На том и порешили: неизвестные бандиты избили Сергея Ивановича, похитили Илью и его друга, усадили в машину и куда-то увезли. Можно было не сомневаться — отец Дембеля изложит в ГОВД именно эту версию произошедшего.

Но Сергей Иванович почему-то задерживался…

Мать Ильи уже несколько раз выбегала из подъезда, уже дважды звонила в дежурную часть горотдела — тщетно. Во дворе Сергея Ивановича, естественно, не было, а телефон дежурной части все время отвечал лишь короткими гудками.

Она пыталась отвлечься — брала в руки вязальные спицы, включила телевизор… Но спицы выпадали из рук, а телевизор лишь раздражал своей глупой болтовней.

И лишь в половине десятого, когда на телеэкране появился спортивный комментатор программы «Время», в прихожей раздался звонок — резкий, пронзительный. Елена Николаевна, вскочив с дивана, бросилась в прихожую и, даже не взглянув в глазок, открыла дверь.

На пороге стоял Сергей Иванович. Огромный кровоподтек, расплывшийся на левой скуле, разбитая в кровь губа, сорванная с головы повязка в заскорузлой, подсохшей крови… Корнилов-старший держался рукой за дверной косяк, словно боясь упасть. И впрямь — едва шагнув в прихожую, он потерял равновесие и наверняка бы свалился на пол, если бы жена вовремя не придержала его.

— Сереженька! — только и смогла прошептать Елена Николаевна. — Кто же тебя так!

— Об-божди-и, ма-ать… — прохрипел отец Ильи, — доведи до ван-ной, умыться…

— …Ну что тебе рассказать… Пришел я в ментовку, сказал, по какому делу, из дежурной части позвонили оперу — тому самому, что сегодня был. Иди, говорят, тебя уже ждут.

Сидя на диване, Сергей Иванович вяло, без удовольствия цедил водку — Елена Николаевна, понимая, что спиртное теперь как ничто другое поможет мужу, сама сбегала к соседке за поллитровкой.

Даже теперь, несмотря на вечерний полумрак комнаты, было заметно: Корнилову-старшему досталось сильно. Скула чугунела свинцовым кровоподтеком, левый глаз пострадавшего заплыл почти целиком. Рассеченная надвое губа распухла, и Сергей Иванович, то и дело отставляя стопочку со спиртным, осторожно трогал нижнюю челюсть — два зуба шатались, грозя выпасть.

— Так что, Сережа? — пододвигая мужу тарелку с закуской, спросила мать.

— Ну, пришел я в кабинет, где меня ждут. Сидит, значит, за столом тот опер-молокосос, который сегодня был, что-то пишет. На меня — ноль внимания. Я, значит, кашлянул — головы даже не поднял, гнида. Ну, я присел на краешек стула. А этот мусор — ни «здрасьте», ни «добрый день» и сразу на «ты»: чего, мол, приперся, старый алкаш? И кто тебе сесть позволил?

— Так и сказал? — всплеснула руками Елена Николаевна.

— Так и сказал. — Сергей Иванович вновь потрогал расшатанные зубы и, сделав микроскопический глоток водки, продолжил: — Отложил, значит, свои поганые бумаги и зенки свои тухлые на меня уставил: рассказывай, мол, как ты на старости лет хулиганом стал!

— Это тебя еще и в хулиганстве обвинили? — не поверила мать.

— Меня, меня, а то кого же… Сын твой, говорит, подонок и негодяй! После Чечни на него уголовное дело было возбуждено, да почему-то до суда не довели. А безногий тот, мол, никакой не ветеран чеченской войны, а обыкновенный бомж, ханыга, с цыганами якшается, и весь рынок на Спиртзаводе может это подтвердить! — Судорожно закурив, он подлил себе водки. — Ну, я за такие обидные слова про Илюху, конечно, вспылил… Как, говорю, не стыдно тебе, сопляк, мой сын полтора года в Чечне с чучмеками этими воевал, а ты в это время штаны в кабинетах протирал, взятки брал да телок на блядки на служебной машине возил! А менту только этого и нужно было: сейчас, говорит, я тебе покажу блядки! Сейчас, мол, я тебе покажу телок! Сейчас ты у меня попляшешь! Снял телефонную трубку, позвонил куда-то. Я-то уже успокоился — понял, лишнего наговорил. Ну и спрашиваю: показания будете брать? Уголовное дело возбуждаете или нет? И тут заходят двое сержантов — рожи лоснящиеся, тупые, жирные. Один сержант подходит ко мне да как гавкнет: встать! Ну, поднялся я со стула… А второй в это время чем-то острым мне в задницу кольнул. Иголкой, видимо… Ну, не вытерпел я, саданул гнусному мусору локтем по харе. Хорошо так, от души…

— Ой зря, Сереженька! — всхлипнула Елена Николаевна.

— Задним умом мы все крепки, — выдохнул из себя Корнилов-старший. — Понятно, что провоцировали. Короче, дали мне по голове — я и вырубился. А как в себя пришел, вижу: сижу я на полу у батареи, наручниками к трубе прикованный, а опер этот, сукин сын, сержантам командует: оклемался, мол, старый хрыч, дайте ему теперь в подрыльник, чтобы имел уважение к милиции! Ну и дали.

— Так и не боялись же, сволочи… Ты ведь теперь на них заявить сможешь, побои снять… — Мать осторожно прикоснулась к заплывшей скуле мужа.

Сергей Иванович лишь рукой махнул.

— Да какое там! Тот сержант, который меня иголкой уколол, еще у опера спрашивает: мол, как обычно бить или лучше ногой в валенке, чтобы следов не оставлять? А опер только лыбится: как обычно, мол, бейте его ребята, а заявлять он никуда не пойдет. Это я на себя беру… — Глубоко затянувшись, Корнилов-старший затушил окурок в пепельнице. — Хорошо хоть, что били недолго, минут пять всего. И вроде не поломали ничего: слава богу, руки-ноги целы. Только вот два зуба шатаются… А как побили, отстегнули наручники, кровь моим же свитером с пола утерли и говорят: никто твоего сына не похищал, никакой драки не было, это ты все выдумал. А голову тебе у пивнухи проломили, потому что ты там хулиганил, и свидетели у нас есть. Так что иди, говорят, старый хрен, и больше со своими вонючими заявами не появляйся. Вот так-то…

— Что творится, что творится… — тоненько всхлипывала Елена Николаевна. — Где же нам теперь Илюшеньку искать? А Митя бедный — он ведь совсем беспомощный! Что они с ним сделают? Слышь, отец, может, в прокуратуру сходишь? Или… в ФСБ?

— И что я им там скажу? — угрюмо хмыкнул Корнилов-старший. — Ты еще предложи в Организацию Объединенных Наций написать. Или в Международный суд в Гааге. Сдались мы прокуратуре. Кто мы для них всех? Что с нас взять можно? Не банкиры, не бизнесмены, не бандиты. Так — насекомые, мелочевка…

— Так надо же что-то делать! — надрывно заголосила мама Дембеля. — Ведь убьют они его! Что, так и сидеть сложа руки? Боже мой, что творится, что творится…

Причитания Елены Николаевны перекрыл звук дверного звонка. Неизвестные звонили нагло, долго, в полной уверенности, что им откроют.

— Ой, кто это? — испуганно прикрыв ладонью рот, спросила мать.

— Обожди, сейчас посмотрю… — Болезненно поморщившись, Сергей Иванович поднялся с дивана, направился в прихожую и, вернувшись через несколько секунд, прошептал испуганно: — Мать, это те самые…

— Кто?

— Да бандиты, которые меня били! Которые Илюху забрали!

— Так, Сережа, хватит, звони в милицию. — Рука Елены Николаевны потянулась к телефонному аппарату. — Какой там телефон… Ноль-два?

Она уже сняла трубку, уже погрузила указательный палец в лунку наборного диска, однако Корнилов-старший нажал отбой.

— Ты что, еще не понимаешь, что менты заодно с этими бандитами?

— Боже, что делать, что делать… — Взгляд несчастной женщины сделался затравленным. — Куда бежать, кому жаловаться…

В дверь позвонили вновь — еще более въедливо и назойливо, чем в первый раз.

— Алло, открывайте! — донесся до слуха Корниловых простуженный бас. — Открывайте, гондоны, а то двери выдавим!

— Ты как хочешь, а я по «ноль-два» звоню, — с решимостью, какую обычно придает безвыходность ситуации, заявила Елена Николаевна и вновь сняла трубку, прикладывая ее к уху. — Господи, что же это…

Телефонная трубка молчала — немая, мертвая, как деревяшка. Ни зуммера, ни даже обычных шумов на линии… И эта непривычная беззвучность телефона испугала бедную женщину не меньше, чем настойчивый дверной звонок.

— Алло, козлы, вы своего сыночка живым видеть хотите? — угрожающе орали под дверью. — Открывайте!