Эмхир приподнялся и осторожно стянул повязку, закрывавшую его бок.

«Почти зажило, - подумал нойр. - Клинок был отравлен». Вокруг наметившегося глубокого шрама расползалась темная сетка сосудов.

Тем временем проснулась девушка, сидевшая возле опоры шатра.

- Гарван, - сказала она, глядя так, будто все еще не верила своим глазам.

Взяв лампу, Ахина поспешила к нойру и опустилась около него на колени.

Эмхир всмотрелся в ее лицо и понял, что знает эту девушку.

- Крина... Не думал, что увижу тебя когда-нибудь.

- Здесь я Ахина, о Гарван, - сказала она, легко улыбаясь. - Я больше не сестра моим сестрам, здесь моя семья. Пустыня мне ближе Гафастана и всякого иного города, а вода ручья, что течет возле этих двух пальм, - она кивнула куда-то в сторону, - мне кажется более приятной, чем вода Великой Реки, да простят меня Милостивые.

Эмхир кивнул. Мысли его путались, но последние события, равно как и пребывание в Пустыне, нойр помнил хорошо.

В шатер вошел Аривад. Он увидел, что Гарван очнулся и произнес:

- Большая честь для нашего племени принимать здесь тебя, Старший Гарван.

Эмхир ничего не ответил.

- Духи поведали мне очень многое, - сказал хиит, зажигая еще одну масляную лампу и ставя ее на низкий столик. - Я вижу, ты очень хотел угодить в объятия Вафат раньше срока, но ты же знаешь, что это грех. Понимаю, ты сам не стал бы ничего делать, но доверил это убийцам, а потом решил просто не сопротивляться...

- Мне была указана воля Амры, переданная через ее жрицу, - перебил его Эмхир.

Старик-хиит покачал головой, затем опустился на ковер, скрестив ноги.

- Жрица? Просто жрица? - он усмехнулся, внимательно глядя на Гарвана. - Верить можно только предсказаниям Провидицы, и то, если уметь их правильно истолковать. А толкований может быть великое множество. Я ничего не имею против Амры, но вот ее служители никогда не внушали мне особого доверия. Как узнать, кто говорил ее устами? Тебя, конечно, хорошо запутали, о Гарван. И я не знаю, как на тебе отразится все, что случилось. И как много времени уйдет на то, чтобы вернуть твой Дар, чтобы ты здесь не сошел с ума и не угодил в объятия Вафат.

Усмешка тронула губы Эмхира.

- Нет, - выдохнул он, - всякий Гарван, умерший в пустыне, становится темным инээдом...

Крина с тревогой посмотрела на Гарвана, который устало закрыл глаза.

Аривад вздохнул.

- Ну ладно. Я тебе еще помогу. Думаю, с рассветом сил прибавится.

На утро Эмхиру действительно стало легче. Крина иногда давала ему испить воды, принесенный из скал Нэхира; темное пятно вокруг шрама постепенно уменьшалось, и боль перестала тревожить Гарвана. Но Дар не торопился к нему возвращаться. Маг без Дара много терял, ведь его физическая сила зависела во многом именно от него. Он же делал тело Мага неподвластным времени. Хорошо было то, Дар не уходил безвозвратно.

Погруженный в водоворот мыслей, Эмхир сидел возле шатра на ковре. Состояние, подобное трансу, позволяло ему собрать частицы энергии, которой было много в Пустыне, но хаос, царивший в уме, не шел Гарвану на пользу. Разные образы мелькали перед внутренним взором, и в этом беспорядке Эмхир силился найти ответы на вопросы.

Так он коротал дни: вставал нойр обычно за несколько часов до рассвета, чтобы собрать Силу, которая овевала Пустыню в утренние часы; до жарких часов он сидел перед шатром, потом куда-нибудь уходил, чтоб вернуться на исходе дня и принять Силу наступающей ночи. Дар медленно возвращался, в трансе приходили странные видения: вместо песков Эмхир видел в знакомых местах цветущие сады, древние храмы и города, словно бы какой-то иной мир, отличный от истинного лица Пустыни, отличный от мира настоящего, представал перед его внутренним взором.

Крина почти не говорила с Эмхиром: что-то в нем ее пугало. Она боялась взгляда его мертвенно-голубых глаз, и весь облик Старшего Гарвана вызывал в ее памяти лишь образы темных инээдов, которых ей случалось видеть в Пустыне.

Однажды, когда Крина набирала воду из ручья, к ней подошел Эмхир.

- Зря ты не вернулась в город, - сказал он.

Крина подняла на него вопросительный взгляд.

- Мьядвейг берет в ученицы Ворожей. Ныне в Гафастане не так много Магов. Хотя вам в пустыне, конечно, вольнее дышится.

Эмхир смотрел на Крину очень внимательно. Она вытащила кувшин на сухой песок, поднялась и, стараясь не встречаться взглядом с нойром, сказала:

- Пустыня дала нам силу, сняла пелену с наших глаз. Мы ей всем обязаны. Мы многое видим, многое знаем.

- Если так, возможно, ты знаешь что-то об утонувших женах?

- Да, - задумчиво отозвалась Крина. - Это были жены Царей, они вывели их на противный Матерям путь. За это Тид изгнала Царей, наказала их жрецов, а затем обрушила на эти земли дождь из песка, в котором утонули и нерадивые жены. Под крылом Великой Дщери они стали ган-гачиг. Теперь они ищут тех, кому принадлежали раньше, чтобы, продолжив род в смертном облике, позволить воплотиться душам своих утонувших сестер. Тогда айдуты восторжествуют: если ган-гачиг найдет того, кого искала, вернутся Цари и снова будут править в этих краях.

Она вздохнула.

- Знай, о Гарван, это не принесет никому блага. Прощение Матерей будет взято назад, и если Пустыня сейчас живет, то с возвращением Царей гнев еще более страшный, чем прежний, обрушится на эти края, и никто не выживет.

Эмхир молча слушал речи Крины и чувствовал себя как никогда чужим. Когда Ворожея замолчала и, подхватив кувшин, направилась к шатрам, нойр опустил голову. Духи Пустыни, Цари и Девять Матерей словно бы вели свою игру, недоступную смертным.

«Кто говорил устами жрицы? Чьи слова передали ей? Кто притворился одной из Милостивых единственно для того, чтобы я оказался здесь?» - думал Эмхир.

Никто не мог дать ответа.

Когда большая часть Дара вернулась к Эмхиру, Аривад показал Гарвану дорогу к ближайшему алтарю старых богов, где потоки силы били из-под земли высоким столбом, теряясь где-то высоко в небе. Аривад обычно, чтобы поговорить с духами либо садился посередине святилища, либо закапывался в песок и лежал так часами. Никакого ритуала не было: древние боги давно ушли, уступив место Девяти Матерям.

С того дня Эмхир большую часть времени проводил там, но при алтарях не было прежнего спокойствия: непрестанно сновали духи Пустыни, иногда их можно было увидеть, иногда они оставались незримыми и присутствие их можно было только почувствовать.

Какой-то древний призрак говорил Гарвану:

- Я узнал тебя, узнал! И твои инээды не новые гости в этих краях. Многое помнит Пустыня, да не все!

Другой дух, шелестя богатыми одеждами и позвякивая бубенцами, прицепленными к длинным рукавам, спрашивал:

- Ну что, Ворон, сладка ли тебе была слеза Пустыни?

Эмхир не заговаривал с духами. Чувствуя себя ослабевшим и запутавшимся, он только слушал их многоцветный шепот.

***

Казалось бы, в Скарпхедине ничего не изменилось, и он оставался прежним преданным Вороном. Он быстро отошел от пребывания в Обители Мрок, хотя и не мог оставить мысли о Провидице. Не было среди его друзей человека, кому бы он поведал все. Его учитель - Орм, за все время не сказал ему ничего о том, что случилось. Его словно бы ничто не волновало, и он продолжал жить, как жил и прежде, следуя за солнцем.

Эмхира в Гафастане не было, и, несмотря на то, что Провидица сказала, что он жив, никто по-прежнему не знал, где он находится. Иногда Скарпхедина обуревали сомнения: для взора Мрок живым мог казаться и умерший, но еще не поднявшийся в более высокие миры. С каждым днем угасала надежда найти Эмхира, и Скарпхедину казалось, что ничего хорошего Гафастан теперь не ждет. Наверняка бы Фьёрлейв стала требовать, чтобы вместе со Сванлауг правил кто-то новый; не исключено было, что Фьёрлейв попросила бы нойрин отойти от дел и попыталась бы поставить над городом своих людей.

Так он думал, сидя на выступе фундамента дома рядом с садами Этксе. Высокая стена отбрасывала синеватую тень, еще не успевшую отползти прочь под безжалостными лучами солнца. Пахло пылью, и временами сухой ветер приносил чуть слышный аромат цветов.