Наверное, это и есть некая сестра Анезия, пришедшая в Барре из Германии, подумал Ганелон.

И решил: она, наверное, напугана. Она, наверное, смертельно напугана. А раз так, она непременно поможет мне.

Он сказал негромко:

— Я ищу монаха Викентия.

Сестра Анезия не ответила.

Он повторил:

— Я ищу монаха Викентия.

Только тогда женщина глухо ответила:

— Подойди к окну.

Ганелон медленно подошёл к окну.

Серджентов отсюда не было видно, но, судя по грохоту, усиленному сводами монастыря, они ещё не оставили попыток войти в монастырь Барре через его главные двери.

Сердженты упорны, подумал он. Минут через десять тяжёлая дверь рухнет и сердженты ворвутся в монастырь именно так, как они этого захотели — через главный вход.

Им овладело равнодушие.

Он молча смотрел в окно.

Тщедушное тело монаха Викентия, ещё больше тщедушное от того, что он был полностью раздет, висело вниз головой на толстом суку старого грушевого дерева.

Судя по безвольно опущенным рукам, монах Викентий был давно мёртв..."

"...грохот доносился снизу. Сердженты не отступали. Их жёсткая настойчивость невольно внушала страх.

— Ты орудие дьявола, Ганелон.

Он поднял руки и закричал:

— Я орудие Бога!

Он видел: бледное лицо Амансульты иссечено ранними морщинами, её прежде тёмные волосы посветлели, а местами между некоторых ещё тёмных прядей выбивалась откровенная седина. Он видел: Амансульта, как и вавилонский маг Сиф, не нашла великую панацею.

Сердце Ганелона гулко стучало.

Чёрное платье. Чёрный платок. Глаза, затемнённые усталостью.

Но вот странно, впервые Ганелон не увидел во взгляде Амансульты привычного холода и презрения.

Только усталость.

Страдание и усталость.

Амансульта не нашла великую панацею. Значит, дьявол ей не помог.

Ганелон задохнулся.

Я убил её в Константинополе. Я бросил её полуживую в ночи, в которой её должны были добить святые паломники. Потом я слышал от многих, что это так и случилось, что её уже давно нет среди живых. О ней много лет никто не приносил никаких известий. И, тем не менее, она вот — живая. Она стоит у окна, она смотрит на него, на Ганелона, и в глазах её усталость.

Сестра?..

Ганелон не верил.

Амансульта медленно усмехнулась его неверию. Ей вовсе не хотелось утверждать его в его неверии. Очень медленно она расстегнула чёрное платье на груди. Странно светлая в сумеречном свете библиотеки, будто светящаяся изнутри, выкатилась круглая грудь, перечёркнутая двумя тёмными шрамами.

— Видишь, крест на моей груди? Он начертан тобой.

— Но так хотел Господь! Я только пёс Господень! — закричал он. — Зачем ты избрала путь, неугодный Богу, сестра?

Ганелон упал на колени.

— Оставайся на месте, не надо приближаться ко мне, — ровно и глухо предостерегла Амансульта и показала Ганелону узкий испанский стилет. — Тебе уже никогда не удастся повторить то, что тебе удалось сделать со мною в Константинополе.

— Но тебя убьют, сестра! — закричал Ганелон, не вставая с колен и протягивая к ней руки. — Слышишь этот грохот? Внизу сердженты, через несколько минут они сорвут дверь и ворвутся в монастырь. Они убьют тебя. Идём со мной. Я знаю, как выйти из монастыря.

— Я тоже знаю, как выйти из монастыря, — всё так же глухо и ровно ответила Амансульта. — Но теперь мне всё равно. Я дождусь серджентов. Мне не для чего больше жить. Викентий убит. Я устала.

— Ты дьявол, — повторил Ганелон беспомощно.

Амансульта не ответила.

Она даже не возразила.

Левой рукой, не выпуская из правой стилета, она по-женски ловко подоткнула под платок выбившуюся седую прядь.

— Зачем ты избрала такой путь, сестра? Я шёл за тобой всю жизнь. Забери списки Викентия и я прямо сейчас уведу тебя в безопасное место. Тебе никогда больше не придётся странствовать по чужим краям и бояться всего живого. Я знаю такое место, где ты окажешься в безопасности.

— Разве существуют такие места, до которых не дотянулись бы жадные руки блаженного отца Доминика и его злобных псов?

Он не выдержал её взгляда:

— Ты прощаешь меня, сестра?

Амансульта не ответила.

Он закричал:

— Ты прощаешь меня, сестра?

Амансульта прислушалась к грохоту ударов, вдруг участившихся внизу, и устало наклонила голову:

— Везде смерть.

И пояснила ровно и глухо:

— У каждого свои демоны, Ганелон. У каждого свои тени. Моим демоном и моей тенью оказался ты. Ты преследовал меня неустанно. И везде, куда бы ты ни приходил, ты проливал кровь. Но моею тенью, Ганелон, был ещё и Викентий. Он был слаб, он никого не убивал, и везде, куда бы он ни приходил, даже в самом тёмном месте, от его присутствия всем становилось светлей. Он спасал, Ганелон, потому что свет всегда сильней тьмы. Как бы ни была темна самая тёмная ночь, её мглу рассеивает даже слабый огонь.

— Но я был не один, я не мог ошибаться! — закричал Ганелон. — Со мной были блаженный отец Доминик, и строгий отец Валезий, и мудрый брат Одо, и много других смиренных и чистых братьев, и сам великий понтифик апостолик римский! А вы одиноки.

Никогда так сильно не хватало Ганелону зелёных круглых глаз брата Одо, умеющего понимать каждое его движение.

— Возьми списки Викентия, сестра. Мы ещё успеем уйти.

Амансульта вздрогнула.

Внизу тяжело рухнула дверь, послышались грубая ругань, крики и топот взбегающих по лестнице серджентов.

— Ты прощаешь меня, сестра?

Амансульта медленно улыбнулась.

В её глазах стыл лёгкий холодок, смешанный с усталостью, но в них не было, как прежде, презрения. Только этот лёгкий, почти неуловимый, почти растаявший холодок, и великая, уже непостижимая никакому уму усталость.

С искренним состраданием, дивясь ужасной слепоте Ганелона, Амансульта произнесла:

— Как я могу простить тебя, брат, если ты вовсе не хочешь этого?.."

"...и пред папским легатом отцом Амальриком, пред главным инквизитором отцом Велларио, в присутствии отца Гираута, главного викария, замещающего судью, в присутствии брата-доминиканца Ганелона и двух свидетелей по имени Йезер и Жаню предстала перед судом отступница девица Амансульта, прозванная Кастеллоза и прозванная сестра Анезия, и когда она предстала перед судом, ей сказали: ввиду полного единогласия и ясности в её деле она должна тут же сознаться и покаяться для облегчения совести.

И девица Амансульта, прозванная Кастеллоза и прозванная сестра Анезия, тут же сказала, что совершенно согласна и попросила их милостей поскорее закончить дело.

Тогда ей сказали, что по её собственным признаниям относительно всех святых, и обедни, и насмешек над смиренными монахами, и книг, не рекомендованных Святой римской церковью, и связи с нечистым, как подтвердили также свидетели по имени Йезер и Жаню, есть основания считать её еретичкой и отступницей, своей волею и желанием разделяющей многие заблуждения так называемых катаров, в невероятной своей гордыне считающих себя единственно чистыми, и что из любви к Богу и к его Святой матери ей советуют сказать и объявить правду относительно того, что она сделала и сказала против святой католической веры, а так же назвать лиц, внушивших ей это.

Но после убеждения отступница девица Амансульта не смогла сказать больше того, что уже сказала на исповеди, причём она добавила, что хотя и сказала многое, но не верит всему сказанному.

Тогда ей сказали, что её дело рассмотрено вышеназванным судом, и судьи, и советники — все они вынесли впечатление, что она говорит неправду, вследствие чего пришли к убеждению, что необходимо пытать её. Однако предупредили, что из любви к Богу ей предлагают ещё раз до начала пытки сказать всю правду, ибо сие необходимо для облегчения её совести.