– Ведь и не Богу? – сказал богатырь. – И разве ты один? Ваши святоши смахивают на горе-переводчиков, которые с грехом пополам распознают отдельные слова, а все непонятое лепят по своему разумению, извращая смысл напрочь. Ну хоть бы уши почаще мыли!

В ответ раздалась такая длинная и цветистая ругань, что впору было записывать. Впрочем, на память богатырь не жаловался – так что записать можно и потом.

– Наверно, это любовь, – предположил он. – Соскучился по мне? Вот я и пришел – наградить за все. Разве не этого ты добивался? А теперь вроде не рад. Какое непостоянство!.. Или ты не способен любить – ни друзей, ни женщин… ни собственных детей.

– Но почему везет другим, а не мне? – вырвалось у Людвига. – Почему у меня рождались лишь дочери? За что меня обделили наследником?

– Ну не любит тебя Бог, – ответил Светлан. – И я его понимаю. Да и что у тебя наследовать, подумай!.. Твою злобу и жадность, твою глупость?

– Это Головень навел на меня порчу, – произнес магистр с убежденностью, на которую редко везет более умным. – Так пусть за подлость графа заплатит его же отродье – это лишь справедливо!

– Что тут скажешь? – пожал плечами Светлан. – Логика – железная. От высосанной из пальца предпосылки через притянутые за уши аргументы приходим уже к полной белиберде. А спрос, как всегда, с бессильных… Впрочем, на месте де Компре ты так и сделал бы, а герцог и граф – скотинки родственные.

– В тебе они и вовсе совпали, – огрызнулся Людвиг.

– Ошибаешься, – сказал богатырь. – Я зверь иной породы, и вас, убогих, мне понять трудно.

Магистр вдруг оскалил прореженные зубы, ухватившись за последнюю радость.

– И все равно, ты зря сюда гнал, – объявил он. – Лишь началась свалка, гаденыша закололи. И что бы теперь ни сотворили со мной, ты проиграл!

– Это тебя утешает? – поинтересовался Светлан. – Ну надо ж, какой дальновидный! Одна беда: дурак.

Ухватив кресло за спинку, он вздернул его в воздух – естественно, вместе с Людвигом – и перенес к распахнутому окну, поставив на широкий подоконник, дабы магистр стал виден монахам, отчаявшимся своротить наружные двери, но с похвальным упорством пытавшимся взобраться по гладкой стене. Возможно, им это и удалось бы – если б нашлись шесты. Но по двору не валялось лишнего, а в прочие дома их тоже не пускали, сообразив-таки принять меры.

Ну, и Людвиг кое-что увидал: летучий корабль, плывущий сюда от гостевой башни, на носу которого картинно выставилась графиня де Компре, держа на руках маленького графенка, целого и, судя по всему, невредимого. Впрочем, стояла она так, что снизу не углядишь, – тоже шита не лыком.

– Ты не с теми взялся играть, родной, – пояснил богатырь. – Это тебе не девчушек топить.

Непохоже, что магистр испытал облегчение, узнав, что с его души сняли камень. Хотя подумаешь, одним меньше!.. Но вот зубами-то зачем скрежетать?

Меченосцы наконец оставили попытки, видимо, убоявшись, что в ответ на свои старания получат, чего добиваются: любимого начальника… сброшенного прямо на их головы. Или решили не нарываться на повторную взбучку – ибо тогда им может повезти меньше. В этом они, пожалуй, правы.

Суденышко уже поворачивалась, плавно подчаливая к окну. А когда пришвартовалось, вместе с его странной командой в комнату вступила Инесса, здешняя настоятельница. Во плоти она выглядела не хуже, несмотря на уродующее платье, и хотя босиком, наверно, ходила постоянно, ее ступни выглядели ухоженными, как у придворной дамы… или как у ведьмы, более привычной к полетам.

– Бесстыдство! – зашипел магистр, увидав Мишку. – Как смеешь – здесь?.. Убери срам, потаскуха!

Ишь, и нас тоже, оказывается, принципы. То есть поделиться-то ими – всегда готовы…

– Щас, – огрызнулась ведьма. – В кладовку снесу – на хранение. – И пожала плечиками: – Село – оно и есть село.

– Ну ты, столичная штучка, – окликнул Светлан. – Не слыхала про чужой монастырь и его устав?

– Так аббатиса как раз не возбухает, – живо возразила она. – А этот – будет еще учить! Сам только что младенцев не жрет.

– Ладно, про него и собаки не брешут.

– Клейма ставить негде – я же говорю!

Махнув на нее рукой, богатырь вернул пленника на прежний постамент, откуда тот не смог бы лягаться, но рот ему залеплять не стал – пусть уж пользуется свободой высказываний. Перед гласностью все равны.

А дамы уже обживали комнату, радуясь возможности ощутить под ногами твердь – пусть и недолго. Как выяснилось, магистр вовсе не был аскетом, и в его шкафчике отыскалось недурное вино и разные вкусности, вряд ли одобряемые орденским уставом. Отшельницу деликатесы, конечно, не заинтересовали, а остальных совершенно не смутило, что продукты – не их. Но больше всех здешнему обилию обрадовался Рауль – то ли проголодался, то ли вообще любил поживиться, когда представлялся случай.

Кстати, мальчуган, как и ожидалось, оказался смуглый, складненький, смазливый… но отчего-то вызвал у Светлана неприязнь – возможно, из-за пронзительного голоса и шумливых повадок. Он походил на вздорную собачку, все время требовавшую внимания и совершенно не умевшую себя вести. Хоть и говорят: все детки – милые… Но мало ли что болтают!

Ну, вытащили пацана – и слава богу. А воспитанием пусть занимается мать. Или уже упущен момент?

Как-то незаметно наступил рассвет. Впрочем, долину накрывал такой плотный слой облаков, что светлей стало ненамного. Эдакие сумерки, грозящие затянуться на полный день.

– Да что вы роетесь тут? – не стерпел Людвиг. – Думаете, со мной кончено?

– Вот так кончаются войны, – усмехнулся Светлан. – Много о себе мнишь – на здешней доске ты не в главных фигурах.

– За мной тысячи отборных бойцов!..

– Все их стрелы мне – как летний дождь, – отмахнулся он, решив не уступать оппоненту в бахвальстве.

– Да что вы можете мне сделать: казнить? Ну нате, рубите! – вытянул магистр шею. – Мне не страшно!

– Это потому, что прежде тебя не пугали всерьез, – сказала Мишка. – Избаловал тебя старший брат, чтоб ему… Но мы-то – не твои родичи. И на короля нам, в общем, начхать. А к тебе у нас ба-альшой счет!

– Да я хоть сейчас его заколю, – вскинулась графиня. – И пусть Луи посмеет сказать хоть слово!..

Грозно осклабившись, богатырь прибавил:

– Мне не нужно срубать голову – я ее оторву. И покажу придворным, готовым тебе присягнуть. Как считаешь, это поможет им сделать правильный выбор? Хотя выбирать уже будет не из чего.

Если это и не убедило магистра, то поколебало его уверенность. Он-то полагал, что имеет дело со слугами короля… Интересно, когда Людвиг утратит ее вовсе – станет молить о пощаде?

И в этот миг из-за окна раздался тягучий вой трубы. Что-то новенькое в звуковом оформлении!.. С чего вдруг монахов потянуло на музыку?

– Это просьба о переговорах, – пояснила Анна. – К нам высылают парламентера.

– Из катапульты, что ли? – удивился Светлан. – Я ведь порушил лестницы.

Снова подойдя к окну, он отпихнул лодку в сторону и поглядел вниз. В самом деле, перед домом рядом с трубачом стоял латник, выряженный в картинку, а прочие меченосцы, играя по правилам, отступили подальше.

– Где-то я уже видел этот белый плащ, – пробормотал богатырь. – Неужто еще один призрак? А выглядит, как живой.

Метнув прозрачный аркан, он оплел парламентера тугой петлей и мощным рывком вознес к верхнему этажу, поставив на подоконник. А увидев его лицо, произнес:

– Надо ж, какой живучий!.. Выходит, Гийом тогда промахнулся?

Это и в самом деле оказался приор меченосцев, второй человек в ордене, нарвавшийся на меч королевского сына несколько дней назад, но ныне выглядящий вполне здоровым. И кто ж его подлатал столь быстро? Видимо, русалки? Ведь он свалился прямо в их заботливые… э-э… лапы. Какой ни есть, а союзник.

– Д’Адуи, – поклонившись, назвался приор. – К вашим услугам, монсеньор.

Сияющими доспехами и молодой статью он по-прежнему напоминал Белого Рыцаря, но теперь не казался таким уж веселым. Впрочем, ситуация не располагала. Однако хладнокровия не утратил, несмотря на странный способ доставки. Или иного приор и не ждал от бывшего монаха, гораздого на сюрпризы? Тогда, на Озере, беднягу удивили намного больше.