- То есть, - не поверила я, - ты не ожидал, что это будет так... так?

Он наклонил голову.

- Нет. Наверное, умные люди вроде твоего брата скажут, что эндорфин, оставшийся в крови после мощного вброса адреналина, перемешался с окситоцином, что вызвало какой-нибудь нервный резонанс, но я считаю такого рода объяснения несостоятельными.

- Любовь?

- Да. Наши души оторвались от всего земного, и где-то в мире душ соединились в одну, полноценную и огромную, поглотившую время и пространство, и именно сей акт, а не наоборот, вызвал в наших телах цепную гормональную реакцию.

Какая красивая теория. И так точно описывает то, что я чувствовала...

Что-то острое вдруг появилось во взгляде Микаэля, а его губы, перестав улыбаться, сжались.

"Я буду любить тебя вечно. Я никому тебя не отдам".

Новая волна удовольствия прокатилась внутри тела. Эту мысль он напитал очень яркой, хотя и болезненной, эмоцией. Почему? Никто не пытается меня у него отобрать, даже Саша, имеющий, вроде бы, хоть какую-то возможность для этого.

Я тронула его губы.

- Хорошо. Я ни на кого тебя не променяю.

И это был предел - последний, самый весомый повод задернуть шторы и залезть под одеяло. Возвращение в дом Микаэля, к его друзьям, не хотелось даже представлять. Жаль, что летатель не предназначен для городских улиц.

- Ты сможешь довезти меня до порта? Там я сяду в платформу и уеду домой. Завтра вечером снова встретимся. Мне надо отдохнуть.

Он тихо вздохнул, взял мою ладонь, поднес к своему лицу и поцеловал.

- Конечно. Встретимся.

Расстаться оказалось трудно - словно на самом деле наши души где-то в своем мире приросли друг к другу, и, чтобы разъединить их, понадобилось усилие. Но я его приложила.

Дома я постаралась отвлечься от Микаэля с его океаном, опасаясь завязнуть в зависимом от него состоянии. Влюбиться в ответ на любовь... Как же приятно быть объектом такой сильной страсти, чувствовать себя сосудом, в который вливается поток восхищения! И я уже понимаю, что нуждаюсь в них, в этой страсти и этом восхищении, что жду и хочу получить их снова. Как же больно будет когда-нибудь их лишиться!..

Почему лишиться?

Потому что все когда-нибудь проходит, а любви это особенно свойственно.

Но ведь Микаэль сказал, что будет любить меня вечно!

Он не знает, как быстро и незаметно проходит любовь...

Такие мысли крутились, вызывая тревогу, они не доставляли радости. Проклятый опыт! Не случилось бы в моей жизни "дурацкого Игоря", не отвернулся бы от меня папа - я была бы спокойно счастлива.

Заварив чай, я вломилась с подносом к Георгию и Ангелине. Они удивились неожиданному чаепитию, и тут же вспомнили какие-то подходящие к случаю истории. Рассказывая и смеясь, они оба то и дело серьезно поглядывали на меня, словно видели, что со мной происходит нечто необычное. Я чувствовала: Ангелина подбирает слова, поджидает момента, чтобы спросить, и это было бы здорово, потому что ей всегда удавалось очень детально и метко анализировать житейские ситуации, но тут со своей кружкой пришел Кастор. Он сел за стол, поздоровавшись, и, больше ничего не говоря, внимательно слушая подопечных, просидел до последнего глотка чая. Он тоже чего-то хотел, но было совершенно непонятно, от кого. Его внимательное ожидание ощущалось, как направленный в висок тонкий лучик света, оно даже немного грело. Неужели и он заметил какую-то значительную перемену во мне?

Обсуждать произошедшее с его участием, конечно, не хотелось. Отнеся на кухню посуду, я сразу ушла к себе.

Вымылась в душе.

Задернула шторы.

Забралась под одеяло.

Закрыла глаза.

"Тишину" мгновенно атаковали клочки минувшего дня. Они буквально кололи и кусали, один другого тревожнее.

Микаэль и Саша - оба на военной службе, что само по себе опасно, и я, в общем, с этим смирилась. Одной опасностью больше - стоит ли беспокоиться?.. Конечно, стоит, ведь опасность внутри них самих. Эту опасность не смогла преодолеть вся наша суперпередовая наука, ни один психокорректор не справился с бунтующими гормонами двух слетевших мальчишек. В том, что они пытались, сомнения нет.

"Побочка" проявляется как последствие стрессовой ситуации. Побочный эффект от "усилителя" в голове... У всех, кто родился здесь после войны. Кастор упоминал о нем, когда обнаружилось, что он чувствителен к чужой боли и страху. Он, правда, считает, что "побочка" от имплантатов свойственна только "первой волне" нашестранцев, но это, скорее, всего, объясняется тем, что кризисные стрессы, такие, которые бывают при угрозе жизни, у нас, "второй волны", как правило, не случаются.

В головах у всех имплантаты... Мы все чипированные, как домашние животные. Похоже на кошмар. Кто-то может управлять мной через эту штуку? А избавиться от нее можно? Да как могли с нами так поступить?!

Кажется, прошло полночи. Меня кидало от обиды на грубое вмешательство в мой мозг к уверенности в продуманности и необходимости такого шага для моей собственной пользы. Если именно имплантату я обязана способностями и к телепатии, и к сложным мыслительным операциям, то это вовсе не плохо! Доставшиеся мне в качестве побочных эффектов возможности сегодня оказались спасительными, хотя больше годятся для развлечения...

И еще.

Я люблю Микаэля.

Конечно, люблю. Не могу не любить.

Эта мысль позволила мне, наконец, заснуть.

- Папа на себя не похож, Медея затравленная и дерганая, а Давид держится от них подальше. Ты должна с ним поговорить. У него ощущение, что мир только прикидывается добрым и приветливым, но в любой момент готов напасть и разорвать. Парень очень старается не осознавать его, и это пока спасает от срыва. Пока. В искусственной реальности жить нельзя, его надо вытаскивать. Ты - важная часть его мира, тебе нужно в него вернуться.

Саша сидел за столиком напротив меня, говорил звуком, глядя мне в переносицу, а его чесночная яичница безнадежно остывала. Я хотела, чтобы он замолчал. Это желание копилось уже минут десять, сконцентрировалось под глазами и выдавило, наконец, из каждого по крупной слезинке. Жалость к младшему братику - милому, веселому и ласковому зверьку, неотвратимо уходящему из жизни, - захватила меня острой муторной тоской. Микаэль, сидящий рядом, чувствовал эту тоску как свою. Он напряженно свел брови к переносице и искал выход.

- Его мать выгнала меня из дома. Что я ему скажу? - спросила я, поняв, что наконец-то кто-то может мне помочь. - Как я объясню, что случилось, не обвинив Медею?

Саша вздохнул и воткнул в яичницу вилку.

- Пошли ему сон, - тихо предложил Микаэль.

Саша вскинул на заклятого врага непонимающий взгляд, а потом, видимо, вспомнив морочное цунами, вопросительно посмотрел на меня.

И правда. Это будет как письмо, на которое не ждут ответа. В нем я смогу выразить больше, чем вмещают слова, и даже телепатемы, а если получится сделать сон такой же яркий, как тот, который изменил Микаэля, то личной встречи и не понадобится.

Я вновь испытала теплую благодарность к своему мужчине - он избавил меня от болезненной тревоги и вины, и из-за этого я почувствовала себя слабой, но защищенной. Что-то новое, с чем нужно обращаться осторожно. Мне захотелось, чтобы он оказался ближе.

Он ободряюще кивнул и накрыл своей ладонью мою, бесцельно сжимавшую салфетку.

Взгляды из-за соседних столиков и с улицы, примагниченные к нам, из просто внимательных превратились в заинтересованные. Казалось, что нас запечатлевают и отсылают "картинку" другим. Так и дальше будет?

- Может, нам стоит встречаться в менее... людных местах? - жалобно спросила я.

Саша недоуменно замер. От Микаэля пришел импульс удивления. Оба давно привыкли к общему вниманию и не понимали, что оно способно вызвать дискомфорт. Но я-то всегда жила незаметно...