— Но все это произошло задолго до того периода, который волнует нас, — недовольно пробормотал Морис. — Друза убили в 10 году до Рождества Христова, во время правления Августов, почти за девяносто лет до извержения Везувия!
Джек кивнул и снова принялся рассматривать монету. Римская триумфальная арка, увенчанная статуей Друза на лошади среди трофеев…
— Ну конечно! — воскликнул Джек, подбрасывая монету. — Это не монета Друза. Она просто выпущена в его честь, а принадлежала тому, кто пережил безумное правление дяди Тиберия и его племянника Калигулы. Сестерций выпустили через пятьдесят лет после смерти Друза, во время правления младшего брата Германика, второго сына Друза. Здесь написано — TI CLAUDIUS CAESAR AUG PM TR P. Что означает — Тиберий Клавдий Цезарь Август Великий понтифик. Власть трибуна. Император Клавдий.
— Бедный Клавдий, — прошептала Мария. — Клавдий Калека.
— Это прозвище, — объяснил Джек. — Шекспир, например, прозвал английского короля Ричарда Третьего Горбуном. Но Клавдий вошел в историю не только благодаря необычайному прозвищу. Он многое сделал.
— Его правление длилось с сорок первого по пятьдесят четвертый год нашей эры, — добавил Морис, печально глядя на безмолвный вентилятор. — Умер в Риме за четверть века до извержения Везувия. Возможно, жена Агриппина отравила его.
— Не везло ему с женами, — вставил Джек. — Единственной настоящей любовью по жизни стала проститутка Кальпурния. Вскоре после смерти Клавдия и ее убили. — Джек замолчал, как зачарованный рассматривая сестерций. — Моя любимая римская монета. Очень редкая. Портрет прекрасен! Только взгляните на лицо! На его выражение. Разве этот мужчина — калека? Он красив, но ни намека на идеализацию и восхваление. Заметны характерные для императорской династии черты — лоб, уши. В памяти тут же возникают известные портреты Юлия Цезаря и Августа. Клавдий, вероятно, видел изображения родственников и гордился сходством, не зацикливаясь на собственном уродстве. На его лице печать ума, целеустремленность, а вовсе не боль и печаль. Лицо его омрачено разочарованием. И глаза старика, хотя в ту пору он был молодым мужчиной…
— Похоже, он страдал от церебрального паралича и мышечной пластичности. Никакой надежды на исцеление, никакого лекарства, только вино в непомерных количествах…
— И опиум? — внезапно вмешался Костас. — Морфий!
Морис, повернувшись, окатил его взглядом, полным сожаления.
— Мы говорим о I веке нашей эры, а не о современном Неаполе!
— Я серьезно. Разве Джек еще не рассказал о нашей сенсационной находке?
— Об этом позже, — ответил Джек, многозначительно посмотрев на Костаса.
В этот момент загудел вытяжной вентилятор.
— Кстати, о современном Неаполе, — оживился Морис. — Похоже, кто-то подкупил оператора энергосистемы, и нам наконец-то дали электричество! Или охранники очнулись? Не знаю, кого благодарить, в любом случае — за работу! Так ведь у вас говорят?
Все заулыбались. Абсурдно звучал этот призыв на английском с резким немецким акцентом.
Морис, поправив очки, взглянул на Костаса, но уже не с сожалением, а скорее насмешливо.
— Эй, мы же в одной команде! — Костас с невозмутимым видом встретился взглядом с Морисом, затем посмотрел на Джека, потом снова на Мориса и усмехнулся: — Вас понял.
Джек, прижавшись спиной к неровной стене тоннеля, пропустил Мориса вперед и сказал:
— Думаю, пора нашему эксперту по рукописям взять руководство на себя.
— Я готов, — ответил Морис, не сводя глаз с Костаса. Тот одобрительно поднял большой палец. Морис снова поправил очки. — С этого момента дотрагиваемся до всего только с моего разрешения. Свитки наверняка хорошо сохранились, но они очень хрупкие. Даже в самых сухих египетских гробницах папирусы, не пропитанные смолой, рассыпаются в прах при малейшем прикосновении. — Морис, не отрываясь, смотрел на Костаса. — Помните тело у входа, которое исчезло в клубах дыма? После всего, что пришлось сделать, чтобы получить разрешение у властей, я не хочу стать одним из тех исследователей, которые уничтожили больше, чем открыли. Так, индикатор стал красным. Пошли!
Джек нагнулся, пробираясь через груду камней, которая, видимо, образовалась во время землетрясения, повредившего стену. Она загораживала нижнюю часть расщелины, ведущей в комнату. Несколько минут спустя Джек оказался внутри. Выше тоннеля, прорытого в XVIII веке! Получается, он ступил сюда первым со времен Римской империи! Крайне необычное ощущение. Школьником Джек любил одни забраться в древние термы в центральной части Геркуланума, всего в шаге от того места, где он сейчас, и представлять себя одним из жителей города, оказавшегося две тысячи лет назад свидетелем извержения вулкана. Зажмурившись, Джек снял респиратор и сделал глубокий вдох. Воздух оказался тяжелым, но пыли почти не было. Впервые Джек смог хорошо осмотреть комнату, поворачивая голову с фонарем на шлеме в разные стороны, а потом методично возвращаясь ко всему, что увидел.
— Мы можем сейчас выключить вентилятор, Морис? — прошептал он. — Боюсь, что нас услышат — охранники и люди из Археологической инспекции.
— Уже сделано. — Морис щелкнул выключателем, и неожиданно повисла зловещая тишина. Слава Богу, вскоре ее нарушили отдаленные голоса внизу тоннеля и рев электродрелей. — Отлично! Этот шум заглушит наш разговор.
Морис зашел внутрь вслед за Джеком, за ним Мария и Костас.
— Какая простота кругом! — воскликнул Костас, выглядывая из-за спины Джека. — Ничего лишнего!
— Римский стиль, — объяснил Джек. — Пол и стены обычно делали цветными и богато украшали орнаментами, а вот мебели по современным стандартам было мало.
— Здесь нет даже мозаики ли фрески на стенах, — заметила Мария. — Вся комната из камня. На первый взгляд вроде бы мрамор.
Джек еще раз огляделся вокруг, стараясь не упустить ни малейшей детали и трезво оценить обстановку. Справа — на южной стороне — в стене прорублено два выхода, но оба они заблокированы твердым вулканическим материалом. Вероятно, ведут на балкон, с которого открывается вид на Геркуланум. Потрясающее зрелище, должно быть! Слева возвышается Везувий, справа — Неаполитанский залив. Вдалеке виднеется побережье, Мисен и Кумы.
Джек немного подвинулся, и свет фонаря упал на большой мраморный стол — три метра в длину и метр в ширину. Рядом два каменных стула, обращенных спинками к балкону. На столе два глиняных кувшина, три чашки и небольшой сосуд, напоминающий чернильницу. У ножки стола — невысокая винная амфора. Джек еще раз внимательно осмотрел поверхность стола. Чернильница?! От волнения сердце забилось сильнее. Прищурившись, Джек разглядел пыльные предметы, которые вполне могли оказаться бумагой… папирусом! Так, только спокойствие! Сейчас нельзя терять твердости духа. На пару мгновений Джек отстранился от происходящего, а затем повернул фонарь налево и увидел полки, заполненные свитками, еще вчера. Невероятно! Несколько свитков лежало на полу. Вебер в XVIII веке точно не находил ни одного такого. Джек повернулся налево. Рядом со входом в ветхой корзине или сумке тоже оказались свитки, но не такие, как на полу. Папирус скручен вокруг деревянных палочек, каждая из которых имела характерные гладкие флероны на концах и ярлыки. Сомнений быть не может! Это не просто кипы чистого папируса, а законченные книги!
Джек снова нацелил луч фонаря на левую стену комнаты между корзиной и полками, которую видел раньше, но недооценил. Только теперь он понял, что там, и присвистнул от восторга. Два портретных бюста возвышались на полке в тени и, казалось, смотрели прямо на стол. Джек осторожно подошел поближе. Кто же жил здесь? Кто сидел за этим столом две тысячи лет назад? Джек остановился перед бюстами. Они были выполнены в реальных размерах. На мгновение показалось, что это призраки. Словно обитатели виллы, погибшие в тот роковой день, вышли из стены и уставились на Джека безжизненными глазами. Никакой мистики! Надо успокоиться. Типичные портретные бюсты императоров. Только необычайно правдоподобные, будто сделанные с восковых масок умерших. Красивые лица с правильными чертами, слегка оттопыренные уши… Однозначно члены императорской семьи. Джек наклонился к небольшим пьедесталам под каждым бюстом.
