– Лизок, – интонация Глеба дублировала манеру общения Лиды. – Рад снова тебя видеть.

Вадим не сдержал саркастической улыбки, а Лиза отчего-то почувствовала себя полным ничтожеством. Слова Глеба казались нелепыми. Он не мог быть радостным снова, потому что никогда не был радостным по отношению к ней прежде. И он не мог быть радостным, потому что умерла Лида. И либо Глеб просто одурел, либо откровенно издевался. В последнее верилось с трудом.

Вадим комфортно расположился в пустующем напротив брата кресле.

– И что мы, интересно, будем с ней делать? – с наигранным любопытством спросил у брата Вадим, всем своим видом давая понять, что знает ответ на вопрос, но этот ответ его не устраивает.

– Надо спрятать её на время, – ответил Глеб, пристально разглядывая Лизу и игнорируя ядовитый тон брата.

Вадим недовольно покачал головой, но промолчал.

– Я совершенно ничего не понимаю, – подала голос Лиза, глядя в упор на Глеба. Ей не предложили сесть, и она чувствовала себя так же неуверенно, как перед экзаменационной комиссией. – Происходит что-то ужасное, а я не могу найти объяснения. Почему я вообще понадобилась Жукову, – Лиза на секунду задумалась и уже с вызовом добавила: – и зачем я нужна вам.

Это был и вопрос, и утверждение одновременно.

Глеб запустил пальцы в свою шевелюру и пробормотал:

– Мы за тебя волнуемся.

– Волнуетесь? – с недоверием переспросила Лиза. – Вы не видели меня пятнадцать лет и ничего обо мне не знаете! Невозможно волноваться за человека, о котором не имеешь представления!

– Вот-вот, – с каким-то странным удовольствием поддакнул Вадим, и это его «вот-вот» отчего-то жутко Лизу обидело.

Повисла напряжённая пауза, которая так и норовила взорваться девичьими слезами. Глеб вовремя перехватил инициативу разговора и доброжелательно сказал:

– Начнём хотя бы с того, что ты крестница Лиды, а значит не совсем уж посторонний человек. А потом ведь и мы не изверги, чтобы оставаться равнодушными к чужим проблемам, тем более что все твои проблемы начались исключительно из-за нас.

Глеб нагло врал. Никаких эмоций у него Лиза не вызывала. Он по-прежнему испытывал к этой девочке некую неприязнь, оставшуюся от былых времён. Для Глеба Лиза представляла ценность только в том отношении, что была крестницей и подругой Рыжей. Последней ниточкой, которая связывала его с женой. Сначала бывшей, а теперь уже покойной.

– В общем, так, – сказал Глеб тоном, не терпящим возражений. – Лиза безоговорочно отправляется к нам, и ты, Вадик, её отвезёшь.

Вадим сердито посмотрел на брата, но покорно встал и подошёл к девушке.

– Идём, – сказал он Лизе, и оба покинули директорский кабинет.

Всю дорогу до стоянки они шли молча. Вадим избегал говорить колкости, Лиза старалась его на них не провоцировать. Пока девушка не посягала на его территорию, он относился к ней терпимо, теперь же Вадим обозлился. И к своему стыду это отношение Вадима сейчас тревожило Лизу больше, чем смерть крёстной.

Возможно, она ещё до конца не осознала последнего. Пока смерть для неё была только пустым звуком. Ей ещё не приходилось никого хоронить. Прощаться навсегда было делом чуждым.

Вадим привёз Лизу в их с Глебом квартиру. Это были отличные четырёхкомнатные апартаменты с огромной прихожей и функциональной кухней.

Содержимое длинного двухдверного холодильника Лизу порадовало.

– Значит так, Лизок, – сказал Вадим не без ехидства: – Можешь есть, пить, курить, слушать музыку или смотреть телевизор, но ни в коем случае ты не должна заходить в эту, – Вадим показал пальцем в какую именно, – комнату. Она принадлежит мне, и это – моя святыня. Если я почувствую, что здесь попахивает твоим душком… – Вадим оборвал себя, предоставив Лизе возможность додумать самой.

– Я не хочу есть, я не курю и не люблю смотреть телевизор, – по-военному отчеканила Лиза.

– Сочувствую, – равнодушно отозвался Вадим. – Тогда можешь покопаться в баре и принять на грудь, – посоветовал он и двинулся к выходу.

– Постой, Вадим, – окликнула его Лиза, и он обернулся. – Мне очень жаль, что так получилось. В моей голове всё это до сих пор не укладывается, – говорить с ним было крайне трудно. – Я признательна тебе за то, что ты помогал моей крёстной. Она просила позаботиться обо мне, я знаю. Ты не оставишь меня?

Перед тем как кивнуть, Вадим неприлично долго думал.

– Я знаю, что раздражаю тебя, – продолжала Лиза. – Мне не хочется этого делать. Я ещё не поняла, что Лиды нет, честно. Это произошло без подготовки, без предупреждения, я даже не уверена, что это на самом деле так. Может, она всё-таки уехала и скоро мне позвонит?

Вадим вздохнул и ничего не ответил. Он молча вышел, даже не посмотрев на свою гостью. Лизе нужны были слова поддержки, хотя бы и фальшивой. Она ругала себя за то, что посмела влюбиться в этого тирана. Не понимала, как вообще в него можно было влюбиться.

Он жестокий. Он агрессивно жестокий и даже не пытается прикрыть свою постыдную жестокость видимостью благих намерений. И всё это не вяжется с его внезапными вспышками благородства, преданностью и покорностью, которыми он одаривает брата. Ненавистный Вадим, желанный Вадим, недосягаемый…

В его кабинете висело большое зеркало на противоположной от кресла стене. Ему было удобно смотреть в него, когда он, разговаривал по телефону или просматривал бумаги. Это зеркало было символом его сытой эгоцентричности и непревзойдённого самолюбия. Хотя иногда он смотрел в него для того, чтобы углядеть в себе те недочёты, из-за которых «мерзкий хохол» всё ещё продолжал показывать спину в гонке за лидерство.

Севка несколько раз повернулся на сидении кожаного кресла и снова посмотрел в зеркало. Оно отразило немолодого, но подтянутого мужчину. Жук красивым жестом поправил прядь русых волос и прищурил блеклые голубые глаза. Он улыбался своему отражению, обожал его и ненавидел одновременно. Он смотрел на себя и не мог понять: зачем ему нужен Глеб? Зачем он гонится за ним, что хочет получить в конечном итоге? Он не мог ответить на этот вопрос, зато точно знал, что именно благодаря этому соперничеству сумел добиться всего того, что имел сейчас. Или же из-за врождённой ненависти не сумел добиться большего. Все его интересы были ограничены узким кругом, в центре которого находился Глеб.

Жуков был похож на свою золотоволосую мать, восемь лет назад его оставившую. Она так и не увидела его фееричного обогащения, его стремительного растления души.

Севка потянулся за сигаретами, не отрывая взгляда от своего отражения. Он медленно и жеманно закурил, после чего откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу.

Глеб опять опередил его и перехватил эту девчонку, крестницу Лиды. О появлении Лизы в кабинете Глеба Жуков узнал одним из первых. Что бы это могло значить? Неужели она представляет для него какой-то интерес? Ведь Лида не могла ничего ей разболтать. Лиде было недозволенно знать слишком много, хотя и это не помешало ей предать его.

Чёрт бы побрал этого Глеба. Чтобы сковырнуть его непробиваемую броню, пришлось пожертвовать таким человеком, как Лида! Жук искренне не желал ей смерти, но она сама предрешила свою судьбу.

И во всём был виноват Глеб. Только он. Всегда он. Везде он.

Заслышав его имя, Жуков делал стойку. Он скалил зубы и выпускал когти. Он с удовольствием четвертовал бы его, собственноручно распилил бы на куски. А потом, наверное, сожрал бы его по частям, чтобы от ненавистного Величко не осталось и следа.

У Жука был хорошо продуманный план уничтожения великого Глеба. Одна секунда – и с пресловутым Величко было бы покончено. Но нет, вмешалась доблестная Лида.

Ну что ж, казнь можно отложить на некоторое время, но она непременно последует. Сейчас даже интереснее бороться. Без Рыжей. Один на один.

У Глеба так много ненавистников, что Жуков может выбирать, кого взять в помощники. Севка обложил Величко со всех сторон. Даже если не выгорит сейчас, то получится завтра или через неделю. За эти годы Севка научился ждать. Он не беспокоился, не торопил события. Он был уверен, что всё получится.