Член коллегии сразу оборвал жалобы Романова на то, что ему не дали размотать казанский клубок до конца:

– Пускай товарищи берут кого знают, остальные – черт с ними. Не до Казани. Тут не знаешь, за что хвататься.

Он не усмехался, шуток не шутил – вообще был не похож на себя всегдашнего.

– Данные о «Союзе защиты Родины» поступают отовсюду. Не только в Москве, а в Калуге, Ярославле, Туле берем всякую контрреволюционную шантрапу – кто наболтает лишнего, кто сдуру попадется. И всякий раз нитка обрывается. Это значит, что у «Союза» все больше и больше филиалов. А сколько городов, про которые мы ничего не знаем? На ящике с динамитом сидим, Леша. Надо запал поскорее выдернуть, а он в Москве. Так что давай, дорабатывай Гущина.

Романов потянулся, откинувшись на мягком сиденье. От Мурома до самой Москвы он дрых и толком еще не проснулся.

– Ничего, время до 1 июня еще есть. – Зевнул. – Суетиться незачем. Хуже всего, если они почуют слежку. Тогда могут ударить раньше времени, а дальше по городам сдетонирует само. Не гони, Орлов. Хороший жокей скакуна перед стартом не нервирует. Я сейчас заеду домой, приму горячую ванну, попью чайку, а потом выйду на ипподром и добуду тебе приз.

Орлов малость успокоился.

– Это хорошо, что ты такой веселый. Веселые бывают двух сортов – умные и дураки. Знаешь, как отличить первых от вторых?

– Как? – улыбнулся Алексей.

– Умные ездят на авто, а дураки топают на своих двоих. Выметайся из машины.

Само собой. Не на чекистском же «паккарде» было катить в Трубниковский переулок.

– Минутку, Веня! Надену халат! – крикнула откуда-то из глубины квартиры Зинаида Андреевна, когда Романов позвонил условленным образом.

Звякнула цепочка.

Голова хозяйки была обмотана полотенцем. В голосе то ли испуг, то ли растерянность.

– Вы?!

Алексей не удержал взгляда, который сам собой скользнул книзу, туда, где в разрезе халата на розовой коже поблескивали капельки. Смутился, опустил глаза совсем к полу, но там под халатом белели ноги. Пришлось все-таки поднять голову. Пахло свежевымытыми женскими волосами и еще чем-то сладким, от чего сбилось дыхание.

– Вот, вернулся… – сказал он, не придумав ничего более складного.

За всё время после того, первого разговора они с хозяйкой ни разу не оказывались в такой близости друг от друга. Казалось, Грузинцева избегает постояльца. Должно быть, чувствовала, что ему с ней неловко. Правда, Романов почти не бывал в квартире, целыми днями пропадал, гоняясь за своим белым бычком. Возвращался – в кабинете на столе ждал накрытый салфеткой ужин. Утром, как рано бы ни встал, из гостиной несся стук печатной машинки. Завтракал на кухне один или, если не повезет, с юнкером. Находиться рядом с мальчишкой, судьба которого была предрешена, Романову тоже не нравилось, но Веня, в отличие от сестры, чуткостью не отличался и, наоборот, ужасно радовался, если они оказывались за столом вместе. Сразу начинал делиться событиями своей увлекательной подпольной жизни. Его наконец приняли в «тройку» полноправным членом! Ему дали очень важное задание, сугубо секретное, но господину штабс-капитану рассказать можно! Он ездил за город, на стрельбище, и выбил сорок два очка из пятидесяти!

В общем, юнкер сильно портил настроение. Зато когда Алексей сталкивался с Зинаидой Андреевной, разговор бывал недлинный: здравствуйте – мне так неудобно, что вы стираете мои вещи – ну что вы, я привыкла – возьмите продуктовые карточки на неделю – право, не нужно, у нас всего достаточно – вот и вся беседа.

Тем удивительней была пауза, повисшая между ними сейчас. Зинаида Андреевна стояла, заслонив собою дверной проем, смотрела ему прямо в глаза, ее приоткрытые губы подрагивали.

– Я думала, что больше вас не увижу, – сказала она, и голос тоже дрогнул. – Вы вдруг взяли и пропали. Иван Климентьевич перестал появляться. Веня ничего не знает. Я сначала обиделась: как же так, даже не попрощался. Потом вижу – часть вещей осталась. Господи, думаю, с ним что-то случилось! Одиннадцать дней!

– Получил срочное задание от Ивана Климентьевича, потому он и не приходил – знал, что меня нет. А не попрощался я уезжая, потому что никого не было дома. Записку оставить не мог, это противоречит правилам конспирации. Ради бога простите, – сбился Романов, заметив слезы в ее глазах. – Я не предполагал, что вас расстроит мое исчезновение…

– Это вы меня простите, – спохватилась Зинаида Андреевна. – Держу вас на пороге. А в каком я виде! Без мужчины в доме совсем распустилась.

Запахнула халат плотнее, прикрыв грудь. Хотела еще что-то сказать, но не удержалась, всхлипнула, сама на себя сердито махнула рукой.

Пошла по коридору, но через несколько шагов обернулась.

– Вы странно на меня действуете, Алексей Парисович. Как репчатый лук. А ведь я редко плачу.

Смахнула слезинку, одновременно пытаясь улыбнуться. Несколько мгновений постояла, словно ждала, не ответит ли он.

Романов молчал. Он даже не зашел в ванную, которая, верно, после Зинаиды Андреевны вся пропахла демобилизующими ароматами. Не стал и есть. Просто бросил саквояж и отправился на Семеновскую улицу. Пообещал себе, что станет бывать в Трубниковском еще реже. Операция подходит к этапу, когда исполнителю необходима полная сосредоточенность. Угрызаться совестью не время.

Единственное, что Романов доверил московским чекистам, – подготовить «скрадку», она же «засидка». Этим термином, применяемым в охоте на кабана или волка, у контрразведчиков называют пункт стационарной слежки. Орлов сказал, что прямо напротив дома, где живет «бригадный командир» Гущин, снята квартира с телефоном. На случай, если объект, как в прошлый раз, возьмет извозчика, приготовлен велосипед.

Квартирой Алексей остался доволен. Оттуда просматривался не только гущинский подъезд, но можно было даже заглянуть в окна. На кухне были заготовлены папиросы и продукты – хлеб, колбаса, жестянка чаю.

Однако в «скрадке» не сидят в одиночку. Нужен напарник, а то ни умыться, ни в уборную отойти.

Протелефонировал на Поварскую.

– Орлов, пришли мне на Семеновскую этого твоего прапорщика. Как его, Шмидт?

– Шварц. Ага, все-таки потянулся к коллективному труду, кустарь-одиночка. Жди. С агентом Шварцем ты не соскучишься, обещаю.

Прапорщик, даже «керенского набора», закончил хотя бы офицерские курсы. Значит, худо-бедно обучен составлять схемы, вести учетную запись, грамотно пользоваться биноклем – чтоб не демаскировать себя бликами. Опять же студент, не пролетарий, с которым и не поговоришь толком. Черт знает, сколько тут куковать.

Появился Шварц уже через час и своим видом навел на Алексея тоску. Лучше уж был бы пролетарий. Такой утрированный еврей с черносотенной карикатуры: носатый, губастый, с копной мелкокурчавых волос, еще и в пенсне. Единственно не картавый, а с неприятной питерскому уху маасковской растяжечкой.

– Вы и есть праславленный мастер сыска? – спросил новый помощник, скептически оглядывая Алексея. – Оочень приятно.

– Там поглядим, приятно или нет, – ответил Романов, проигнорировав протянутую руку.

Он эту интеллигентскую породу хорошо знал. Станешь политесничать – сядет на голову, начнет демонстрировать, какая он уникальная и яркая личность. А если сразу против шерсти – надуется, зато будет стараться.

Коротко и сухо объяснил, что придется делать и каковы правила наблюдения.

Шварц брезгливо выслушал. Вполголоса сказал:

– Дуболом и антисемит. Ну и черт с ним.

– Что?! – поразился Алексей.

Напарник вежливо объяснил:

– Не обращайте внимания. Это я сам с собой. Привычка.

И стало ясно, что с агентом Шварцем действительно не соскучишься.

Наблюдение он, впрочем, вел безукоризненно. Встал сбоку от окна, в тени. Проделал в тюлевой занавеске дыры для окуляров. Головой не вертел, ни на что не отвлекался. Только всё время напевал довольно противным фальцетом, словно в комнате никого больше нет. Песни были тягучие, странной мелодики и совершенно непонятного содержания.