Он казался себе иссушенным и разбитым, хотя восстановившийся Дар пронизывал тело, как прежде. От тяжелых мыслей, собравшихся было на него наброситься, Эмхира отвлек какой-то шум. Он обернулся и увидел четверых всадников. Неприятные воспоминания отозвались легким покалыванием в правом боку, но в этот раз опасности не было. Он узнал кахарда, Скарпхедина и Сванлауг. Слева от нее на гнедом жеребце, к седлу которого был привязан повод еще одного коня, сидел неизвестный Эмхиру усгибан, но Ворон не успел подумать о том, кто он. Сванлауг спешилась, подбежала к Эмхиру и обняла его, при этом чуть не сбив нойра с ног.