«Бухгалтера» Романов пас три дня, благо должность «чусоснабарма» присутствия на службе не требовала. Бакшаев встретился еще с двумя мужчинами явно офицерской наружности, но Алексей на них тратить время не стал. В свое время на контрразведывательных курсах Романов прослушал несколько лекций по визуальной дедукции, полезнейшему инструменту слежки. Даже не слыша, о чем говорят люди, можно многое определить по психопластике, то есть по движениям и мимике: примерный предмет и ход беседы, иерархический и энергетический баланс. Эти двое иерархически стояли ниже Бакшаева. Такие же «отделенные», как Зотов, – ясно. Но в воскресенье в чайной профсоюза медсанработников Подкрученные Усы посидел за одним столиком с Усами Подковой и вел себя поведенчески недвусмысленно: сначала напряженно говорил, заглядывая собеседнику в глаза (докладывает), потом так же напряженно слушал, кивая (получает приказ).

Усы Подковой оказался врачом соседнего военного госпиталя доктором Кирилловым, бывшим лекарем лейб-гвардии Кирасирского полка. На чертова эскулапа, несомненно ротного командира, ушла уйма времени, исключительно из-за Алексеевой тупости. Ни с кем, похожим на подпольное начальство, Кириллов не контактировал. Лишь на седьмой день, и то по случайности, Алексей у двери подслушал обрывок тихого разговора, в котором доктор сказал собственному фельдшеру: «Будет исполнено, Карл Петрович». Притом фельдшера этого Романов видел поблизости ежедневно, и звали его вовсе не Карлом Петровичем, а Прохор Иванычем. Он-то, выходит, и был «батальонным».

Зато со следующим звеном повезло. В тот же день липовый «Прохор Иванович» наведался в Хамовнические казармы и погулял вдоль ограды с командиром полка имени Парижской коммуны товарищем Стаднисом. В завершение разговора был поощрительно похлопан по плечу, из чего следовало, что Стаднис командует полком не только у красных, но и у заговорщиков.

Вся эта нескончаемая сказка про белого бычка Романову начинала сильно надоедать, тем более что Стаднис по своей официальной должности без конца встречался с разными прямыми и непрямыми начальниками, так что каждого из них, кто прежде был офицером, потом приходилось проверять. Все оказались чистыми.

Лишь на первомайской демонстрации Алексей наконец вышел на «бригадного». Когда полк имени Парижской коммуны стоял перед Историческим музеем, дожидаясь выхода на Красную площадь, командир вдруг подошел прикурить к уличному точильщику. Тот выглядел живым олицетворением Освобожденного Труда: вжикал ножиком по каменному кругу – салютовал пролетарскому празднику искрами, а на синем халате красовался кумачовый бант. Но комполка, прикуривая папиросу от простецкой самокрутки, больно долго шевелил губами, точильщик же ответил коротко и резко, после чего Стаднис виновато кивнул.

И сразу перестало быть скучно. Горячо, очень горячо! Это бригадный начальник. Огонь совсем близко!

От Зотова было известно, что на высшем уровне заговор состоит из «дивизий», а значит, оставалось подняться всего на одну ступеньку.

Интересный точильщик сразу после ритуала с прикуриванием перестал сыпать искрами и пошел с краснознаменного ликования прочь – Театральной площадью, потом дворами. За первой же подворотней Романов наткнулся на брошенный станок. Там же валялся красный бант. Высунувшись из-за угла, увидел, как идущий впереди человек скидывает халат, под которым оказался приличный чесучовый костюм.

«Ах попалась, птичка, стой, не уйдешь из сети. Не расстанусь я с тобой ни за что на свете», – тихонько напевал охотник, передвигаясь стремительными, бесшумными рывками от одного прикрытия к другому. «Бригадный» то и дело оглядывался, но непрофессионально: за секунду до движения по плечам и шее угадывалось, что сейчас обернется.

На Кузнецком Мосту объект остановил извозтрудящегося, бляха 578, крикнув: «Плачу за скорость!» Коляска резво уцокала по булыжнику в сторону Трубной, но это ничего. Грамотный нелегал до пункта следования обязательно поменял бы средство передвижения, но от этих горе-конспираторов подобных тонкостей ожидать не следовало.

И точно. Бляха 578 потом рассказал чекистам, что довез щедрого пассажира до углового дома на Семеновской улице и видел, как тот здоровается с дворником.

– Бывший подполковник Гущин, живет под собственным именем, – сообщил вечером Орлов. – Москвич, долго отсутствовал, домой вернулся в конце марта. Очень возможно, что прислан с Дона. Дворник слышал, как Гущин что-то говорил жене про Новочеркасск. Это рыба уже крупная, Леша. Одна ступенька осталась, и выйдем на их штаб. Умоляю – не дай им соскочить.

– Не суйтесь под руку – не соскочат. Но у нас осложнение, – озабоченно сказал Романов. Он смог выбраться на Поварскую лишь поздним вечером, и на то имелись причины. – Отправляют в командировку. Связным, в Казань. С важным сообщением к тамошнему филиалу.

– К какому еще филиалу? – спросил Крюков.

– Был у меня сегодня с Зотовым разговор. Паршивый. – Алексей вздохнул. – У «Союза», оказывается, есть филиалы в нескольких городах. В назначенный день восстание начнется синхронно. За тем из Москвы и отправляются курьеры. Меня выбрали, потому что я бывший контрразведчик, имею опыт конспирации. В Казани я должен каждый день с девяти до девяти пятнадцати стоять под вокзальными часами. Рано или поздно ко мне подойдут, произнесут пароль. А сколько курьеров едут и в какие еще города, Зотов не знает.

Орлов нахмурился.

– Где сообщение?

– Вот. – Романов протянул картонный коробок. – На дне записано, под спичками.

Член коллегии и его помощник, сдвинув головы, уставились на комбинацию цифр.

– Зашифровано, мать-перемать! – выругался Крюков.

– А ты как думал?

Алексей хотел помучить их подольше, с удовольствием пуская колечки дыма, но Орлов его быстро раскусил.

– Судя по довольной роже, ты эту белиберду уже расколдовал. Ну?

– Потому и просидел допоздна. Не ждал от «Союза защиты» таких изысков. Это математическая шифровка по системе Чейза, применяется у англичан. В шестнадцатом году я работал с ними по делу о германской подводной лодке, только потому и понял. Пришлось повозиться, но разобрался.

– Что тут написано?

– Только два слова. «Первое июня».

Крюков опять выругался. Повисла зловещая пауза.

– Романов, дай папиросу! – попросил Орлов.

– Тебе нельзя, снова раскашляешься, – сказал помощник.

Тут выматерился уже член коллегии.

– …! Месяц остается, а мы еще на их центр не вышли! И ты уезжаешь! Что будем делать? Работать по Гущину без тебя?

– Ни в коем случае. Лучше отправь кого-нибудь в Казань под моим именем. Дело-то несложное. Передаст коробок, и всё.

– Нет, нельзя… – Орлов яростно взъерошил волосы. – Ты там тоже нужен. В Казани хранится золотой запас республики. Если произойдет мятеж и золото захватят враги – беда. Поезжай, Леша. Ты должен не просто отдать шифровку, а зацепить их организацию. Казанские товарищи доработают без тебя, но выведи их на след. И живо назад. Я тебя буду ждать, как ждет любовник молодой минуты верного свиданья. К Гущину соваться без тебя не будем. Слово.

И Романов поехал в Казань. Там он пробыл до 12 мая и успел много больше, чем просто «зацепить» местную организацию «Союза». Добрался до самой верхушки заговора. Его устройство было не таким осторожным, как в Москве, все нити тянулись в штаб гарнизона. Алексей вышел на одного из руководителей, помначштаба Линца, и оставалось только определить остальных, но двенадцатого поступила «молния» от Орлова с приказом немедленно возвращаться.

Обратно в столицу Романов ехал прямо как народный комиссар – литерным из одного вагона, и других пассажиров не было. Попутные поезда и даже воинские эшелоны давали дорогу, так что останавливались лишь для заправки углем. И оба раза Романов должен был давать со станции телеграмму: «Проехал Ибреси», «Проехал Муром».

В Москву прибыл днем тринадцатого. Встречал его лично Орлов, на автомобиле. В машине и поговорили.